В мировой прокат вышла картина Клода Лелуша «Лучшие годы жизни» — продолжение всемирно известной «Мужчины и женщины» 1966 года. Еще никому в истории кино не удавалось снять фильм с теми же актерами спустя 53 года. «Огонек» поговорил с Клодом Лелушем о том, что это был за опыт — для него и для истории кино.
— Оставим в стороне вполне объяснимые маркетинговые выгоды: многие люди, конечно, будут смотреть ваш новый фильм потому, что первый давно уже стал классикой… Но лично вам чем так дороги герои «Мужчины и женщины», отчего вы возвращаетесь к ним вновь и вновь?.. (в 1986 году на экраны вышел еще один фильм Лелуша «Мужчина и женщина: 20 лет спустя». — «О»).
— Я влюблен в Анн Готье и Жана-Луи Дюрока (так зовут главных персонажей фильма «Мужчина и женщина» 1966 года, роли которых исполняют Анук Эме и Жан-Луи Трентиньян. — «О»). А когда кого-то любишь, всегда хочется знать о том, что происходит с этим человеком. Это как с закадычным другом, с которым хочется встречаться снова и снова… Вот и сейчас мой интерес достиг таких размеров, что я снова вернулся к своим персонажам, а также к актерам, которые сыграли этих героев 53 года назад. Кажется, это первый подобный случай в кино.
Сначала мы взяли «Золотую пальмовую ветвь» на Каннском кинофестивале в 1966 году, затем «Золотой глобус» и еще примерно 40 других наград, в том числе «Оскаров». Последнее стало самым сюрреалистичным моментом в моей жизни, особенно после всего, что мы пережили во время съемок нашей картины 1966 года.
Мы ведь тогда работали без ассистентов, сами монтировали и носили оборудование. Я был сценаристом, режиссером, продюсером и оператором в одном лице. Актеры сами делали себе макияж. Наш стилист одновременно укладывал волосы и отвечал за костюмы. Бюджет у картины был весьма ограниченным. Поэтому, когда мы оказались на церемонии вручения «Оскаров», это казалось каким-то волшебством. Я до сих пор помню тот вечер и как я поднимался по ступеням на сцену, и особенно — когда во время объявления нашей картины весь зал поднялся. Голливуд тогда аплодировал французскому кино стоя.
— Вы правы, мы возвращаемся к старым друзьям, но во время таких встреч мы часто замечаем, что наши друзья сильно изменились… И после таких встреч наступает разочарование. Как было у вас?
— Вы правы. В сущности, любое кино посвящено воспоминаниям, а этот фильм, можно сказать, целиком посвящен им… Воспоминания, конечно, важны, но одновременно они означают, что ты живешь прошлым, а не настоящим… Мне хотелось, конечно, избежать этого чувства в кино. Хотя, с другой стороны, от них никуда не деться. Мне повезло, что я когда-то встретил Анук (Эме. — «О») и Жана-Луи (Трентиньяна. — «О»). Когда я встретил их вновь, я убедился, что внутренне они мало изменились — они так же подшучивали друг над другом, как делали это много лет назад. Тогда я сразу прямо предложил им: «Давайте снимем еще один фильм про ваших героев». Анук никогда не могла мне отказать, но Жан-Луи поначалу испугался: «Зачем? Кому это нужно?» Я начал его успокаивать: «Если не понравится результат, мы можем просто не выпускать картину». Но когда эти двое увидели себя на экране — в тот момент, когда их герои вновь встречаются, — у обоих стояли на глазах слезы. И они в один голос заявили, что хотят выхода этой картины. Идея нового фильма пришла ко мне, как и все другие, из жизни. С возрастом я начал задаваться вопросом: «Что произойдет, если потерять… свои воспоминания?..» К этому вопросу меня подтолкнул один очень личный эпизод из моей жизни.
