Дожила до понедельника

Возвращение из Америки

Я вернулась из Америки 25 января 1992 года, в папин день рождения. Пробыла там больше двух месяцев, потому что гостила в разных местах. И оказалось, что вернулась я фактически в другую страну. Правда, сначала заболела воспалением легких, с повтором, и на улицу вышла уже весной. Зашла в магазин, чтобы купить сигарет, как мне казалось, с нормальными деньгами. Зашла — и вышла, ничего не купив. Подумала, что у меня что-то с головой. Потом мне объяснили про отпущенные цены, и тогда я задумалась, как же жить.

«Джазмен» закончился, правда, восстановилась «Любовь до гроба», вместо Марцевича играл Виталик Коняев, и мы еще поездили, но недолго — дорога и гостиница сжирали все. Потом я отказалась играть в Новом драматическом театре, на что обиделись и Борис Александрович, и Володя Седов — мы долго не общались. Потом уехала к сестре в деревню с папой. Там как-то нормально жили.

А по возвращению в октябре все и началось. В основном из-за собаки. Я привычная к «Геркулесу», за себя не страшно было, в Америке мне подруга, работавшая в свадебном ателье, надарила каких-то платьев — невесты, подружки невесты, — их можно было использовать как театральные костюмы или продать.

Но в таком внутреннем состоянии, когда не понимаешь, как жить, нельзя было идти в театр и предлагать себя. Про заключенных говорят: если нет прописки, ты не можешь устроиться на работу, а если не устроился на работу, не можешь получить прописку. Какое-то безвыходное положение. И Флай, который всегда хотел есть. Он же американский коккер-спаниель! «Геркулес» он ел, но ему хотелось с мясом.

Я не могла обратиться ни к брату с сестрой, ни к друзьям. Когда кто-то хотел придти, говорила: «У меня сигареты закончились и кофе нет». Приносили кофе и сигареты. А я улыбалась, держала фильму. Потом слегла, сил уже не было. Почему не могла признаться? Не знаю. Наверное, гордыня.

Меня очень любила лифтерша Маша — я всегда с ней делилась: себе что-то покупаю и ей. И я ее попросила:

— Выводи Флайку, я не могу.

Дала ключ, она приходила, забирала Флайку, приводила. Вот тогда Женя мне и позвонил. Никто из друзей не заметил, что со мной происходит. Чего-то похудела… Я отвечала: «Да, хворала». Потом уже никого не пускала. У меня было какое-то тупое состояние.

Позвонил Женя с хорошим вопросом:

— И куда это ты собралась, твою мать?

Он приехал — Маша ему открыла, заставил меня встать, выйти на кухню и разговаривать сидя. И он сказал:

— Немедленно сдавай квартиру.

Я попыталась объяснить, что у меня и есть-то всего — Флайка и мой дом:

— Ты хочешь меня дома лишить?

— Ага, тебе дом нужен как усыпальница? В театр ходить не надо. Сними маленькую квартиру.

Дал мне листок с номером телефона агентства недвижимости:

— Звони!

И я позвонила. Сдала через пару недель под офис, кажется, «Макдоналдс» за тысячу долларов. А сняла у метро «Белорусская» за 150 долларов. Потом в моей квартире был офис «Зингера». А удобно: из холла сделали секретариат, прихожая большая. Вещи вывезли. Что-то к Вавочке, что-то к сестре на Ленинский.

У меня, собственно, мебели никогда не было, потому что, когда я получила квартиру, я перестала сниматься. И на какие деньги покупать мебель? Мама с папой подарили две кровати на новоселье. В холле, который я объединила с гостиной, стоял стол от прежней хозяйки — сороконожка, дорогой мне достался подарок и только из-за того, что он был разделен пополам, одна часть на балконе валялась, а другая в комнате, и родственники его не забрали. Был стол, который я купила Боре для работы. Раздвижное кресло. Из картона я сделала камин, разрисовала его с приятелем художником под кирпич и прикрыла им электрический, с мигающим огоньком. Две колонки от радиолы, на них подсвечники.

Когда я уходила из театра, мне ребята из постановочного цеха подарили четыре стула, два кресла с львиными головами из спектакля «Волки и овцы» — в них сидели Ильинский и Пашенная, и диванчик времен Пушкина. В театре же списывают мебель, а она там настоящая, старинная, и якобы ее сжигают, на самом деле разбирает или руководство, или те, кто имеет к этому доступ.

Но все это пропало, потому что приятель, которому я отдала старинную мебель на хранение, не смог ее вернуть. И спустя годы я поняла, что он все продал и на это жил.

На деньги от сдачи квартиры я купила дом в деревне, съездила в Таиланд и дважды в Италию. Это был второй раз, когда квартира меня спасла.

— В 90-е годы вас приглашали сниматься в кино?

