В нынешнем году предстоит ещё один юбилей: писатель, как и Саня Григорьев, герой «Двух капитанов», летом 42-го впервые приехал в Архангельск. Этому событию посвящена беседа с писателем, оказавшаяся последней.
С конца 1987-го прочно засела у меня в голове идея: от имени «Правды Севера» потревожить расспросами нескольких известных и любимых мною писателей, чьё творчество было в какой-то период связано с Архангельском. Начать хотелось именно с В. Каверина – тем более что наше Северо-Западное издательство буквально перед этим переиздало его роман «Два капитана».
Но, оказавшись в январе 88-го в Москве, узнала, что незадолго до этого 85-летний писатель перенёс инсульт. Ни надеяться на встречу, ни попытаться задать несколько вопросов по раздобытому мной телефону никогда бы не осмелилась, если б его секретарша не сказала, что с корреспонденткой из Архангельска Вениамин Александрович хочет поговорить сам. И вот уже слабый, но бодрый и доброжелательный голос неожиданно приглашает меня в Переделкино.
Каверин приехал в Архангельск 29 июля 42-го, накануне страшных бомбёжек, когда в деревянном нашем городе полыхало то тут, то там. Позже, работая в Полярном, на флагманской базе командующего Северным флотом, Вениамин Александрович, по его словам, приезжал сюда раз двадцать, но тогда – впервые.
Своеобразие, неповторимость Архангельска военной поры… «В городе много американцев, англичан, негров, даже малайцев», – писал Каверин в письме жене. То были моряки с кораблей союзных конвоев.
Его герой, полярный лётчик Саня Григорьев, приехав в «порт Б.» посмотреть, как разгружают иностранные суда с пришедшего конвоя, с удивлением прочёл на борту подошедшего к причалу буксирного катера знакомое название «Лебедин». Саня знает, что именно так назывался пароходик, доставивший друзей и родных капитана Татаринова к его шхуне «Св. Мария» попрощаться перед полярной экспедицией. Задав молодому румяному капитану катера «исторический вопрос», он убеждается, что перед ним – именно тот самый «Лебедин», спущенный на воду в 1907 году и всегда ходивший под этим названием!
Тогда, в январе 88-го, автор «Двух капитанов» рассказал, что это он сам в Архангельске военной поры в порту Бакарица увидел катер, чьё название «Лебедин» что-то ему напомнило… Оказалось, это тот «Лебедин», который в 1912 году переправил жену и друзей Георгия Седова от Соборной пристани к судну «Св. Фока», чтобы попрощаться и пожелать удачи в его намерении достичь Северного полюса.
«Острый запах соснового бора стоял над рекой, мост был разведён, маленький пароходик, огибая бесконечные плоты, возил народ к пристани от пролёта… Это была Соломбала, и я нашёл дом, в котором жил капитан Татаринов летом 1913 года, когда снаряжалась «Св. Мария»…
Военкор «Известий» Каверин, так же как и герой его книги Саня Григорьев, нашёл в Соломбале, на набережной, деревянный двухэтажный дом, где в 1912 году останавливался на время подготовки экспедиции к Северному полюсу старший лейтенант флота Седов. Жилые помещения располагались наверху, сюда и привёз Георгий Яковлевич из Петербурга свою жену Веру Валериановну; внизу же размещали экспедиционное снаряжение и припасы. (Дом этот, одну из исторических достопримечательностей Архангельска, снесли где-то в 70-х, когда расширяли территорию под строительство машиностроительного завода.)
Так же как и его герой Саня Григорьев, Каверин разыскал на Соломбальском кладбище могилу другого великого полярного исследователя и долго стоял, изучая старинную надпись на скромном памятнике: «Корпуса штурманов подпоручик и кавалер Пётр Кузьмич Пахтусов. Умер в 1835 году, ноября 7 дня. От роду 36 лет. От понесённых в походах трудов и д… о…» (предполагается – «от домашних огорчений»).
В Архангельск «ехал прекрасно в международном вагоне, с Ю. Германом и Н.А. Ториком». Писатель Юрий Герман все четыре года войны был военным корреспондентом ТАСС на Северном флоте. Николай Антонович Торик – начальник политуправления Северного флота, дружеские отношения с ним Каверин сохранил и после войны на долгие годы.
«Собираюсь как-нибудь с Германом в Интерклуб – наверно, это забавно…» Собрался – а потом бывал не раз и в помещении Архангельского клуба водников на набережной около Поморской, и в интерклубе Молотовска, нынешнего Северодвинска… Через 46 лет Вениамин Александрович говорил во время нашей с ним встречи, что вечера в Интерклубе запомнились ему очень живо своей атмосферой. Случалось, в дружеское веселье врывалась пронзительная сирена воздушной тревоги. «Любопытно было наблюдать, как ведут себя, как реагируют на бомбёжку представители разных народов. Глубоко равнодушны с виду были китайцы. Шотландцы нервничали, но, в общем, вели себя нормально, достойно…»
«Я живу, можно сказать, на даче, которую Таня Герман сняла для меня напротив своего дома… Под окнами гуляют куры, под столом у меня спит собака Джек, и у меня такое чувство, что я приехал, чтобы снять дачку, как бывало на Сиверской…» А между тем он находился почти в центре города.
