Как развивается искусство? Почему за ростом всегда идёт спад? Станиславский. в своей первой книге «Моя жизнь в искусстве», писал о том, что природа будто «выбрасывает» на свет целую плеяду блестящих актёров, а сними гениальных режиссёра и драматурга. Они идут через тернии, в полутьме нащупывая новые пути, создают новые школы, опираясь на традицию, которую хранят таланты прежних эпох, осколку какого-то предшествующего «выброса» природы.
В искусстве нет, как известно, прогресса, оно не развивается последовательно и постепенно: от лучшего к наилучшему. Очень просто было бы назвать своё время «железным веком», сказав, что всё плохо – не так, как раньше. Или говорить о временном затишье, смене поколений – времени угасания, когда по Станиславскому, после двух-трёх поколений, следующих за рождением некоего явления в искусстве, всё начинает катиться по инерции, которая и есть первый признак вырождения. Мельчают актёры, в массе своей; драматурги больше не создают шедевров; режиссёры не делают великих открытий. Наконец остаются единицы, которые сами по себе могут не быть выдающимися, они родились чуть позже, но они видели «первопроходцев» - они знают как надо, хотя сами могут и не уметь, но они однажды соприкоснулись с традицией, и память об этом прикосновении осталась с ними на всю жизнь. Как правило, это люди с очень сложной, под час трагической судьбой, им сложно быть другими, подстраиваться под реалии нового времени. Эти люди – самые лучшие преподаватели, и вовсе не обязательно – могут ли они научить, но у них можно и нужно учиться той правде искусства, которая не стареет и не зависит ни от времени, ни от моды. Правде, которая была забыта и утрачена, и теперь хранится только в некоторых доживающих свой век «последних могиканах» уходящей навсегда эпохи.
Сегодня разные театры продолжают ассоциироваться с великими плеядами актёров-режиссёров-драматургов, которое на несколько поколений определили их развитие, и память о которых ещё жива в людях. Слышишь: «Таганка», и в голове сразу возникает образ спектакля «Гамлет» с Высоцким в главной роли. «Та самая, легендарная Таганка», Таганка Любимова – где теперь она? Ленком – «тот самый Ленком»: «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты», «Юнона и Авось»; Захаров, Горин, Янковский, Леонов, Абдулов и все-все-все…
Есть театры как бы законсервировавшие сами себя, как Малый, но большинство склонны меняться и впускать в свои стены современных постановщиков-экспериментаторов, и за несколько сезонов театр меняется до неузнаваемости. Не знаешь, что лучше. Все теперь помнят, что в «Театре Моссовета» играла Фаина Раневская, - память об этом нещадно эксплуатируется, как и личная жизнь великой актрисы.
Спектакль «Буря» по одноименной пьесе Шекспира в театре «Et Ceterа». Режиссёр Роберт Стуруа. Первая мысль: «уж ни в цирк ли я попал?» Ариэль – девушка-акробатка летает (на тросе) по всей сцене, то взмывая под потолок, то резко опускаясь вниз, едва ли не бегает по стенам. А на стенах, на потолке проецируются какие-то картинки и письмена – аллюзия на известный фильм Питера Гринуэя. Калягин – Просперо в серой рубашке ходит с удрученным видом. Спектакль грандиозный, но театр ли это? Действительно ли современное искусство таково, что театр не может быть только театром? Пусть так, но навсегда это или временно, - вот вопрос. В те же примерно дни на камерной сцене театра шел скромный спектакль «Лица», по юмористическим рассказам Чехова. Играли Калягин и Владимир Симонов. Весело и остроумно, как и сами рассказы. Спектакль был очень простой, но в то же время живой и искренний. Может театру сегодня не хватает именно такой простоты?
Есть театры, на спектакли которых люди идут большей частью, чтобы увидеть (кто знает, может в последний раз) своих любимых, народных, уже совсем не молодых, доживающих и доигрывающих. «Женитьба» Гоголя, в постановке Театра имени Маяковского. Постановщик Арцибашев. Спектакль в репертуаре с 2002 года, идет 11-й сезон. Вполне традиционное прочтение в «русском народном» духе, с песнями и плясками. Все актёры очень известные – Немоляева, Симонова, Костолевский, - люди идут смотреть на них, а не на Гоголя. Увидеть «вечного декабриста» Костолевского в роли Подколесина, хотя впору ему уже играть Яичницу. По всему видно, что спектакль давно заигран: актёры действуют «на автомате», произносят текст, но не играют, только делают вид иногда.
Человек, который любит литературу, но не любит современность, может спокойно отгородится стопкой книг любимых классиков и не замечать, что творится за окном. Так же может поступить человек, не любящий современное кино или современную живопись, - не ходить в кинотеатры и музеи. Театралу – сложнее всех, ведь театр, он всегда здесь и сейчас. Спектакль на плёнке – это лишь слепок того, что происходило когда-то. Спектакль – история, которая никогда не повторяется. Сегодня артисты играют так, завтра – немного по другому, - хуже или лучше, – никакого второго дубля в принципе невозможно.
Лет десять назад, я открыл для себя «Театр имени Образцова». Не те знаменитые, но уже через чур вечные спектакли: «Необыкновенный концерт» и др. Там работал молодой и талантливый актёр, режиссёр, кукловод – артист Андрей Денников. Его спектакли раз за разом собирали полные залы, трудновато было иной раз доставать билеты. Денников превращал, кажется, кукольный спектакль в что-то гораздо более существенное и значимое. Куклы были не целью, а средством передать всю трагедию жизни. Было много замечательных спектаклей: «Кармен», «Странная миссис Сэвидж», «Исповедь Хулигана», «Волшебная флейта». После спектакля приходило осознание того, насколько артист «выложился» перед зрителем. Казалось так нельзя играть, - дело было не в переигрывании, не в чрезмерном воплощении роли. Просто чувствовалось, что с каждым спектаклям артист отдавал нам, зрителям, частицу самого себя. Он часто заговаривал с куклами, часто разрушал иллюзию. Он очень рано ушел. Не доиграть, наверное, было для него всё равно, что не дожить.
