Дожила до понедельника

Варвара Григорьевна

После смерти Михал Иваныча Царева я плавно перешла к его вдове Варваре Григорьевне. Я ее всегда любила и обожала издалека, потому что это невероятно тонкий, красивый, тактичный, светлый человек.

— У них своих детей не было?

— У Михал Иваныча дочь от первого брака, а у них нет.

Они поздно объединились. Они пять лет гуляли под дождем… У каждого из них была семья, но они полюбили друг друга и пять лет встречались. Где-то на улице. И она говорит: «Почему-то всегда шел дождь». Она много интересного рассказывала про их отношения, переживания, потому что своего мужа она уважала и думала, что любит его, как часто бывает. А когда на нее обрушилась такая глыба, как Михал Иваныч, тогда она поняла, что значит любовь.

Получилось, что она дочь врага народа. А ее папа погиб просто оттого, что он дворянин.

— При Сталине?

— Да. В лагерях. Ее выгнали из Большого театра. Было собрание, и все проголосовали, кроме одной подруги.

— Она была балериной?

— Да, она танцевала и характерные, и классику. Она тонюсенькая, маленькая и очень живая, очень артистичная.

— Какая у нее девичья фамилия?

— Новосельцева. У нее в роду художник Сорока. Генеалогическое древо очень богатое.

Ее исключили из театра как дочь врага народа, а потом обратно взяли, потому что нормальные балерины могут согласиться, а могут и нет, она же была рабочей лошадкой — танцевала все и за всех. И молилась все время: «Господи, дай мне дожить до пенсии». Дожила. Даже во время войны, когда были всякие перемещения Большого театра, она много танцевала. А в 54-м году они с Михал Иванычем или встретились, или объединились. По-моему, какие-то личные вещи она рассказывает только мне, но я уже запуталась в датах.

— А как это она стала вам доверять?

— В самый тяжелый момент болезни Михал Иваныча получилось, что я рядом. И, естественно, он с ней делился, как меня хранил, защищал, любил. Она говорит, что он часто повторял обо мне одну фразу: ей ничего не надо советовать, ей надо дать сцену, а дальше она свои кружева плетет, как они не понимают, что ее не надо учить, ее надо просто направить и не трогать.

Приближалось его 90-летие в 93-м году, и она года два готовилась, чтобы все было по-царевски. А я очень беспокоилась, чувствуя, что она все связанное с юбилеем выдержит, а потом что? Куда ее можно переориентировать? Я что-то придумывала и понимала, что все это мелко. И позвонила моя приятельница, журналистка Кира:

— Ир, привет, я увлеклась туристическим бизнесом, сейчас мы маленькой группой едем в Таиланд, не хочешь присоединиться.

А я еще не осознавала, что у меня уже есть деньги от сдачи квартиры. Я их просто складывала, сама же по привычке ходила в овощной отдел, где свекла, морковка, картошка, и даже не заглядывала туда, где грейпфруты, соки. И когда мы с подругой закончили разговор, я вдруг поняла, что вот то, что я искала для Варвары Григорьевны. Я тут же ей позвонила:

— Вавочка, как вы смотрите на то, что мы с вами на Новый год поедем в Таиланд? Я сейчас разбогатела.

Она сразу очень строго:

— За твои деньги я, конечно, не поеду, но это замечательно, мне бы выдержать юбилей…

Юбилей 1-го декабря.

— У меня есть колечко и сережки, ты поможешь мне продать?

Бедная, знала ли она, кому это говорит! Я купить не могу нормально, не то что продать. Но я сказала:

— Да, я попробую.

И честно пробовала два месяца. Потом оказалось, что все это не такое уж ценное, например, рубины в серьгах — искусственные, потому что в конце 19 века это был писк моды — только что изобретенные искусственные рубины. Но это я узнала много времени спустя, а колечко — на тоненьком золотом ободке темно-зеленый колумбийский изумрудик с трещинкой и со сколом, но это еще деда! Короче, я получила очередную порцию денег за квартиру и поняла, что оставлю сережки у себя, а Вавочке скажу, что продала.

