Загадка «Тихого Дона»

В парадном зале РАН В.С. Черномырдин вручил президенту Ю.С. Осипову сто фолиантов факсимильного издания рукописи «Тихого Дона». Хочу рассказать, почему рукопись хранилась 60 лет у вдовы лучшего друга Михаила Шолохова в Москве, в то время как одни считали ее утраченной. Другие — множили версии о плагиате…

Лучший друг Вася

Высланный из СССР Александр Солженицын издал в 1974 году книжку «Стремя «Тихого Дона» с подзаголовком «Загадки романа». Она была подписана псевдонимом Д*. Автором ее была литературовед Ирина Медведева-Томашевская, которая покончила с собой из страха за это исследование угодить в КГБ. Незадолго до ее самоубийства в камере наложила на себя руки машинистка, перепечатывавшая сочинение опального писателя. Конечно, если бы Александр Исаевич знал, что рукопись «Тихого Дона» существует в природе, он скорей всего не стал бы вывозить тайно из СССР чужую незаконченную монографию. А так человек погиб ни за что. И жалкая книжка вышла в Париже с предисловием «Невырванная тайна», подписанным «А.Солженицын», и написанной им же биографической справкой на писателя Крюкова, выдвинутого им на роль автора романа.

Естественно, возникает вопрос, почему Шолохов не предъявил рукопись, когда Солженицын пытался отнять у него авторство. В Москву Шолохов привез черновики в 1929 году, когда вышли 1-я и 2-я книги «Тихого Дона» («беловая» рукопись хранилась в Вешенской). Понадобилось показать автографы собратьям по перу, комиссии, которая разбиралась со слухами. Как так, гимназии не закончил, в Московский университет не принят, приехал в город откуда-то из деревни и привез роман, который ставят рядом с «Войной и миром»! В 20 с небольшим лет стать классиком русской литературы! Быть такого не может! Так говорили в Пушкинском доме, утверждал так редактор шолоховских ранних «Донских рассказов», сплетничали от зависти писатели. Но ничего доказать противникам Шолохова не удалось. Все кончилось вполне обоснованным опровержением слухов в «Правде».

Окрыленный автор в Москву из провинции по примеру братьев-писателей не перебрался. Уехал в станицу. А черновики, шестьсот страниц, оставил в комнате лучшего друга в Камергерском переулке. Им был Василий Кудашев, с которым Шолохов поступал в университет. Тогда друга приняли, а будущего автора «Тихого Дона» — нет.

Лучший друг Вася, автор романа «Последние мужики», Василий Михайлович Кудашев, хранил рукописи «Тихого Дона» в кабинете, доставшемся ему как члену Союза писателей СССР. В нем работал. Он, жена Мотя и дочь жили в комнате в другом подъезде дома. Почему до войны Михаил Александрович оставил рукопись здесь? Что ему мешало после войны, на которой Кудашев погиб, попросить: Мотя, верни рукописи! Тут есть тайна.

«Унес в мешке четыре тома»

Один профессор ИМЛИ, Института мировой литературы, когда рукописи с его помощью попали в архив этого уважаемого учреждения, разрешил тайну запросто:

«После окончания работы комиссии они это дело отметили (оба любили выпить). Шолохов то ли подарил, то ли просто забыл эти бумаги у своего друга. Скорее всего забыл, ведь вторая волна версии разворачивалась еще при жизни Шолохова — значит, он при желании мог вспомнить, кому их отдал, и таким образом подтвердить свое авторство. Но он не вспомнил».

Память Шолохову, тяжело болевшему, не изменяла до конца жизни. Незадолго до его смерти, в начале 1984 года, я задал ему пять вопросов о жизни в детстве и юности в Москве. Получил точные и детальные ответы. Помнил он название давно забытого Долгого переулка, где обитал семьдесят пять лет тому назад. Не забыл, конечно, про рукопись. О ней ему неоднократно напоминали Василий Михайлович и его жена. Когда началась война, Кудашев ушел на фронт добровольцем, рядовым «писательской роты» дивизии народного ополчения Краснопресненского района. Унес в солдатском мешке тяжелое издание «Тихого Дона» 1941 года. Тогда все четыре книги вышли под одной обложкой. Мотя безуспешно пыталась облегчить ношу. Но Кудашев хотел перечитать роман, творившийся на его глазах.

На фронте Кудашева угнетала идея фикс — вернуть рукописи Михаилу. Он страшился, что немцы захватят Москву. Друзья оказались в разном положении. Шолохов получил чин политический — полкового комиссара, что соответствовало воинскому званию подполковника. В роли спецкора «Красной звезды» выезжал на фронт, защищавший Москву. Откуда неоднократно приезжал в редакцию. Путь укорачивался с каждым днем. На машине из окопов до центра можно было доехать за час. Останавливался Шолохов в «Национале», где брал номера до войны. Гостиница находится вблизи Камергерского переулка.

А Кудашев выпускал в полевых условиях многотиражную газету 19-й армии Западного фронта. Ополченец в очках из стрелковой роты попал в редакцию с помощью друга. Автора «Тихого Дона» и «Поднятой целины» знала вся страна на фронте и в тылу.

С фронта Кудашев отправил Шолохову телеграмму с просьбой о встрече. Не получив ответа, стал посылать письма жене, где постоянно звучал один мотив. Письма доставлялись в июле-сентябре до того дня, когда армия Западного фронта оказалась в смертельном окружении. Процитирую выдержки.

«17.VII. Матюша, меня очень интересует, ответил ли Михаил на мою телеграмму. Если он собирается ехать в Москву, то постарайся его увидеть. Останавливается он, как знаешь, в „Национале“. Там можно справиться по телефону. Он мне нужен, хотелось бы с ним повидаться, поговорить. Попроси его, чтобы он вызвал меня в Москву. Как все это сделать, он знает. Только сообщи ему мой адрес».

Через три дня, озабоченный отступлением Красной Армии, шлет второе письмо, не уточняя, зачем ему так понадобился Шолохов.

«20.VII. Может быть, скоро будет в Москве Михаил. Ты ему напомни, чтоб он меня вызвал на день-два в Москву, кстати, тогда и решим, стоит ли тебе уезжать из Москвы».

Спустя три дня положение на фронте не улучшилось, Кудашев снова просит:

«23.VII. Матюша! Сейчас время такое, что очень надо, чтобы он вызвал меня на день-два. Уехал я из Москвы, и столько у меня осталось недоделанных дел. Мой адрес: п/о Глазово Можайского района Московской области, почтовый ящик № 47, литер 8».

В очередном письме он раскрывает причину озабоченности. Рукописи могли оказаться в захваченной немцами Москве.

«9.VIII. Дорогая Матюша! Жив, здоров. Пишу тебе наскоро о главном. Если Михаил в Москве — проси его немедленно вызвать меня через Политуправление на несколько дней в Москву. Мне необходимо сдать ему оригинал рукописи „Тихого Дона“…».

В августе Шолохов жил в «Национале», выезжал в штаб 19-й армии генерала, будущего маршала, Конева. Был рядом с Кудашевым. Но к нему не зашел, не ответил, не помог отлучиться из редакции на «день-два».

Октябрьская катастрофа

Как известно, в середине октября произошла катастрофа. Западный фронт был прорван. Дивизии 19-й армии оказались в германском «котле», генерал Конев едва не попал под расстрел, а Василий Кудашев пропал без вести.

Девятое письмо сохранилась, надорванное Матюшей. Оно без даты, начинается с конца фразы: «…то меня огорчает его поведение». Как полагает опубликовавший эти письма лукавый профессор Кузнецов: «Скорее всего там содержался ответ Кудашева на упреки Матильды Емельяновны в адрес Шолохова, который в вихре событий начала войны ни в июле, ни августе, ни в сентябре не мог вызвать Василия Кудашева с московского фронта, чтобы забрать рукописи «Тихого Дона».

Все, о чем просил муж, жена исполняла. Ходила в «Националь». Рукопись берегла как зеницу ока. В бомбоубежище, станцию метро «Охотный Ряд», под вой сирен шла так: в одной руке держала руку маленькой дочери, в другой — папку с рукописью «Тихого Дона». Скорей всего не хотела бдительная Матильда Емельяновна, чтобы в подвергнувшемся ее цензуре письме сохранились для потомков упреки мужа в адрес лучшего друга.

Шолохов наведался в Камергерский переулок в октябре 1941-го, до катастрофы на фронте и введении в столице осадного положения. Кудашева помогла ему собраться в дорогу. Черновики он тогда не забрал. Похоже, Шолохов не придавал им такого значения, как Кудашевы. Писатель ехал не на фронт, а домой, на Дон, чтобы эвакуировать семью. Этим делом занимался дважды, в 1941 × 1942 году. В итоге спас детей, жену, мать погибла под бомбежкой. Фугас влетел в дом, не разорвался. Но архив, документы, библиотеку не сберег. И страницы беловой рукописи «Тихого Дона» в брошенной властью станице развеял ветер войны.

