На 76-м Венецианском кинофестивале новая работа Роя Андерссона «О бесконечности» получила награду за лучшую режиссуру. «Огонек» поговорил с режиссером.
В туманном скандинавском городе, который похож на все северные города и в то же время не похож ни на один из них, происходят на первый взгляд обычные истории. Кто-то случайно встретил на улице одноклассника, с которым плохо обходился в школе; семейная пара ссорится из-за измены одного из супругов; а другая семейная пара разминулась на вокзале — и теперь каждый из них переживает маленький, но болезненный урок одиночества. У следующей героини сломался каблук. У очередного героя забарахлила машина. У фильма нет цельной структуры или объединяющих героев, разве что местный священник так или иначе присутствует во всех сценах. Возможно, мы видим мир его глазами?.. Или это мир самого Роя Андерссона, главного шведского кинорежиссера, отмеченного за свои фильмы всеми главными международными наградами? Нынешний фильм, также удостоенный награды в Венеции за лучшую режиссуру, является размышлением о человеческой жизни во всей ее красоте и жестокости, великолепии и банальности. Еще одна картина на такую излюбленную Андерссоном тему — о том, как «трудно быть человеком».
— В вашем фильме нет единого — привычного — сюжета, героев, обстоятельств. Но все же чем-то все сюжеты и герои неуловимо связаны. Есть ли общий принцип, структура, которой подчиняется ваша картина?
— На самом деле тут даже нет особенной загадки! Мой фильм разбит на отдельные сюжеты, короткометражки, объединенные одним рассказчиком — это понятно. С чем бы это сравнить… Свое вдохновение я черпал из известного литературного произведения «Тысяча и одна ночь» — сборника историй, рассказанных Шахерезадой своему мужу, царю, чтобы отложить ее несправедливую казнь. Она рассказывала ночь за ночью свои истории и прерывала повествование на самом интересном месте, чтобы ее слушатель желал услышать продолжение. Так в течение 1001 ночи она поддерживала интерес супруга и при этом оставалась в живых. В какой-то момент царь отменил приказ о ее казни.
Мои истории тоже рассказывает женщина, может быть, реальная, а может быть, ангел. Я никогда не пользовался «голосом за кадром» в других своих работах, но мне всегда нравилось, как это сделал Ален Рене в картине «Хиросима, моя любовь». Там женский голос описывает то, что зрители одновременно видят на экране. Моя задача состояла в том, чтобы зритель, как и царь в «Тысяче и одной ночи», хотел бы, чтобы фильм никогда не закончился. Вот такая у меня была сверхзадача. Хочется верить, что мне это почти удалось.
— Почти все ваши истории — это рассказы о проигравших в этой жизни. Иногда можно сказать даже — о людях падших…
— В наше время, когда самые популярные фильмы снимаются про супергероев, мне хочется снимать картины о людской уязвимости. Уязвимость — очень важная черта человеческого характера.
Если не знать о человеческой уязвимости, мы не сможем относиться друг к другу с деликатностью и уважением. Мне неинтересны победители, я предпочитаю изображать проигравших. Я встречаю их каждый день в повседневной жизни: на улицах, в ресторанах, в парках, а потом переношу на экран в более абстрактном, если хотите, возвышенном виде. Как однажды сказал Матисс, когда создаете картину, избавьте ее от всего лишнего. Таким приемом я могу пользоваться, только когда работаю в студии. Мой нынешний фильм — о жизни разных людей, он фокусируется именно на самых ничтожных или несущественных моментах их бытия, которые, однако, приобретают то же самое значение, что и важнейшие исторические события. Вот пара летает над разрушенным войной Кельном; идя по дороге, отец останавливается под проливным дождем, чтобы наклониться и завязать шнурки своей дочери; побежденная армия идет в лагерь для военнопленных; священнику, который потерял веру, снится, как горожане заставляют его нести крест на Голгофу. Это бесконечный калейдоскоп всего человеческого, история уязвимости нашего существования.
В некотором смысле все мы проигравшие, потому что жизнь любого из нас является цепью трагических событий. Все людские ошибки, конфликты, войны, ссоры начинаются из-за нашего высокомерия. В этот момент мы забываем о своей людской уязвимости и верим, что всегда выйдем победителями. Если мы ими действительно и становимся, то лишь на короткое время. Когда мне было 27 лет, я снял свою первую картину «Шведская история любви», которая имела колоссальный успех и символизировала период моего высокомерия. Тогда мне казалось, что я всегда буду победителем, никогда не проиграю, если буду усердно работать. А мой следующий фильм «Гилиап» стал самым громким провалом в истории шведского кино, и никто больше не желал вкладывать даже самые незначительные деньги в мои картины. Жизнь наказала меня за мою гордыню, научила скромности и пониманию своей уязвимости. Поэтому я не побрезговал после провала второго фильма уйти в рекламу, которая не только отточила мой кинематографический стиль, но и придала ему сатирический оттенок, не говоря уже о том, что эта работа накормила мою семью и дала возможность основать собственную продюсерскую фирму.
— Ходят различные слухи о том, как тщательно вы выстраиваете декорации, отчего сцены вашего фильма похожи на ожившие живописные произведения.
— Может быть потому, что они представляют стилизованную версию мира? Да, они навеяны известными сценами из изобразительного искусства. Хотя картина и состоит из нескольких сюжетов, по своему визуальному ряду различные сцены очень похожи друг на друга. Для них характерен неброский, пастельный колорит, и я стараюсь изобразить свет, избегая теней, чтобы люди ничего не могли спрятать. Мне хотелось подчеркнуть красоту человеческого существования, важность этого простого факта — оставаться живым. Но, чтобы изобразить красоту, нужно уметь показать и безобразие, плохую, жестокую сторону нашего бытия.
