Травля, или буллинг, подростков — печально известное явление. Издевательства группы агрессоров над избранной жертвой калечат и психику, и здоровье. Законопроект, направленный против буллинга, всплывает в информационном поле уже несколько лет. И наконец его готовы принять.
О новом законе и других проектах, пытающихся обуздать социальное зло, «МК» поговорил с авторами законопроекта и экспертами.
Улучшения ситуации уже есть. В школах заработали «ящики доверия», согласительные комиссии, хотя не всегда сами учителя отличают простой конфликт от травли. Но, например, всего за полгода система мер против кибербуллинга спасла шестнадцать жизней и предотвратила четыре готовящихся нападения на школы. Потому что травля и так называемый скулшутинг, вооруженные нападения подростков на учебные заведения, — связанные явления.
О том, как наши власти и ведомства работают вместе против травли, «МК» рассказала автор законопроекта, первый зампред думского Комитета по просвещению Яна Лантратова.
— Около месяца назад мы провели конференцию в МГУ, обсуждали эту ситуацию. Несколько цифр: 57% детей сталкиваются с травлей и 70% учителей. Более того, травля является самой частой причиной подростковых суицидов — 75% из них «в анамнезе» имеют травлю. А 28% детей, которые когда-то подверглись травле, через 10–15 лет имеют проблемы с психическим и психологическим здоровьем.
Депутат отметила, что только 0,3% жертв «обращаются куда-то». Причина не только в том, что школьных психологов мало, но и они не подготовлены.
А еще и школы совсем не заинтересованы в обнародовании случаев травли, всячески «заметая под ковер», заминая их.
— Школа вынуждена скрывать, потому что у нас есть критерии оценки эффективности учреждения, — говорит Лантратова. — И как только школа говорит о том, что у нас есть криминальная субкультура, травля или что-то еще, то она выпадает из этого рейтинга (рейтинг школы влияет на финансирование, гранты, самостоятельность в принятии решений. — Авт.) И первое решение — мы поменяем сейчас эту систему, это выйдет из критерия.
Также законопроект пересмотрит и ответственность родителей, но пока неясно как. Распространены случаи, когда один ребенок третирует всех, но по закону ничего нельзя сделать — ни перевести на домашнюю форму обучения, ни исключить, ни отправить «на комиссию» без разрешения взрослых.
— Должен ли это быть штраф в случае отказа родителей или обязательные профилактические работы с профессиональными психологами, психотерапевтами? — перечисляет Лантратова. — Решения пока нет, вопрос дискутабелен.
Дорабатывая закон против травли, ориентировались и на опыт других стран. В Германии предусмотрена уголовная ответственность за кибертравлю. В Финляндии создана система профилактики, когда внушается: травить — это постыдно и совершенно неправильно. В Казахстане у школ существует единый протокол того, как реагировать в случае травли. В течение суток родитель жертвы пишет заявление классному руководителю, составляется протокол. Собирают комиссию, куда входит школьный психолог, зам по воспитательной работе, зам по безопасности, представитель школы, оба родителя.
С тем, что «уровень агрессивности» в школах повысился, согласен заслуженный учитель России Александр Снегуров:
«Школа перестала быть местом, где люди получают образование, воспитание, а стала местом, где изо дня в день ведется выяснение конфликтных ситуаций и большая часть урока уделяется вопросам дисциплинарным».
Снегуров называет еще несколько путей к преодолению буллинга:
— Рекомендую возвращение к классам по профилям разным для детей с девиантным поведением, с ОВЗ и т.д. Эти школы или классы были в ходе оптимизации ликвидированы — их надо вернуть. Далее: внедрение элементов макаренковской системы, о которой сейчас много говорят. Элементы системы Макаренко, когда сам коллектив, сообщество учеников и педагогов дают моральную гражданскую оценку нарушения поведения и его регламентируют. Нет, это, конечно, не стояние на горохе и не штрафы. Практика показывает, что система, в которой сам коллектив школы, класса дает оценку поведения того или иного ученика, работает и сегодня.
О том, почему школьные проблемы накладывают отпечаток на всю жизнь, рассказывает психолог Евгений Идзиковский.
— Когда мы на терапии рассматриваем текущие проблемы на работе, в личной жизни, разбираем ситуации, вскрывается цепочка. И мы видим, что школьная эпоха крайне важна в формировании личности. Причем от младших классов и даже на стыке с детсадом. Два этих перехода: первый — в начальную школу, второй — в среднюю школу, в 5-й класс, — очень-очень важны в воспитании, в формировании личности.
У всех, кто приходит на терапию, есть «своя история школьных проблем». Бывает, что «история школьная, но про взаимодействие с собственными родителями, где школа выступает скорее фоном».
— В советскую эпоху, если какому-то родителю говорили, что «ваш ребенок кого-то задирает», скорее всего, немедленно последовал бы подзатыльник, потому что нехорошо нападать на других членов коллектива, — считает Идзиковский. — Это была условная социальная норма, когда взрослый мог вмешаться в конфликт подростков на улице, что-то сделать (а самым значимым, кто мог это сделать, был учитель). Сейчас не так. Сейчас для большинства родителей собственное чадо — главная центральная ценность.
Этот «абстрактный идейный конфликт» накладывается на существующую школьную иерархию, на подчиненное положение ребенка. Психологов в школах мало, и они недостаточно подготовлены, учителя не имеют былого авторитета. Такая психологическая подоплека питает школьные проблемы. В том числе и буллинг.
Станислава Одоевцева
