Ленинград, 1965 год, журналиста и начинающего писателя Андрея Лентулова (Иван Колесников) увольняют из газеты, приятель зовет его в Таллин, где нравы несколько мягче, и Лентулов устраивается в центральное русскоязычное издание.
Удивительное дело: первую в истории экранизацию Довлатова (если не считать своеобразную постперестроечную комедию с элементами «Зоны») сделал не кто-нибудь, а Станислав Говорухин в 2015 году на государственные — довольно, очевидно, скромные — деньги. В основе фильма, естественно, сборник «Компромисс», модифицированный Говорухиным минимально. Все диалоги — довлатовские, благо прямой речи у него более чем достаточно, сюжет чуть-чуть распрямлен, чтобы были начало и конец, что-то, конечно, не влезло, что-то по мелочи (отдельные реплики, пара эпизодических персонажей, скажем, милиционер Гармаша) взято из других книг — одним словом, в сценарном смысле работа по преимуществу редакторская и очень уважительная к материалу.
Удивительное дело номер два: это вполне пристойное кино. Фильм никоим образом не значительный, второстепенный — и, в общем-то, не очень понятно, зачем его смотреть. Но «Конец прекрасной эпохи» не вызывает и доли того ужаса, к которому заранее готовит себя человек, выросший на Довлатове. Может быть, дело как раз в том, что Говорухин на Довлатове не рос (скорее уж наоборот), от петербургских мифов далек, никакого священного трепета — первая, повторим, экранизация — не испытывал и манифест не готовил: взял хорошую книжку, поставил, пошел дальше.
Франтоватый красавец в роли довлатовского лирического героя поначалу несколько обескураживает — но есть подозрение, что двухметровый армянин с бородой вызвал бы куда больше вопросов. 32-летний сериальный актер Иван Колесников хорошо смотрится на экране и вполне вписывается в заданный режиссером образ — не ленинградского рефлексирующего гения, неряхи и алкоголика, а персонажа из фильмов Хуциева, молодого повесы, который выпить, конечно, может, но по ночам печатает в своей мансарде в идеально отутюженной белоснежной рубашке. Ключевое довлатовское качество — ироничную сдержанность, северный стоицизм — Колесников при этом передает даже чересчур старательно: порой он выглядит просто апатичным наблюдателем собственных приключений.
Прозрачное, стерильное черно-белое изображение вроде бы дешевый, но безотказный способ навести разом и ретро, и красоту. Из-за вечно статичной камеры и того, что почти все действие происходит в интерьерах, фильм немного отдает телевидением, но в этом есть и определенное скромное изящество. Оператор, впрочем, непрост и все время норовит снимать то с нижних ракурсов, то с каких-то экспрессионистских углов — бог знает зачем, но иногда, опять же, получается красиво.
Кастинг и вовсе хороший: Светлане Ходченковой в небольшой роли возлюбленной героя разгуляться особенно негде (вина скорее Довлатова, чем Говорухина), но редактор Туронок подходящий, фотограф Жбанков — отличный, все эстонцы вообще прекрасные. Ненадолго появляется даже Лембит Ульфсак в роли врача (поскольку в новелле про роддом речь идет о Лембите, режиссер позволяет себе слегка инфантильную внутреннюю шутку). Буша в фильме, к сожалению, нет.
Идеологически все предельно ясно уже по одолженному у Бродского названию: под закончившейся прекрасной эпохой Говорухин понимает оттепель. На всякий случай фильм объясняет это первым делом: хроникальные кадры фиксируют оттепельную мечту в ее апогее — Гагарин, черная икра на полках, Ахмадулина, комиссары в пыльных шлемах, Жерар Филип в Москве, парус, порвали парус. Монтаж заканчивается истерикой Хрущева на выставке в Манеже (а действие начинается в 1965-м, но быстро перескакивает в 1969-й). И, конечно, это подмена. Ни Бродский, ни тем более Довлатов не были шестидесятниками, и «Компромисс», хроника глубокого застоя 70-х, никаким образом не ностальгирует по «Июльскому дождю» и Феллини на ММКФ. Но в исполнении человека, который в 1966-м дебютировал фильмом «Вертикаль», это небольшое жульничество можно как минимум понять.
Вообще то, как проводники официальной идеологии — Минкульт, Первый канал и так далее — вслед за советскими мифами прибирают к рукам антисоветские, достойно внимания. «Оттепель», «спасибо, что живой», Бродский, теперь Довлатов. По-видимому, все это должно сплавиться в некую причудливую национальную идею, монолит избирательной памяти: мы забудем все плохое и запомним все хорошее. И, конечно, чисто по-человечески неприятно. С другой стороны, и Высоцкого, и Бродского, и Довлатова десятилетиями присваивали себе люди, имеющие на это не сильно больше оснований, чем министр Мединский, и большого вреда от этого никому нет. Как и от того, что доверенное лицо Путина при спонсорстве «Газпрома» экранизирует «Компромисс»: про Говорухина можно говорить что угодно, но в свои 80 он живой человек, не потерявший профессию и уж про компромиссы, надо думать, знающий куда больше многих.
Станислав Зельвенский