Тогда, в октябре, Шолохов попросил у Моти открытку и написал:

«Дорогой друг! Судьба нас с тобой разноздрила, но все же когда-нибудь сведет нас вместе. Я сегодня уезжаю из Москвы, как только вернусь, сообщу тебе. Думаю, что увидимся в Москве. У меня есть к тебе дела. Будь здоров, крепко тебя обнимаю, целую. Твой Шолохов. Пишу коротко. Спешу. Надеюсь на скорую встречу».

«Ему не хотелось хлопотать»

О рукописях, волновавших Кудашева, ни слова. Открытка запоздала.

С тех пор Шолохов не раз приходил в Камергерский переулок. Помогал семье всем, чем мог. «Тихий Дон» так и не забрал. Вдова при жизни Шолохова черновики не прятала. Давала аспиранту. В сборник «Строка, оборванная пулей», вышедший дважды в Москве, в 1979 × 1985 году, передала письмо мужа со словами: «Мне необходимо сдать ему оригинал рукописи». Значит, не скрывала. На мои вопросы, почему Шолохов рукописи отдал ей, ответила так: «Если бы он хотел, когда нахлынула новая волна клеветы в 1974 году, наверное, в доказательство воспользовался бы этими черновиками. Возможно, он не нашел в них ничего особенного, а может, и другие соображения. Кстати, Кудашева он не вызвал в Москву. Ему не хотелось хлопотать, как сказал он мне потом, потому что он уже кому-то помогал, и ему неудобно было повторять хлопоты. А по-честному, был занят другим, многим известно чем. Этот поступок был коварным в судьбе Кудашева. Сам же потом плакал, что потерял лучшего своего друга. Мне это очень больно.

В другом случае, когда я напомнила ему в 50—60-е годы, что у нас черновик, так он махнул рукой: «А…» — «Куда же их девать?» — «Куда хочешь, распорядись сама».

Какие «другие соображения» подразумевала вдова? Мешали забрать рукописи «слезы», совесть, чувство вины перед другом, который не вернулся с войны. Многие фронтовики в воспоминаниях признаются в чувстве вины перед теми, кто погиб на войне. При встрече с родителями погибших товарищей даже инвалидам с тяжелыми ранами становилось не по себе. Это невольное подсознательное чувство заставляло прекращать такие встречи.

Александр Твардовский об этом написал гениальные строчки:

У Шолохова был минимальный шанс спасти друга в октябре 1941 года, окажись Кудашев в Москве в те «несколько дней», когда немцы прорвали Западный фронт.

Мертвые сраму не имут

После войны Шолохов помог семье друга переехать из коммуналки в Камергерском переулке в отдельную квартиру в Матвеевском. То же самое удалось сделать мне при помощи исполкома Моссовета и секретаря Союза писателей Ивана Стаднюка. Кудашева перебралась в Беляево. Там в знак благодарности открыла мне доступ к рукописям, которые в эпоху демократии и рынка не желала никому показывать. Меня просила держать в тайне местонахождение «Тихого Дона», не писать о ней.

Я сделал графологический анализ в институте судебных экспертиз Министерства юстиции СССР. Доложил ЦК КПСС, Михаилу Горбачеву пошла записка о «Тихом Доне». Сделал сообщения в ИМЛИ и ИРЛИ, музее Шолохова, написал много статей и книгу.

Так всем стало известно — рукописи, считавшиеся пропавшими, сохранились. Но детям, наследникам Михаила Александровича, вернуть рукописи, с которыми была связана жизнь и смерть мужа, Кудашева не пожелала. Солгала им, что потеряла при переезде. Дети до сих пор убеждены, что и отца она обманывала. Но они глубоко заблуждаются.

Как «распорядилась» рукописями Кудашева согласно воле автора? Никак. Она умерла спустя десять лет после смерти Шолохова. Никогда за десять лет попыток продать «коварно утаенную рукопись» не делала. Ее письма мне — тому свидетельство. Мертвые сраму не имут. Что только не писал о Кудашевой лукавый профессор! И мне досталось по полной программе от матерого лжеца, с которым якобы я вел переговоры от имени вдовы как «посредник», для чего с ним «уединялся в кабинете»!

Распорядилась рукописями смерть. После похорон матери неизлечимо заболела дочь, она пыталась «Тихий Дон» продать. Ее наследница, двоюродная сестра, передала «Тихий Дон» Российской академии наук, ИМЛИ за 50 тысяч долларов.

В Стокгольм, согласно правилу, по которому лауреаты дарят нобелевскому комитету автограф премированного сочинения, был послан лист рукописи из спасенных 137 страниц на Дону. Их передал после войны через порог московской квартиры офицер. Фамилия его неизвестна.

Лев Колодный