Зоя Богуславская — автор восьми книг, переведенных на разные языки, создатель многих культурных проектов; самые известные из них — первая независимая премия «Триумф», Ассоциация женщин-писательниц. Всегда была духовным партнером поэта.
— Зоя Борисовна, существует указ об увековечении памяти Андрея Андреевича, а вы создали фонд. Почему?
— Пока сохраняется тяга людей к поэзии Андрея, к его личности, мне захотелось сделать свой вариант его увековечения. Мне всегда хотелось отдать дань его подвижнической преданности поэзии. И к тому же я никому не могла объяснить, что живу в протекающей даче и там находится архив: он в идеальном состоянии, все систематизировано, описано… У меня такая же история, как с архивом Тарковского: сколько лет их кормили обещаниями с помещением, а все благополучно разрешилось после того, как архив выставили на «Сотбис». Поэтому я поняла: пока буду ждать открытия музея, архив может пропасть — а ведь в нем ценнейшие документы со всего мира. Тогда я написала проект фонда. Будет музей, не будет — не знаю… А мы с Леонидом, моим сыном, стали учредителями фонда под названием Фонд имени Вознесенского. И фонд немедленно учредил премию «Парабола» (так назывался второй сборник стихов поэта, изданный в 1960 году. — М.Р.).
Идут к своим правдам
По-разному храбро,
Червяк — через щель,
Человек — по параболе.
И премия эта поощряет не только поэзию, но и все, что Андрюша любил: музыку, театр, кино и т.д.
— На какие средства существует фонд?
— Мы пополам с моим сыном Леонидом платим. Все, что я унаследовала от Андрея Андреевича, все мои заработки, я все кладу в фонд. Других источников нет, и, знаешь, я стала одержима этой премией: надо же кому-то помогать жить в искусстве. Я сразу же выбрала жюри, у меня восемь человек: Гришковец, Кабаков, Демидова, Дима Быков, Алексей Рыбников, Лена Пастернак, Олег Табаков и я сама. Я взяла всех тех, кто так или иначе был связан с Андреем Андреевичем. Скажем, у Димы Быкова в его книге о Пастернаке есть глава о Вознесенском. Он взял у Андрея Андреевича при жизни последнее интервью и опубликовал его посмертно. Или Олег Табаков… Когда Андрею отмечали 75 лет в театре Фоменко, он пообещал выступить — я тогда передала ему новое стихотворение Андрея «Боль». И в тот же день Олег звонит: «Зойка, я не приеду, проблема: декорации «Конька-Горбунка» не пришли, у меня остается только вечер и ночь, чтобы поменять мизансцены». Но все-таки за два или три часа до юбилея раздался звонок: «Зоя, если ты обеспечишь мне выход на сцену с 9 до 9.30, я буду». И он приехал и прочитал. И так я про каждого из восьми членов жюри могу рассказать. Например, Юра Кублановский, который, несмотря на все свои академические звания, до сих пор считает себя учеником Вознесенского — когда он учился в десятом классе, приходил к нам на дачу, чтобы показать свои стихи. Или Алла Демидова, которая до сих пор в своих программах читает стихи Андрея.
— Часто говорили, что Вознесенский — поэт, который не может жить без публичности, без пиара.
— Да, он, как и всякий поэт, нуждался в признании, в аплодисментах. Для него быть услышанным было очень важно — до потери памяти, до судорог. Было ощущение, что он транслирует свой дар, данный ему свыше. А дар одному ему не принадлежит. Когда «Антимиры» шли у Юрия Любимова, я помню, кто-то возмущался: «Как они искажают Вознесенского!» — имея в виду, как артисты читают его стихи. А между тем Любимов очень долго их разучивал с артистами, прежде чем спектакль смог показать публике. И Андрюшка, защищая Таганку, возражал критиканам: «Прекрасно! Прекрасно!». Потому что его читали! Он должен был быть услышанным. Вот почему он безумно тяжело переживал историю с Хрущевым, когда тот кричал на него с трибуны: «Господин Вознесенский, убирайтесь из Советского Союза…»
— Да, документальные кадры того времени невозможно спокойно смотреть: разъяренный генсек орет на поэта… А у Андрея Андреевича такие глаза… Это сейчас можно открыть рот и отлаяться, а тогда…
— И стакан с водой в его руке, и в глазах его только одно: «Дайте мне договорить». Позже, когда Андрей отвечал на вопросы «Нью-Йорк таймс» и его спросили: «Что бы вы сделали, если бы вас тогда выслали за границу, как Солженицына?» — ответил: «Застрелился бы на границе». Он и мысли не допускал об отъезде!
