Личность Рихарда Вагнера, его искусство, идеология, особенно его антисемитские высказывания всегда находились в зоне общественного внимания, особенно активизировавшегося к 200-летию Вагнера, вызвавшему шквал новых публикацией из истории байройтского фестиваля и вагнеровской виллы "Ванфрид" с их темным пятном личного покровительства фюрера и превращения байротского Фестшпильхауса в мекку Третьего Рейха.
К слову, в этом году в Байройте отмечают 100-летие Виланда Вагнера, внука Вагнера и фаворита Гитлера, сумевшего возродить фестиваль после войны и вернуть ему художественную харизму. По сложившейся традиции партитуру "Майстерзингеров" на байройтской сцене ставили только представители вагнеровского клана - Виланд, Вольфганг, Катарина Вагнеры. Впервые приглашенный постановщик со стороны - Барри Коски решил провести на байройтской сцене, своего рода, трип, путешествие в мир Вагнера, в то самое "байройтское начало", история которого в плоском идеологическом смысле оказалась связанной с Нюрнбергским процессом.
Гротескность этой формулы и тех клише, которые сложились вокруг имени Вагнера, Коски осознавал изначально, поэтому спектакль делал не в жестком политическом ключе, а в жанре "черной комедии" и виртуозного бурлеска. На сцене ожили картинки "пряничного" средневекового Нюрнберга и музейной виллы "Ванфрид" с ее историческими обитателями и гостями - Рихардом Вагнером, супругой Козимой, тестем Ференцем Листом и дирижером еврейского происхождения Германом Леви, другом Вагнера, который исполнял в Байройте премьеру "Парсифаля".
Под знаменитую увертюру к "Майстерзингерам" на прозрачном занавесе сцены появилась стартовая ремарка: 13 августа 1875 года, 12:45, температура воздуха 23 градуса по Цельсию, хозяин дома Вагнер возвращается с прогулки со своими черными ньюфаундлендами Молли и Марке, Козима мучается мигренью. И дальше в темпе водевиля понеслось представление - распахнулась дверь знаменитой гостиной виллы "Ванфрид", воспроизведенной на сцене с музейной точностью, с вагнеровским роялем Эрар и богатым книжным собранием в золотых переплетах на полках, в дверях появился сам Вагнер в бархатном берете и сюртуке, держа на поводке двух огромных ньюфаундлендов. За Вагнером вслед - Козима, тесть Лист с портретными гримом и длинными волосами, Леви, гувернантки - участники патетической суеты вокруг кумира. Вагнер, известный своей эгоманией, "солировал" в этой сцене без пауз, беспрерывно давая распоряжения, распаковывая коробки с новыми ботинками, демонстрируя новую шелковую шаль для Козимы, новый портрет Козимы.
Лист садился за рояль - хозяин тут же подыгрывал ему в "четыре руки", дирижировал, напевал, пока из рояля не выскакивали "вагнерианцы" в вагнеровских бархатных беретах - разного возрастного калибра, среди которых была, между прочим, и парочка совсем юных, усаживавшихся на колени к Листу и Леви, как в свое время сиживали на коленях у фюрера вагнеровские внуки - Виланд и Вольфганг. Идиллию "Ванфрид" нарушала небольшая деталь - Вагнер и Лист, как и все прочие, потешались над Германом Леви, требуя чтобы тот крестился под торжественные аккорды вагнеровского оркестра. Ему также предписывалось сыграть роль в домашнем представлении - еврея Бекмессера в "Нюрнбергских майстерзингерах".
Леви сопротивлялся, но когда в гостиную высыпали, словно сошедшие с ренессансных полотен, "нюрнбергские горожане", Козима - в роли Евы, ее горничная - Магдалена, Франц Лист в роли отца Евы - золотых дел мастера Погнера, он поневоле включался в веселую катавасию, шумная беззаботность которой обрывалась финалом первого акта. "Кукольную" атмосферу "Ванфрид" неожиданно сменял суровый интерьер "зала 600" Нюрнбергского Дворца юстиции, где в 1945-1946 годах проходил международный судебный процесс над нацистскими руководителями - образ будущего, в котором старая романтическая вагнеромания мутировала в совсем иной формат.
Начиная со второго действия Коски вводил в спектакль острый гротеск, где любовные сцены Козимы-Евы и Вагнера-Вальтера, молодого рыцаря (в спектакле "Вагнер" появляется в двух образах - Вальтера в исполнении Клауса Флориана Фогта и "народного философа", башмачника Ганса Закса в исполнении Михаэля Фолле) усложнялись "антисемитским" дискурсом, иллюстрацией которого являлся член гильдии майстезингеров, писарь Сикст Бекмессер-Леви (блестящая актерская работа Йоханнеса-Мартина Кренцле). Тончайшие нюансы обнаруживали антисемитскую атмосферу, разлитую в сценах этого вымышленного Нюрнберга, где суетливый Бекмессер оказывался аутсайдером и танцевал гротескный фрейлехс, проецируя на свой образ дикие общественные предрассудки и антисемитизм, превращавшие его в жуткую живую карикатуру с огромной бутафорской головой из нацистского журнала "Штюрмер". Голова разрасталась в гигантский воздушный шар, зависающий над сценой Фестшпильхауса страшным озлобленным лицом еврея. Сцена заканчивалась "погромом", который устраивали нюрнбергские горожане, решившие проучить Бекмессера.
Коски мастерски соединял здесь комическое и страшное, игровое и идеологическое, гротескное и философское. При этом сама партитура звучала у дирижера Филиппа Йордана (худрука Парижской оперы) не привычно помпезно, а ясно, прозрачно и с такой разрядкой вагнеровских мелодических красот, что победа вагнеровской музыки над историей - будь то ХХ или ХХI век становилась, несмотря на сценические коллизии, абсолютно очевидной. Именно этой идее торжества вагнеровской музыки Коски и посвятил весь третий акт спектакля, где на нюрнбергском процессе ответчиком перед судом предстал сам Вагнер в образах Закса и Вальтера, сокрушая своих обвинителей чарующей красотой партитуры "Нюрнбергских майстерзингеров" и программной речью Закса о величии немецкой классической культуры, обращенной прямо в зал. Правда, нюрнбергцы в спектакле торжествовали, изгнав Бекмессера со сцены. И этот месседж Коски заставил помнить о том, какую цену заплатила Германия за великие вагнеровские мифы.
Ирина Муравьева