Я был близок с актрисой Анни Жирардо, нас связывала многолетняя дружба и много совместных воспоминаний. Но в конце жизни у нее обнаружилась болезнь Альцгеймера. Единственным, кого она иногда узнавала, был я. Ее настроения часто менялись; иногда я мог зайти к ней, разложить подарки — и она начинала благодарить и радоваться, как ребенок. А несколько мгновений спустя она неожиданно спрашивала: «Кто вы и что вы здесь делаете?» Такие моменты навсегда остались в моей памяти. Мне хотелось смеяться от радости в те мгновения, когда она меня узнавала, и плакать от отчаяния, когда передо мной сидел человек, потерявший память. Эти эмоции я и описал в своем третьем фильме про «Мужчину и женщину». Я представил себе, что герой Жана-Луи Трентиньяна потерял память. Но, несмотря на все, что с ним в его жизни произошло, он помнит из всей своей жизни одну-единственную женщину, которую когда-то любил. Герои моих картин напоминают людей, которых я знал в реальной жизни. Однако пятьдесят лет назад у меня еще не было такого опыта. Тогда толчком к съемкам «Мужчины и женщины» послужил образ женщины с собакой, которых я однажды ранним утром встретил на Довильском пляже в Нормандии. Этот образ не выходил у меня из головы. Помню, как после этой встречи я поспешил на рассвете в Париж, чтобы сохранить это воспоминание, а также создать много новых других. Нынешний фильм продолжает историю, которая произошла в 1966 году. Я исхожу из того, что история, которую я рассказал тогда, должна была оставить сильный след в душе каждого из них. И первый, и нынешний фильмы — это все на самом деле размышления о следах, которые оставляют наши встречи в каждом из нас. В первой картине Анн посылает Жану-Луи телеграмму с текстом: «Я люблю тебя». В конечном итоге эти слова переворачивают их жизни. Все начинается с того необыкновенного момента, когда у женщины хватает смелости первой сказать это мужчине. Самое сложное в жизни — признание, но, как только это происходит, жизнь мгновенно приобретает смысл. Внезапно вы чувствуете, что не зря родились на свет, что все страдания и слезы стоят трех простых слов: «Я люблю тебя». Свои фильмы я строю на этой идее. Кино способно делать чужие воспоминания нашими собственными. С того момента, как мы посмотрели фильм, они также принадлежат нам, и мы как будто сами пережили этот роман. Теперь «я люблю тебя» из «Мужчины и женщины» принадлежит всему миру.
— Вы говорите, что все ваши герои — реальные люди. Были ли вы знакомы с гонщиком, который стал прообразом вашего героя — того самого, который поехал наперегонки с поездом, чтобы успеть на встречу с любимой?..
— Действительно, сегодня это выглядит глупо, не так ли?.. Может ли себе представить такой поступок поколение, которое выросло в эпоху интернета?.. На самом деле этим гонщиком был я сам. Я терпеть не могу опаздывать на встречи. Потому что пунктуальность — это уважение к другим. Не опаздывая, мы сигнализируем людям, что мы ждем с ними встречи и рады их видеть. И однажды мне пришлось рискнуть жизнью, чтобы вовремя прийти на свидание. Это то, что эпоха интернета убила, на мой взгляд, — романтические моменты. Поэтому, когда я снимал «Мужчину и женщину», я одновременно чувствовал гордость и стыд.
Мне было стыдно за то, что я показал на экране безответственное и легкомысленное вождение автомобиля. Нельзя рисковать своей жизнью и жизнью других людей, даже если ты гонщик и любишь скорость. Но одновременно я испытываю гордость за свою картину, потому что в ней мне удалось разрушить многие стереотипы о жизни, любви, мужчине и женщине. Мой герой Дюрок часто произносит сокровенные мысли вслух. Я, как мужчина, знаю, как иногда нам сложно признаться в чем-то таком. В какой-то степени этот фильм может служить метафорой того, чем может гордиться человек и чего он должен стыдиться. Успешный фильм всегда похож на великую историю любви. Всегда трудно объяснить, почему мы любим кого-то. Но еще труднее понять, почему все заканчивается. Когда любовь плохо заканчивается, мы ищем причины неудачи, но в случае с «Мужчиной и женщиной» я так и не нашел никаких причин.
— Как, по-вашему, изменилось кино за прошедшие пятьдесят лет? Я, конечно, не имею в виду технический прогресс, это как раз легко предположить…
— Когда я снял «Мужчину и женщину», мне было двадцать шесть лет. Анук и Жан-Луи уже тогда были звездами: Анук была известна своими работами у Федерико Феллини, а Жан-Луи — у Роже Вадима. Я работал над своей картиной так, как будто она была последней. Когда вы делаете что-то в последний раз, вы отдаете все, что у вас есть, так как вам нечего терять. Кстати, она и могла стать моей последней. Тогда я написал тридцать страниц сценария, но не нашел ни одного продюсера, который желал бы поддержать меня. В то время начали выходить первые фильмы о Джеймсе Бонде, и это был единственный сюжет, который тогда хотели поддерживать продюсеры. Поэтому я потерял всякую надежду, влез в долги и решил сам финансировать фильм. Я знал, что, если фильм потерпит неудачу, мне придется поменять профессию. Мой подход к съемкам с тех пор совсем не изменился.
Я снимаю много, быстро и делаю это словно в последний раз. Нынешнюю картину мы сняли за тринадцать дней. Я снова написал очень короткий сценарий, даже еще короче, чем пятьдесят лет назад, около пятнадцати страниц, и по ходу съемок продолжал добавлять некоторые сцены. Обычно я предпочитаю объяснять актерам основную идею картины, а во время съемок подсказываю строки из диалогов. Но бывают моменты, когда я оставляю их просто играть. Как пятьдесят лет назад, так и сейчас, у нас не было никаких репетиций. Наша команда встретилась, как и много лет назад, в Нормандии, и мы начали снимать первую сцену. Это была сцена в магазине с детьми, теми самыми, которые были малышами в первом фильме. Знаете, этот фильм важен не своими смыслами или диалогами, а эмоциями. По-моему, актеры не должны пытаться что-либо анализировать. Им просто нужно жить в настоящем моменте, как в реальной жизни. Мой кинематограф об этом. У меня нет сцен, а есть жизненные ситуации, те самые, свидетелем которых я был сам. Просто позднее я помещаю в них других персонажей и даю им шанс жить и выжить. Самым важным в кинематографе я считаю «ощущение удивления». Объяснения и ненужная рационализация лишь усложняют и искажают и кино, и саму жизнь. В современном кино существенно изменились лишь технологии. В этот раз мне повезло носить более легкую камеру, например, чем много лет назад. Сегодня техника во многом облегчила жизнь режиссера и актеров, хотя одно осталось неизменным — мы все так же стоим за и перед кинокамерой.