— «Зоя, не уехать ли нам? Невозможно! Хватит!» — не говорил он этого вам никогда?
— На эту тему — никогда в жизни. Он настолько русский человек, настолько патриот в самом высоком смысле — «Россия, я твой капиллярный сосуд». После того хрущевского крика он как бы ощущал, что он сделал жертвоприношение. Ему было больно чувствовать себя отделенным от русского языка, от страны.
— Зоя Борисовна, и все-таки Андрей Андреевич знал себе цену?
— Конечно. У него было повышенное осознание себя. Это не недостаток — составная часть его мощного дара, который бил внутри как колокол. Высокомерие… Я не знаю гениальных поэтов, которые не были бы высокомерными по отношению к людям, которые не понимают их поэзии. И к людям, которые не труженики, а просто мнящие себя одаренными. Как-то он спросил меня: «Кого ты любишь из современных поэтов?». Я назвала трех крупных действующих лиц, и он так презрительно на меня посмотрел…
— Какое стихотворение или поэму он считал своим поэтическим завещанием?
— Он же, когда умирал у меня на руках, сказал: «Не отчаивайся». Он не думал умирать, уже много раз повторялось такое критическое состояние, когда он терял сознание. А потом добавил: «Я Гойя». Гойя был его символом. Это первое стихотворение, которое обошло мир и с которым его принимали в Америке и везде. Это было такое программное мироощущение: для чего он пришел в этот мир, считал себя проводником истины существования человека на земле. Я его держу на руках, а он шепчет: «Мы оба падаем, обняв мой крест».
— Изменилась наша страна, власть. Перестройка и после нее… Какое у него было ощущение власти: власти без конкретных фамилий, вообще?
— Он, как Маяковский, чувствовал себя человеком, чистящим гнойники, вскрывающим ошибки происходящего. Он, как и Аксёнов и Евтушенко, болезненно отозвался на ввод войск в Чехословакию в 68-м году: было отторжение от действий власти и от власти как таковой. Потому что проблема «власть и поэт» всегда существовала: Пушкин и царь, ну и так далее. У Андрея, конечно, было желание быть принятым своей страной, в том числе и ее высшими эшелонами. Но он никогда этого не добивался никакими компромиссами. Вот почему у него сложились отношения с Горбачевым: в его сознании Горбачев выступил как царь-освободитель. И с Ельциным, отменившим цензуру. Поэтому необходимость, чтобы он был услышанным, заставила меня и сына моего, Леонида, создать фонд.
— И вот Андрею Андреевичу 80 лет. Что будет происходить в эти дни?
— 15 мая пройдет последнее заседание жюри премии «Парабола» и, наконец, 17-го — вручение премии и, собственно, открытие Фонда Андрея Вознесенского.
— Что представляет собой эта премия?
— Это драгоценный приз, выполненный по мотивам творчества Андрея Андреевича. Диплом и значок, его мы вручим всем присутствующим в зале. Четыре денежные премии: за лучшую поэтическую книгу последних трех лет, за лучшую прозу последних пяти лет. Третья премия самая сложная — это может быть лучший спектакль, кинофильм, телепрограмма и даже исполнительский вечер. Четвертая — специальная, вручается только за произведение, соотнесенное с творчеством Вознесенского.
материал: Марина Райкина