— Приглашали. Во все что угодно, кроме того, что хочется играть. Квартира помогала, и мне не надо было участвовать в этом.

— Не хотели замараться?

— Не хотела участвовать в этом.

— Подумаешь, может, этот фильм потом никто не увидит!

— Нет. Это мое дело. Не кто увидит или не увидит, а у меня есть ответственность перед моими зрителями. И перед собой в первую очередь. Есть поговорка: из грязи в князи. А тут в обратную сторону получилось бы.

Попытки вернуться в театр

Моя подруга и сокурсница Валя Асланова, которая играет в Театре Российской Армии, в 1994 году решила собрать весь наш курс. Валин муж Леонид Золотаревский сделал очень вкусный плов. Вечер получился замечательный. А я уже четыре года как ушла из театра. И все ребята, которые в театрах давно стали корифеями, начали предлагать: «Ир, хочешь, я поговорю в своем театре»… А я отвечала, что у меня творческий отпуск, есть предложения, но я размышляю. В конце вечера Валя сказала:

— Ир, у нас есть спектакль «Дама с камелиями».

— Знаю, видела.

— Его собираются снять с репертуара. Зритель-то ходит, просто спектакль уже пыльный. А вот если я скажу Бурдонскому, что ты нигде…

— Валь, и ты меня жалеешь? Я живу, как хочу, сдала квартиру, я состоятельная дама, покупаю дом в деревне, между прочим, слетала в Таиланд, — изрекла  я.

— Ладно, Ирка, я не про это. Вот если я ему скажу, что ты нигде, он зацепится, я уверена, к тому же это возможность обновить спектакль.

Так началась моя история с «Дамой с камелиями». Правда, я сломала ногу. Как всегда, когда что-то важное начинается, я что-то должна ломать. Но мы стали репетировать. Бурдонский приезжал ко мне, пока я была в гипсе, потом переместились в театр и уже подходили к сцене, когда вдруг в театре пошла волна: а что у нас нет своей Готье, почему со стороны? И я понимаю режиссера, он очень ранимый, тонкий, к тому же был занят подготовкой юбилея Касаткиной, весь на нервах и вместо того, чтобы придти на репетицию и сказать: «Ира, все в порядке, мы работаем и выпускаем, понятно? — Понятно» — он каждую репетицию приходил взвинченный. Даже написал заявление об уходе. Ну, какие после этого репетиции?

И так шли недели. Наступил май, и я уехала в деревню. Там, как умная Маша, повторяла текст и мизансцены. Приехала в Москву абсолютно готовая. Даже папу раньше времени привезла, к началу сезона в Театре Армии. У меня тогда еще были деньги, я сшила дорогой и очень красивый костюм, вернее, не я, а моя подруга Катя Осаул, художник по костюмам, с которой мы встретились в спектакле «Джазмен» и уже не расставались. Потому что в театре были такие пыльные платья, а я знаю, что первый выход и последний уход — самые важные. На выход мне дали наряд, от которого я все время чихала.

И тишина. Прошел сентябрь, октябрь. Я даже Вале не звонила. Случился какой-то церковный праздник, я пошла в храм, очень долго там стояла, а когда вышла, вдруг поняла, что свободна. На следующий день мне позвонил Бурдонский. А я сказала:

— Спасибо, я уже все сыграла. Я больше к вам не приду.

Вот так бывает. У Вали после этого появился комплекс, что она отняла у меня почти год жизни. Глупо! Она подарила мне год творчества. И она сказала: «Давай искать пьесу». Она человек и пишущий, и начитанный. И мы читали, искали. Однажды она позвонила и говорит:

— Ира, по-моему, я нашла.

— Валь, давай, потому что у меня в голове уже калейдоскоп.

— Хорошо, я приеду, только я сама тебе прочитаю.

Она приехала. Сказала, что пьеса французская, переводная. «Дамское танго». На двух актрис. И начала читать. Я плакала, хохотала, останавливала ее, восклицая:

— Валюш, ну не бывает таких совпадений, это же происходит в Париже, а как будто кто-то за мной подсматривал…

Пьеса про бывшую звезду мюзик-холла, забытую, которая сдает часть своего дома, а я тогда сдавала квартиру, и со мной жила моя подруга, а в пьесе вместо подруги родственница из Прованса, абсолютно нормальная, земная. И когда Валя закончила, я сказала:

— Может, у меня двойник там есть?

А она ответила:

— Ира, хорошо, что ты сидишь, эту пьесу написала  я. У меня было чувство вины перед тобой, и я написала, не отрываясь, в Великий пост.

После этого мы стали пытаться куда-то ее пристроить. Это 1995 год. Разные и все время очень некрасивые варианты всплывали. То по деньгам, то, извините, Ира, ваша фамилия нужна, а пьеса нет. Потом появился Саша. Он хотел поставить эту пьесу, но тоже все уперлось в деньги. В конце концов надоело, да и в то время для меня личная жизнь стала гораздо важнее.