Но в результате после юбилея она все-таки заболела. Я хотела отложить поездку, а получалось, что подвожу людей, нарушаю количество, необходимое для группового тура, и тогда у них все получается намного дороже. Пришлось ехать, а Вавочку я пристроила в следующую поездку с той же Кирой Барабановой, замечательным радиожурналистом. Вавочка была безумно счастлива, помолодела, похорошела и стала разгружать свой дом, продавать фамильные драгоценности, говоря:

— А зачем они мне? Я лучше поезжу!

И она напутешествовалась. Со мной только один раз была в Италии, а так самостоятельно.

— А почему она молилась дожить до пенсии?

— Потому что у балерин пенсия ранняя. Она и так всю жизнь зарабатывала — вязала, шила… Она обожала свою сестру и двух братьев, но они совершенно не приспособлены были к жизни, а она самая младшая, но с таким стержнем. Сделанные ею шляпки весь Большой театр носил. Но ручные заработки — это ж не считается, а остаться без пенсии да еще после войны — это страшно.

У нас очень странные с ней отношения. С одной стороны, я у нее как дочка. А с другой стороны, мы как подружки. Я ей обо всем могу сказать, она все понимает с полуслова. И она мне говорит такие вещи:

— Ир, ты же понимаешь, что я это только тебе могу сказать.

— Ей сколько лет?

— 92.

И жуткая закономерность: как с ней что-то случается, когда мне надо быть рядом, со мной обязательно тоже что-то случается, и я физически не могу к ней дойти. После Михал Иваныча она и руку ломала, и ногу, и спину, после Нового 2007 года сломала бедро. И каждый день делала станок или гимнастику. Сколько я ее знаю, ни разу не видела у нее чуть-чуть ссутулившейся спины. Она сидит абсолютно прямо. И ножки иногда вверх поднимает. И все сама, чтобы ни от кого не зависеть.

Я прибегаю в ней:

— Вавочка, у меня много дел, поэтому я часочек только.

Когда мы уже часа четыре посидим, я соображаю, что у меня были еще дела. Единственное, за чем я слежу, чтобы она не утомлялась, но так как мы перебиваем друг друга, подхватываем, время течет незаметно.

— Она читает?

— Нет, со зрением плохо. Телевизор смотрит, новости или что-то любимое.

— Куда-нибудь ходит?

— До перелома бедра гуляла. Сейчас ей одной нельзя, но к ней или племянник Гриша приезжает, или его очень хорошая жена Оля. Вавочка говорит: «Она ангел. Я привыкла для всех все делать, а вот чтобы для меня, не привыкла».

— А из театра ее навещают?

— Из Малого? Даже не звонят спросить, как она себя чувствует. Но ее любят нормальные люди в Малом театре. Там же не все руководство. Есть еще актеры и постановочная часть. Она всегда была чуть-чуть позади Михал Иваныча, ни во что не вмешивалась, ни в какие интриги, и это очень притягивало, потому что жена режиссера — это иногда беда, а здесь вот такое чудо. Ну, и потом прожить… Михал Иваныч для меня ангел-хранитель, а прожить с ним жизнь, когда такая мощная разносторонняя личность, это какое терпение нужно, какую мудрость, какой характер иметь свой, чтобы выдержать и чтобы любить.

Путешествия

Мне за границей интересно все: люди, природа… Мне вообще интересно, когда происходит что-то новое. Я долго не могу в одном вареве находиться Мы же к своему привыкаем, а от неизвестного обязательно дух захватывает. Я люблю, когда дух захватывает.

Первый раз я попала за границу в 1967 году по линии «Спутника». В Югославию. С группой артистов театра имени Ленинского комсомола, где тогда работала, и вахтанговцев. Мы ехали по Адриатике, только Загреб был не на море и Сараево. Очень красивая поездка, я влюбилась в эту страну.

Правда, умудрилась отстать от группы. Опоздала на поезд. А все мое уехало: багаж, билет, паспорт. Консул дал мне немножко денежек и сказал:

— