А к маме забегали недавние одноклассники. Мама родилась в 1913 году, за несколько лет до начала революции. Училась в период «педагогики переходного периода». Положение о единой трудовой школе определяло, что преимущественное право поступить в школу получали «дети индустриальных рабочих, работников просвещения, трудового крестьянства, инвалидов войны, командного, административно-хозяйственного и политического состава армии и флота». Ко второй категории относились «дети советских служащих – членов профсоюзов, ремесленников, не пользующихся наемным трудом, и лиц свободных профессий». К третьей – дети остальных граждан.
Мама принадлежала к третьей категории. Однако сложностей с поступлением у нее, по-моему, не возникало.
Школа в те годы была девятилеткой, имела начальную и среднюю ступени. Но мама меняла школу трижды: выбирала уклон-специализацию. Шестилетка ¹ 19 имени Короленко, в Большом Каретном переулке («На Большом Каретном», как пел Высоцкий). Семилетка ¹ 22, в Леонтьевском переулке. Девятилетка ¹ 41, в Колпачном. В доме сохранился аттестат, свидетельствующий, как она училась. Тогда это называлось удостоверением.
С 1929 года по 1931 мама занималась еще на спецкурсах иностранных языков. Закончила их в 1931 году: «Мушкина Нина проработала и приобрела знания и навыки в объеме курса, установленного программами МОНО для спецкурсов иностранных языков по следующим специальным предметам: по немецкому языку, по английскому языку».
А вот общественная работа: редколлегия школьной стенгазеты; редколлегия бюллетеня Осоавиахима и Безбожника; редколлегия классного бюллетеня; легкая кавалерия – член штаба и ответственный за бюллетень; учетчик соцсоревнования; редактор журнала
«Чернильный колхоз».
Он лежит передо мной, этот журнал, орган литературного кружка восьмых групп 41-й школы БОНО, апрель 1930 года. Обложка залита чернилами. Знакомый недавно сказал: «Жалко, испортили».
Не понял: клякса – оформительский элемент, «лицо» журнала! Стихи, литературная викторина, ребус… Обращение к читателю написано рукой мамы: «Для чего нам нужен ЛитЖурнал?»
Еще газета «Колхозник» и бюллетень «Наш контроль», выпуски выездной бригады 41-й школы. Апрель 1931 года, место действия – Рязанский район. Лозунги-призывы, актуальные в то время: «Борьба за хлеб – борьба за социализм», «Дружно все встретим сев». Мама рассказывала, как радовались они, составив из одинаковых букв эти два коротеньких слова: «все» и «сев». И дальше:
Ударным апрелем, маем
По лени, прогулам, отказам ударим.
Сохранились пять альбомов с фотографиями маминых одноклассников. Снимки аккуратно подписаны: первый ряд, второй, третий… На одной фотографии, рядышком, удивительная троица: Леля Алексеева, Кити Шевелева, Зина Баталова.
То, что Зина из знаменитой семьи Баталовых, я знала. Это целый актерский клан; подробно о нем рассказывает Алексей Баталов в книге «Судьба и ремесло». Но кто же все-таки она, Зина? Мама говорила, что в их компанию входила и Муся Баталова; вместе справляли день рождения.
Разобралась. Их было четверо детей. Два брата, Николай и Владимир. Первый женился на Ольге Андровской, второй – на актрисе театра Советской армии Нине Ольшевской. Это родители Алексея. Видимо, чтобы не путали с братом, Владимир взял себе псевдоним – Аталов.
И две сестры: Мария, в замужестве Щербинина, и Зинаида.
Мария пришла в театр сразу.
А Зина о сцене, вроде бы, и не помышляла: училась в геолого-разведочном институте, работала лаборанткой в МГУ. И все Школьный журнал, созданный мамой же в 1935 году она оказалась во МХАТе. Играла Татьяну Хрущ в спектакле «Любовь Яровая», Тильтиль, а потом Митиль в «Синей птице», модистку в «Школе злословия», беспризорницу в «Кремлевских курантах». Кстати, обе эти роли, модистку и беспризорницу, играла и Мария Баталова. Сестры как бы сменяли друг друга! А когда-то Митиль играла Алиса Коонен!