— Как вы выстраивали сцены в вашей новой картине?
— Технически все происходило так, как и в предыдущих фильмах. Сначала я сделал рисунки, по ним мы подготовили раскадровку. В некоторых сценах нам пришлось использовать спецэффекты. Например, для задника сцены, где женщина стоит и смотрит в окно, в котором видны небоскребы, мы создавали модели. Актрису мы сняли на фоне «зеленого экрана», который потом заменили изображениями, созданными на компьютере. Так же мы создавали сцену, над которой я долго размышлял, включать ли ее в свою картину или нет. Речь идет об убийце, который позже сожалеет о своем поступке. Эта сцена, конечно, подсказана картиной Ильи Репина «Иван Грозный и сын его Иван 16 ноября 1581 года». Самой сложной оказалась сцена с летающей парой (буквальное воплощение другой известной картины — «Над городом» Марка Шагала, только здесь влюбленные летают над Кельном.— «О»). На одну лишь имитацию разрушенного бомбардировками города Кельна ушли многие недели. Наши модели были высотой в полметра, потом увеличили их в двести раз.
В Швеции редко снимают фильмы про Вторую мировую войну, в отличие от России. Теперь я понимаю почему. Производство очень дорогое, и работа тяжелая. Для меня эта сцена стала также самой эмоциональной, было больно смотреть на разрушенный город. Но где есть боль, там есть надежда. Поэтому мне хотелось показать, что, даже несмотря на такое опустошение, жизнь будет продолжаться, как и эмоции, и чувства, любовь, они будут жить вечно. Хотя каждый из нас физически живет лишь определенный отрезок времени, но существование всего человечества подчинено известной регулярности. Как, например, сентябрь, который приходит каждый год, как зимний снег — все это повторяется из года в год, из века в век, если уже не с нами, то в другие эпохи с другими поколениями. Мне хотелось создавать произведения, которые будут говорить не только современным языком, но и на языке вечности. Потому что все мы, люди, были, есть и будем в чем-то похожи друг на друга. «Бесконечность» не имеет ничего общего с бесконечным пространством. Я не умею говорить языком науки — для меня «бесконечность» означает просто непрерывность признаков существования, бесконечность человеческого бытия.
— Тем не менее ваша работа производит пессимистическое впечатление. Скажем так — надежды в ней меньше, чем уныния.
— На старых полотнах художники часто изображают сцены убийств, насилий, борьбы. Однако они пользовались этим приемом для того, чтобы мы, зрители, больше ценили нашу собственную жизнь, а также для того, чтобы сконцентрировать всю энергию своего времени. Я большой поклонник Отто Дикса (1891–1969, немецкий живописец-экспрессионист, работал в стилистике «новой вещественности».— «О») и Георга Гроcса (1893–1959, немецкий живописец, график и карикатурист.— «О»), а также направления «социальный реализм». Дикс изображал безобразные вещи, уродливых людей, считая, что его смелость является признаком воли и величия творца. Его образы пришли к нему из самой жизни. Сын рабочего, он добровольно пошел на войну, чтобы на себе испытать бездонные и безобразные глубины жизни. Его картины детальны, резки, гротескны. Несмотря на то что Дикс видел только смерть и страдания, он сумел создать очень живое и яркое искусство. Я часто завидую живописцам, потому что мне кажется, что живопись обладает более богатым визуальным языком, чем кино, и что история живописи более значительна и драматична. Настоящие произведения искусства всегда правдивы, а еще они всегда субъективны.
— Вам не кажется, что в 1920-х Дикс предвидел трагические события последующих лет и словно бы пытался предупредить мир о катастрофе? Возможно, вы полагаете, что и сегодня мир находится на грани большой катастрофы?
— Я не пессимист, но я также и не предсказатель! Я надеюсь, что подобная катастрофа не повторится, но точно обещать ничего не могу. Меня всегда интересовала история и ее цикличность. История была моей специальностью в университете, где я также изучал историю литературы, философию и скандинавские языки. Меня особенно интересовали две мировые войны. Будучи подростком, помню, я был буквально заворожен фотографиями Первой мировой войны — по необъяснимой причине! Не думаю, что людям дано предвидеть всемирные потрясения. Но считается, что художник способен опередить общество, в котором живет. И часто он делает это интуитивно, не отдавая себе отчета. Нужно учиться читать работы самых гениальных художников, в них часто кроются предупреждения о том, что нас ожидает. Посмотрите на средневековых мастеров. Они всегда изображали библейские и мифологические сказания, но в них также содержались элементы современной истории, они сообщали нам о быстротечности человеческого бытия и бренности нашего существования. Они говорили: «Помните, вы живете не вечно и должны быть благодарны за отведенное вам время». Мне тоже хотелось показать существование во всех его аспектах — социальном и политическом. У меня не было амбиций создать особый стиль, я лишь хотел передать дух эпохи и человека, живущего в наше время. Мы живем в трудные времена, эпоху безразличия. В моем фильме мне хотелось добиться противоположного эффекта — вызвать сопереживание. Я хочу, чтобы мы снова почувствовали больше сочувствия друг к другу. Если художник должен служить человечеству, то, возможно, сегодня ему нужно направить все усилия на борьбу с апатией.
Татьяна Розенштайн