А Валя теперь не просто актриса в Театре Российской Армии, а уважаемый и желанный драматург. Гурченко выбрала «Дамское танго» на свой юбилей. Я видела спектакль и с ней, и еще один вариант в постановке Златоусского театра. Сейчас у Вали уже девять пьес, их ставят не только в России, но и за рубежом. А самое главное, после всех этих событий она стала для меня как никогда близким, очень дорогим человеком.

Я потом много думала: почему же вроде я хочу играть на сцене, но как-то не складывается? Потому что ВРОДЕ хочу. Я пролистала свою жизнь обратно и поняла: все, чего я хотела в жизни, у меня произошло, иногда сразу, иногда нет. Значит, не очень хочу: могу сделать, а могу и не делать. А половинчатые желания не исполняются. Но ведь жизнь еще не закончена и она непресказуема.

Поиски пьесы

Я очень много читала пьес. Но я не понимала, что мое время, настоящее мое, немножко ушло. Мне казалось, что я найду пьесу, загорюсь, и все получится. Вроде бы загоралась. Но сама себя обманывала, потому что в результате четырех попыток начать репетиции я поняла, что это компромиссный вариант. На самом деле сердце у меня не задействовано. И то, что тогда котировалось, входило в диссонанс с моим внутренним миром.

— А что котировалось?

— Развлекательность до такой степени, что иногда это было пошло. Пустота, в том смысле, что ради чего это все? Только на потребу? Первый вопрос, выходя на сцену: что ты хочешь сказать? Что ты хочешь донести до зрителя? В то время этот вопрос не стоял. Значит, я мимо времени. Но зря оно не прошло — я очень много читала.

— На радио вас задействовали?

— Меня не часто приглашали — голос специфический, узнаваемый.

— И чем это плохо?

— Это хорошо, но не везде годится. Не знаю почему, приглашали редко, но метко. Например, у Пиранделло есть вещь под названием «Голос». Это очень интересно. Потом «Вилла на холме» Сомерсета Моэма. Раньше с удовольствием слушали радиоспектакли. И сейчас это вернулось.

— Саша принимал участие в поисках пьесы?

— Да, но я его жалела. Из двадцати пьес, которые читала сама, ему давала одну-две. Но у него был замечательный киносценарий — «Фальшивомонетчик». Он этим жил — искал средства, чтобы снимать.

— А сами вы никакой пьесы не начинали писать?

— Это позже. В 2003-м. Но не дописала.

— Почему?

— Потому что драматургия — это не воспоминания, это очень ответственно, там свои законы, этому нужно учиться, иначе даже интересная тема и хорошие диалоги не спасут — зритель или уйдет, или заснет.

— В 90-е годы Гончаров не звал вас в свой театр?

— Нет. А мы с Сашей пришли к нему на юбилей, посмотрели премьеру по Шекспиру. Зашли к нему в кабинет. Он спросил: «Где вы сейчас? — Нигде. — Вы мне позвоните, надо что-то решать». Но у него в это время пошли сплошные больницы. С ногами что-то страшное было. И я только узнавала, как он себя чувствует. А закончилось все его уходом.

Рейки

— Когда вы начали заниматься рейки? И кто вас в это ввел?

— Вадим Ледогоров, я снималась у него в телевизионном спектакле по «Провинциалке».

— Есть такой спектакль?

— Называется иначе. Он для отца, Ледогорова-старшего, делал как режиссер. И мы с ним подружились. Оказалось, мы увлекаемся одними и теми же книгами, ищем одни и те же пути познания, в общем, родственные души. И однажды он пришел сияющий и сказал: «Я получил третью степень рейки». И засиял еще больше. У меня столбняк. Народ безмолвствовал. Потому что для меня это было что-то непонятное, хотя в магазин «Путь к себе» я ходила и название «рейки» видела. Он стал взахлеб рассказывать, что это и как это. А вечером позвонил и сообщил, что снял зубную боль у своей жены. И меня уговорил заняться рейки, хотя я долго отнекивалась, что, мол, сейчас немножко не готова, надо что-нибудь еще узнать… Он заявил: «Надо идти и узнавать там».

— Это какой год?

— 94-й или 95-й.

— И что это из себя представляет?

— Мастер ведет класс.

— То есть вы просто пришли на занятия?

— Да. Это часов 5—6 в день, всего пять дней. Потом посвящение в рейки, то есть я получила диплом, что имею третью степень рейки. Но после этого я могла помочь только своим кровным близким, животным, семенам и растениям. Лечить их наложением рук. Рей — божественная, ки — энергия.

— У каждого человека есть дар лечить?

— У каждого. У кого-то больше, сильнее, у кого-то меньше, но это труд, труд, труд. И в результате можно достичь высоты даже человека, которому Богом дано.

