15 февраля в Берлине стартует 68-й Международный кинофестиваль (Берлинале). На главный приз претендует новый фильм Алексея Германа-младшего «Довлатов». В основе сюжета — несколько дней из жизни писателя, переживающего личный и профессиональный кризис. Место действия — Ленинград начала 1970-х годов. Корреспондент «Известий» поговорил с режиссером о том, как снимать кино про литераторов, и об утраченном быте эпохи застоя.
— Первое, что удивляет в фильме, — в нем виден ваш узнаваемый стиль, но есть и характерная довлатовская интонация. Как вам это удалось?
— Не могу сказать. Как-то получилось. Я понял давно, что жизнеподобие не достигается попыткой голого копирования. Как известно, импрессионизм — это самый жизнеподобный вид живописи. Достоверность деталей у нас, конечно, есть, но мы скорее пытались восстановить дух, уловить запах того времени. Через какие-то личные ощущения — и не только от Довлатова. Это и память моего детства, память об отце и о его разговорах на кухне с друзьями…
— Ленинград того времени стремительно исчезает. Что было сложнее восстановить — кафе «Сайгон», например, или старый «Ленфильм»?
— Обычно, когда снимается большое кино, в пресс-релизах пишут какие-то занимательные факты: «на съемках было съедено 3 т колбасы», «было куплено 140 исторических стульев» и прочее. Мы так конкретно не считали, но Лена Окопная (художник-постановщик фильма. — «Известия») проделала просто колоссальную работу. Буквально с нуля восстановила быт тех лет, ведь практически ничего не сохранилось.
Сколько всего построено, сшито, найдено и привезено на съемочную площадку… Там, где мы снимали, поначалу были просто стены из красного кирпича. Мы специально искали образцы обоев тех лет и заново печатали. Искали интерьер, мебель, делали мозаику. Даже детскую площадку с железной горкой приходилось делать самим, так как этого ничего уже нет.
Строго говоря, сам «Сайгон» мы не восстанавливали. Это скорее собирательный образ кафе, куда приходила творческая интеллигенция. Звукоцех на «Ленфильме», где Бродский подрабатывал дубляжом зарубежных фильмов, тоже не сохранился, поэтому его мы снимали на Леннаучфильме.
Мне, к слову, немного обидно, что никто не обращает внимания, ведь в этой сцене в звукоцехе Бродский читает стихотворение, которое мы фактически открыли заново. Оно было написано для дублированной версии польского фильма «Романтики» (историческая драма режиссера Станислава Ружевича 1970 года. — «Известия»). Кто сейчас помнит этот фильм?
— Воссозданные вами интерьеры удалось сохранить? После съемок «Викинга» декорации превратили в кинопарк «Викинг». А получится сделать такой же кинопарк Довлатова или хотя бы павильон внутри «Ленфильма»?
— Боюсь, что нет. У нас было не так много денег, поэтому мы просто залезали в заброшенные здания и делали там ремонт. Конечно, после съемок это всё было уничтожено. Много реквизита из того, что осталось, — костюмы, мебель, какие-то бытовые вещи — мы отдали в «Ленфильм».
— Знаю, больших трудов стоило найти актеров на главные роли. «Довлатов» в итоге нашелся в Сербии.
— Милан Марич нашелся довольно быстро — месяца за три. Гораздо дольше, 4–5 месяцев, мы искали голос Довлатова. Попробовали человек 100 в Москве и Петербурге — у нас были тонны аудиозаписей. Но из всех хорошо «лег» почему-то именно Александр Хошабаев. Это профессиональный актер, кроме того, он много лет читает аудиокниги и занимается дубляжом (русский голос актеров Бобби Каннавале и Ченнинга Татума. — «Известия»).
«Бродского» — Артура Бесчастного — мне посетовал Константин Львович Эрнст. Этот актер уже играл поэта в сериале «Таинственная страсть» на «Первом канале», но я сериал не смотрел. Мы попробовали, и оказалось, что это и есть наш Бродский. Если что, голос в фильме с характерной интонацией принадлежит именно актеру.
Весь актерский ансамбль мы подбирали месяцев восемь. Я имею в виду второй план, который был очень важен для фильма. На каждого значимого персонажа у нас было по 5–6 претендентов. Мы искали интересные лица и формировали из них «сообщества». Многие просто мелькают на фоне, но про каждого мы знаем, кто он такой и зачем он здесь. Например, в сцене в редакции вот это — молодой редактор, это — литератор, а это — заместитель главного редактора и т.д.
Если мы понимали, что такой человек сюда не вписывается, мы его отправляли в другую сцену и смотрели, может ли он быть там. По каждому месту у нас был свой набор персонажей.
— Свои имена в фильме носят только Довлатов, Бродский и члены семьи Довлатова. У остальных героев есть прототипы?
— Иногда имелись в виду совершенно конкретные люди, иногда мы создавали собирательный образ, например, как в случае с героем Данилы Козловского — было несколько таких художников-фарцовщиков. Но имена я назвать не могу в силу различных причин. Потому что не совсем вправе это делать. Скажем так, многие истории, вошедшие в фильм, вполне имели место.
— Почему нужен фильм про Довлатова — тут вопросов, наверное, быть не должно. Это культовая фигура, которая давно просилась на экран. Но лично вас что именно заинтересовало в этом проекте?
— Причины две. Мне очень важно это время — начало 1970-х годов, куда мне очень хотелось вернуться. Это был какой-то уникальный период с точки зрения количества талантливых людей. Да, у них была тяжелая судьба, писателям не давали публиковаться, художникам — выставляться, но концентрация талантов была невероятная. Выше, чем сейчас. Эмоции были чище. Любовь к литературе, музыке, искусству была более искренней.
А второе — я не мог не снять кино про Довлатова. Ну как не снимать кино про таких людей, как Довлатов или Бродский?Невозможно же снимать все время только про спортсменов. Вообще я не имею ничего против спортивных драм. Более того, я же был фактически одним из первых, кто вернулся к этому жанру, — «Гарпастум» не был только спортивным фильмом в чистом виде, но тем не менее. Я говорю о том, что в нашей истории были не только спортивные победы
Николай Корнацкий