Вообще-то, последний человек, который должен высказываться о театре – это я. Чтобы говорить о нём, нужно очень много знать, нужно вариться в этой всей околотеатральной кухне. По крайней мере, - ходить на спектакли надо не раз в год, а гораздо чаще. Тогда, быть может, мне не казалось бы почти всё таким унылым сейчас. Таким коммерциализованным. Может надо больше посещать студенческие театры; смотреть, что ставят студенты в Гитисе, Щуке, да и не только в театральных вузах, а вообще во всех, где есть хоть какая-то творческая самодеятельность: театр или КВН, что сейчас почти одно и то же. Как-то раз, я попал на творческий вечер артиста Клюева. Он, по-моему, очень хороший актёр. Мне он больше всего запомнился ролью Майкрофта Холмса в великом кинофильме Масленникова (иногда мне кажется, что все актёры, которые снимались в этом, фильме сыграли в нём свои самые лучшие роли, исключая, пожалуй, Янковского). На том вечере Клюев, артист Малого театра и педагог Щепкинского училища, рассказывал о себе и своей профессии, читал что-то из Аверченко, потом они с Эвелиной Быстрицкой показывали сцену из какого-то спектакля. Во втором действии выступали его студенты, курс, который он набрал в Щепке - человек 60 парней и девушек, мечтающих об актёрской карьере. Они показывали всё, чему они научились за первый год. Это были традиционные подражания животным: кто птиц, кто зверей. Нельзя сказать, что это было в чем-то лучше, чем у студентов других театральных вузов, но было довольно занятно и весело. Я бы никогда не смог изобразить никакое животное, просто потому, что без этого невозможно стать актёром, этого требует образовательная программа. Наверно поэтому я и не поступал. Впрочем главное, чтобы спустя годы эти ребята не пришли к тому, с чего начинали на первом курсе… Это был, кажется, тот год, когда Клюев начал сниматься в каком-то пошленьком сериальчике, очередной копией американской ерунды. В интервью на вопрос: «Как вы можете, совмещая в себе актёра Малого театра, педагога и сниматься в низкой комедии?», он отвечал, что его роль в сериале не такая уж и простая, хотя на первый взгляд кажется, что ничего сложного нет; сериал - это тоже огромная работа и т.д.
Но мне всё это кажется малоубедительным.
Одно время я любил ходить на спектакли театра «Школа-студия Петра Фоменко». Не знаю, что там сейчас. Последний паз я побывал в нём уже после смерти мастера. На старой сцене давали моноспектакль «Он был титулярный советник» по «Запискам сумасшедшего» Гоголя. Мне он не вполне понравился. Мне и теперь кажется, что в нём не было чего-то главного. Были интересные декорации, актёрская игра – была или нет? – пожалуй, что и была. Но было пресловутое ощущение заигранности. Было видно, что спектакль ставил Мастер. Был и «маленький человек», не было только его обратной стороны – совсем не хотелось ему сопереживать. А вдруг она была, а я её не заметил? Но я шёл на спектакль без предубеждений – это я помню точно. Я шел «на Фоменко», о котором слышал и знал слишком много хорошего.
А может театр продолжает жить (не просто существовать), продолжаются традиции, актёрские династии; что-то, конечно, потеряно, но появляется много нового. Старые режиссёры будут держать марку, затем придут новые, у которых будет своя «марка», и ещё появятся спектакли-событии, о которых потом будут долго вспоминать. А мне просто хочется верить в то, что тот театр умер, а тот, который продолжает существовать – «он уже не тот». Мне не верится, что театр, основанный на воле одного человека, может существовать после смерти своего творца.
Россия – страна больших репертуарных театров: театров-церквей и театров-музеев. Пусть они находятся сегодня в кризисе, но представить нерепертуарный театр, в качестве полноценной альтернативы им или как способ выйти из кризиса, я решительно не могу. Ибо в первом случае можно говорить хоть о каком-то искусстве, во втором же – это, как мне кажется, обыкновенное зарабатывание денег.
Где искать сегодня Станиславского? Вероятно, кризис театра и заключается в том, что режиссёры позволяют себе слишком уж вольно обращаться с его «системой»? Получается, что у каждого свой Станиславский. Но является ли его «система» чем-то незыблемым, может сейчас происходит отторжение от неё, которую многие годы насаждали и извращали. Актёры устали «жить» на сцене и теперь хотят только играть. Большинство театров просто прикрывается именем Станиславского, говоря, что наследует великую традицию.
И если действительно стать настоящим театральным зрителем – как можно чаще ходить в театр, читать рецензии, для того хотя бы, чтобы хоть чуть-чуть начать понимать, как не утонуть в море пошлости и посредственности, которой переполнен весь современный театр? Как не притупить свой взор и не испортить вкус?
Нужно просто любить театр, и ходить туда не за чем-то, но так как мы ходим в храм. Быть на спектакле ради тех недолгих, но незабываемых минут, когда всё вдруг сложилось здесь и сейчас. И долго потом хранить в себе это неповторимое и прекрасное мгновение.
Руйбис А.