Когда в 2006 году я никак не могла вылезти из непонятной болезни — ничего не болит, только очень высокая температура, потом вроде бы выздоравливаю и опять валюсь с ног, я однажды в сознательном состоянии увидела лицо своего мастера рейки Татьяны. Я ей позвонила и просто пожаловалась, что заново надо учиться ходить, я уже два месяца то возникаю, то опять заболеваю, и с каждым разом становлюсь все слабее и слабее.

Она ко мне приехала. За два дня подняла меня из лежачего состояния в сидячее и сказала: «Ира, не настало ли время пойти дальше, а не есть всю жизнь манную кашу? Вторая ступень рейки — это совершенно другое. Там затрагиваются иные возможности, темы и пласты. Ты сидеть можешь? Вот сиди и работай».

Тогда я прошла вторую ступень рейки. Но за занятия надо платить. А у меня за прошедший год был проект «Формула красоты» на Первом телеканале, потом я участвовала во многих ток-шоу, в том числе в шоу Лолиты «Без комплексов». Мы с ней подружились. И у нас начался телефонный роман, потому что она очень занята и все время в разъездах.

На день рождения она подарила мне туфли. Кораллового цвета. На высоком и тонком каблучке. А я, к сожалению, со своими переломанными ступнями могу передвигаться только в сабо. Поэтому я поставила туфли на тумбочку и любовалась. И когда нужно было расплатиться за вторую ступень рейки, я сгребла всю «формулу красоты», взяла туфли Лолиты (надеюсь, она меня поймет и простит) и отвезла в комиссионку.

Теперь я могу работать над ситуацией, в которой запуталась, на ментальном уровне, прочищать свои засоренные мозги. Наверное, я для того и заболела, чтобы вспомнить, захотеть, и это свершилось. Татьяна — удивительный человек, после общения с ней в тебе все переходит в позитив. И я очень рада, что в моей жизни это есть. Потому что молитва — это сердце, только им можешь пробиться куда-то и помочь себе.

Верующие знают, что там есть создатель, неверующие все равно знают, что там некий высший разум, как его ни назови. И при всем своем «я сам», каждый из нас понимает, что он — песчинка в мироздании. Рейки не имеет отношения к религии, здесь другое работает, а именно практика. Ты убеждаешься, что можешь быть проводником через свое сердце в руки.

— А не служит ли это для вас неким отвлечением и замещением работы по профессии?

— Замещением это не может служить. Это новое восприятие жизни.

— Вы использовали в профессии знания, которые получали из книг, в том числе эзотерических?

— В работе над ролью — нет, а в жизни — конечно, одна-две книжки вытащили меня из очередной черной полосы. Я читала про буддизм и думала: вот так надо на мир смотреть. Я понимаю, что каждый день можно что-то познавать. В 90-й год появился Ильин, он у меня возле кровати лежит, потому что когда начинаются какие-то навязчивые мысли, я просматриваю один том, второй, третий, и он обязательно вправляет мне мозги. То есть всегда можно найти ответ с помощью друга, близкого, а можно с помощью тех, кого уже нет. А рейки дает неординарное решение, и ты понимаешь, куда двигаться дальше. Это то, что мне ничего не объясняет, но помогает.

— Теперь вы называетесь мастер рейки?

— Нет. Мастер может учить, а я могу только облегчить боль, а если много работать, то, наверное, смогу и лечить. Я пробовала — моей подруге Нине помогает, животным, мне помогает. Вторая ступень — это не только возможность лечить. Это уже духовные практики. Я делаю рейки на ситуацию.

— И о чем вы думаете, когда делаете рейки?

— Я мысленно произношу, куда направляю энергию, на ситуацию или на человека, чтобы во благо. В прошлом году, весной, по дороге в деревню из машины убежал кот Кешка. Мы свернули с Ярославского шоссе и остановились в двадцати километрах от Калинино. Кеша спал. Я приоткрыла дверцу, и он выскочил. Наверное, решил, что пытка закончилась, и мы приехали. Была жуткая погода: и снег, и дождь, и ветер. Конец апреля. Полтора часа, пока насквозь не промокли и замерзли, мы искали его в ближайшем лесочке. И потом сколько я его искала! Все ближайшие деревни объездила. Ничего. А в середине лета, когда мы ехали в деревню, и проезжали мимо места, где он пропал, я минут двадцать поделала рейки. И в тот же день нам сообщили, что видели Кешу в соседней деревне. Мы уже были там, но тогда без толку. Съездили опять. Оказалось, он прибился к замечательной супружеской паре, ростовским дачникам Владимиру Николаевичу и Шурочке, у которых есть свой Кеша, сиамский, старенький. И наш с ним сначала дрался, а потом они подружились. Вот так я снова обрели своего кота.