— Картина «Мужчина и женщина» запомнилась в том числе и благодаря музыкальному оформлению, которое вы повторяете в своей нынешней картине…
— Автора звуковой дорожки, Франсиса Лея, с нами больше нет. Его музыка, как и Анук Эме или Жан-Луи Трентиньян, также является одним из важных героев моей картины. Франсис имел особый дар обращения к зрителю, если вспоминать его знаменитые произведения, написанные для фильмов «История любви», «Пассажир дождя» и, конечно же, для «Мужчины и женщины». По-моему, музыка — язык бога. Как иначе можно объяснить выражение иных лиц во время музыкального концерта?.. Кажется, словно они находятся на небесах. Музыка связана с бессмертием, поэтому она всегда звучит в фильме в тот момент, когда мысль нельзя выразить словом, когда смертный человек пытается приблизиться к вечному.
Музыка приходит в тот момент, когда кончается наше сознание. Это послание надежды, которое заставляет нас принимать невозможные и необъяснимые вещи. Где бы я ни был, когда бы я ни почувствовал себя плохо — я в первую очередь лечу себя музыкой. Если это не помогает, тогда уже прибегаю к антибиотикам. Музыка входит в мой фильм, когда персонажи слишком серьезны или отяжелены мыслями. Музыка — особый персонаж. Как бы это объяснить… вот возникает ситуация, в которой моему герою нужна поддержка, и… я прошу музыку войти. Кино без музыки было бы слишком рациональным, а я думаю, что человек по своей природе — существо иррациональное. А музыка — это иррациональная часть нашей жизни, которая позволяет сердцам биться немного сильнее.
— Ваше творчество приходится на период «новой волны» во французском кинематографе. Считаете ли вы себя представителем этого направления?
— Мне всегда говорили, что я сильно отличаюсь от той толпы французских критиков-кинематографистов... В отличие от них я любил рано встать, например… Я занимался бегом, не пил и не курил. Все это было непонятно рядовому французу, тем более французскому кинематографисту. Поэтому, несмотря на мои прекрасные отношения с режиссерами «новой волны», они всегда считали меня странноватым типом. Однако кое-что меня с ними и объединяло. Мое кино всегда было полной противоположностью моей реальной жизни. Я снимал очень инстинктивно, спонтанно и нерационально. Сам себя я считаю режиссером-любителем, потому что съемки фильмов — это слишком красивое и радостное занятие, чтобы называть его работой. Я снял 49 фильмов — это значит, что я 49 раз побывал в отпуске. Каждый раз я выбирал новый пункт назначения и пробовал новые вещи, включая новую технику. Даже сегодня я не потерял былого интереса и мотивации.
Недавно я снял свой 50-й фильм на мобильный телефон, фильм выйдет в конце года во Франции. Но, когда я оглядываюсь назад и смотрю на то, чего мне удалось достичь в своей жизни, самым большим моим достижением я считаю то, что я всегда проживал свою жизнь как свободный человек. После успеха «Мужчины и женщины» я начал получать невероятные предложения от американских киностудий. У меня была бы возможность снимать картины с Марлоном Брандо, который уже сам по себе был символом кино. Но со временем я понял, что на самом деле эти студии предлагали мне стать их пленником и эта позиция полностью лишена творческой свободы. Количество диалогов и крупных планов для того или иного актера фактически заранее оговаривалось еще до съемок. Это не то, что я называю кино, поэтому я вежливо отклонял все предложения. Я всегда жаждал свободы, как человек и как кинематографист, отказываясь от проектов, о которых мечтали другие. Моим сценаристом была сама жизнь, единственно правдивый и лучший источник из всех, которые я знаю. Все мои герои — живые люди и взяты из реальной жизни. Я никогда не чувствовал себя частью ни «новой волны», ни какого-либо другого направления. Единственное, что для меня имеет значение, — это фильм и то, что он значит в нашем обществе. А мои фильмы всегда были адаптацией моей собственной реальности. Когда я был богатым, я снимал про богатых, когда оказывался бедняком, моими героями становились бедные. Но самое лучшее во всем этом: несмотря на жизненные обстоятельства, я всегда был свободен. Я — свободный режиссер, не представляющий никаких движений и тенденций, а лишь самого себя.
Татьяна Розенштайн