Насчет дня рождения все правильно: не ошиблась мама! Зина родилась 15 октября 1912 года, мама – 17 октября 1913 года, Муся – 24 октября 1914 года. Вот и устраивали совместное торжество.
А Леля Алексеева – из семьи Константина Сергеевича Станис-
лавского; его настоящая фамилия Алексеев. Леля… Это может быть Ольга, Елена. Кто же она? Ответить на вопрос смог лишь Степан Степанович Балашов, который долгие годы возглавлял Дом-музей К. С. Станиславского в Москве. Кстати, он племянник Константина Сергеевича. Умер в 2008 году, успев отметить свой 95-летний юбилей. Незадолго до смерти составил родословную Станиславского. Свиток, который можно развернуть только на длиннющем столе.
Мне помогала Наталия Александровна Карсова, главный хранитель. Оказалось, Леля – это Елизавета, внучка Владимира, старшего брата Константина Сергеевича. Значит, его внучатая племянница.
Владимир Сергеевич играл где-то в оркестре. После революции помогал знаменитому брату в оперной студии Большого театра, потом был режиссером спектаклей оперного театра имени К. С. Станиславского. Там же работала и их сестра, Зинаида Сергеевна.
Конечно, Леля Алексеева тоже водила нас с мамой в театр. Но сама играла мало. Ее поле деятельности – эстрада и кино.
Кити Шевелева, Екатерина Васильевна, стала известной поэтессой. Мама, работая в редакции, часто с ней виделась.
Здесь же, на фотографии, Марьянна Лентулова, дочь того художника, который получил охранную грамоту на квартиру. Мама ходила на его выставки. Во время беременности услышала, что будущий ребенок уже все понимает. Желая приобщить меня к миру прекрасного, отправилась на персональную выставку Лентулова, на Кузнецком мосту, где был «Всекохудожник».
И еще Таня Шпет, Татьяна Густавовна, дочь известного философа, расстрелянного в 1937 году, друга и учителя Бориса Пастернака. Ее дочь – великая балерина Екатерина Максимова. Тогда, после окончания школы, они, видимо, общались с мамой часто. Жила она в Брюсовском переулке, работала в газете «Moscow News». После рождения дочери, в конце 1939 года, перешла на работу поближе к дому, в «Советский музыкант», многотиражку Московской консерватории. Мама устроилась в эту же многотиражку в январе 1940 года.
Трудно представить себе такой цветник в одном классе! Такой круг общения с ними, с их родителями. Впрочем, не все так радужно. На многих школьных фотографиях рядом с мамой – Ляля Буренстам; девочки были очень дружны. Ляля приходила часто, ее кормили обедом, ужином. Дело в том, что все члены ее семьи – отец, мама Вера Ивановна, брат Андрей были объявлены лишенцами.
Слово это вошло в обиход в конце 20-х годов. В соответствии с Конституцией и специальной инструкцией Моссовета «лица, прибегающие к наемному труду с целью извлечения прибыли, живущие на нетрудовые доходы, частные торговцы, коммерческие посредники…» лишались избирательных прав. Их не брали на работу, в лучшем случае, только на непрестижные должности, с самой низкой оплатой. Детей лишенцев исключали из институтов; чтобы продолжить образование, многим тогда приходилось отрекаться от родителей. Но главное, им не выдавали продуктовых карточек. Практически семьи были поставлены на грань выживания. До сих пор не понимаю, как это не коснулось моей семьи! А может, все-таки коснулось?! Не знаю… Через несколько лет появилось новое слово – «Торгсин»: торговля с иностранцами. Дело в том, что стране нужно было золото. Где же его взять? Естественно, «выудить» у населения в обмен на товары и продукты. В обычных магазинах хоть шаром покати. Спекуляция достигла невиданных размеров. Неудивительно, что власть решила открыть магазины «Торгсина». Ближайший – на Кузнецком мосту, в доме 14, сюда и ходили бабушки.
А булгаковские Коровьев и Бегемот заглянули однажды в магазинчик на Смоленском рынке. «Сотни штук ситцу богатейших расцветок виднелись в полочных клетках. За ними громоздились миткали и шифоны, и сукна фрачные. В перспективу уходили целые штабеля коробок с обувью, и несколько гражданок сидели на низеньких стульчиках, имея правую ногу в старой, потрепанной туфле, а левую – в новой сверкающей лодочке, которой они и топали озабоченно в коврик. Гдето в глубине за углом пели и играли патефоны…» Изобилие!
Первое время купить что-либо в Торгсине можно было только на царский золотой чекан. Ценности обменивались на тоты специальные торгсиновские талоны. С конца 1931 года разрешили делать покупки на бытовое золото. Тогда-то, видимо, и ушли из дома все украшения, все ценности: кольца, серьги, золотые часы и монеты.
- Принесли мы однажды золотые часы, – рассказывала бабушка. – Получили справку, что они оценены в сто рублей. На руки выдали пятьдесят. Остальные поделили государство и работники «Торгсина».
В результате все продавали за бесценок. Но это помогло выжить. В конце 2006 года мне попалась только что вышедшая книга
В. Потресова «Арбат нашего детства». Глазам не верю: на развороте, крупно и четко, лицо мамы, ее выпускной класс 1931 года! У нас дома такая же, прекрасно сохранившаяся, на паспарту. На обороте рукой мамы все фамилии.
В книге подпись: «Это как раз те люди, которые населяли арбатские коммуналки». Но мама не жила на Арбате! Да и бывшие ее одноклассники тяготели к Сретенке, к Покровке.
Звоню автору Владимиру Потресову. Удивился, обрадовался. Рассказал, что фотография – из его семейного архива; лежит в доме столько же лет, что и у меня. Оказывается, на этом групповом снимке и его мама! Когда учились, она жила в Потаповском переулке, на Чистых прудах. В 1953 году их семья переехала на Молчановку, вот почему арбатская коммуналка! В 1971 году дом сломали…
- Значит, одноклассницы! Как звали вашу маму?
- Тамара Мироновна Рейн.
Читаю подписи. Действительно, есть эта фамилия – Тамара Рейн. Так фотография вошла в историю.
А еще с мамой учился Олег Бантле. Я познакомилась с ним в конце 60-х годов, когда работала в «Неделе». Он был нашим автором. Крепкий, круглолицый, много старше меня. С первых же дней стала ловить на себе его взгляды. Понравилась, что ли?
- Скажите, Ниночка Мушкина… Имеет к вам отношение?
- Это моя мама.
- Привет ей огромный. Моя фамилия Бантле. Мама обрадовалась:
- Да мы в одном классе были!
В 1970 году в «Неделе» был напечатан очерк Олега Бантле «Обживание». На полях газеты он написал:
Ниночке Мушкиной! Той самой, с которой мы сиде ли 50 лет назад на соседних партах. И слушали (Вы слушали, а я всегда нет) нашу Елизавету Дмитриевну.
- Он ко мне на Вы обращается, – смеялась мама.
В мамином классе – будущие академики, доктора наук. Две самые близкие подруги, Дора Нусбаум и Лена Белостоцкая, специалисты по детской гигиене. В день, когда Лена защищала докторскую диссертацию, мама послала ей телеграмму:
Ты делу школьной гигиены Служила честно, неизменно,
И из ее стерильных рук (В виду имею гигиену) Ты степень доктора наук
Сегодня принимаешь, Лена.
Тебя, подруга дорогая,
С событьем этим поздравляя, Целую. Хоть и знаю лично, Что это негигиенично.