В процитированном письме из Архангельска Каверин писал жене, что он получил карточку на два обеда в профессорской столовой, что «совершенно сыт и даже слишком». В действительности всё было далеко не так. В комментарии к письму он пояснял: «Дело в том, что в «Известиях» меня не снабдили аттестатом, так что в Архангельске я оказался на бобах. В профессорской столовой кормили чайками – ничего отвратительнее я никогда не ел. На вкус – тухлая рыба, смешанная с тухлым яичным белком». Вениамин Александрович оберегал жену от таких подробностей.
Каверин до приезда в Архангельск голодал, как все ленинградцы, за полгода войны похудел почти на двадцать килограммов. Но в Архангельске 42-го было немногим лучше. Здесь тоже умирали от голода, в столовых варили щи из одних тёмно-зелёных капустных листьев, а детям на новогодние ёлки 43-го в Доме Красной армии невероятным лакомством казался праздничный подарок – половина круглой булочки из настоящей муки!
Вскоре «Известия» послали военкора Каверина в Полярное, на флагманскую базу командующего Северным флотом. Оттуда он сообщал жене, что «здесь кормят отлично». Теперь приходилось скрывать, что ему часто случается летать на «амбарчике» (ближнем морском разведчике) – «самолёте, отнюдь не приспособленном к тому, чтобы, кроме пилота, в них летали военкоры…». Что он бывает и на морских катерах, где к смерти относятся как к естественной и неизбежной особенности жизни человека на войне.
Каверин, бывая в Полярном, Ваеньге, Мурманске, почти ежедневно писал статьи, очерки, корреспонденции, рассказы для своей газеты – и в то же время собирал материал, обдумывал и работал над новыми главами второго тома «Двух капитанов».
В том же 43-м погиб старший лейтенант Клебанов, талантливый лётчик, умный, мужественный, целеустремлённый человек (и красавец). Как потом не раз будет вспоминать Вениамин Александрович, именно Клебанов оказал ему неоценимую помощь в изучении особенностей лётного дела в условиях Крайнего Севера. Каверин вспоминал потом: «Писателю редко удаётся встретить своего героя в его вещественном воплощении, но первая же наша встреча показала мне, что его биография, его надежды, его скромность и мужество в полной мере укладываются в тот образ, каким я представлял себе в дальнейшем (во втором томе) моего героя Саню Григорьева…»
В январе 88-го Вениамин Александрович с горечью вспоминал: «Клебанов погиб очень грустно и обидно: при аэрофотосъёмке вражеского объекта, разбомблённого им накануне. Его нашли и похоронили партизаны».
Найти следы полярной экспедиции капитана Татаринова, пропавшей много лет назад, разгадать тайну её исчезновения – мечта и цель всей жизни другого капитана, полярного лётчика Сани Григорьева… Однажды, ещё в юности, я перечитала в «Двух капитанах» записи из дневника штурмана Климова, одного из двух оставшихся в живых участников экспедиции Татаринова. И вдруг поняла: мне всё это было знакомо раньше.
И вспомнила: в детстве попал мне в руки с отцовского стола дневник какого-то штурмана, скромно изданный отдельной тоненькой книжечкой. Фамилию штурмана я тогда вспомнить не смогла. Но позднее прочла у Каверина в «Очерке работы», что дневник, приведённый в «Двух капитанах», полностью основан на дневнике штурмана Альбанова, одного из двух оставшихся в живых участников трагической экспедиции Брусилова. Что для своего «старшего капитана», Ивана Львовича Татаринова, он воспользовался историей двух отважных завоевателей Арктики. У одного взял мужественный характер, чистоту помыслов, ясность цели – это Георгий Яковлевич Седов. У другого – фантастическую историю его путешествия: это Георгий Львович Брусилов. Внешний вид татариновской шхуны «Св. Мария», её дрейф во льдах точно повторяют брусиловскую «Св. Анну».
Позднее, когда мне удалось найти и прочесть книгу В.Ю. Визе «История исследования Советской Арктики», смогла предположить, что и дневник штурмана Альбанова тоже был опубликован здесь.
«Известный учёный-полярник В.» не раз упомянут на страницах «Двух капитанов»; напомню, что Каверин консультировался с Владимиром Юльевичем Визе, работая над арктическими главами книги. «Старый художник П., друг и спутник Седова» – это Николай Васильевич Пинегин. В конце 30-х годов Вениамин Александрович разыскал его в Ленинграде, узнал от него много нового о седовской экспедиции и о самом Георгии Яковлевиче; даже последний рапорт капитана Татаринова был написан под непосредственным руководством Пинегина.
Оба они – и Визе, и Пинегин – были в 1914 году в числе тех участников экспедиции Седова, которые после его кончины возвращались на «Св. Фоке» в Архангельск. И, подойдя к мысу Флора Земли Франца-Иосифа, обнаружили там двух оставшихся в живых участников брусиловской экспедиции на «Св. Анне». Штурман Альбанов и матрос Конрад после трёх месяцев мучительных скитаний по плавучим льдам и островам архипелага были доставлены в Архангельск. Так в жизни, но уже после гибели их вдохновителей – Г.Я. Седова и Г.Л. Брусилова – пересеклись пути участников двух известных полярных экспедиций.
Лидия МЕЛЬНИЦКАЯ
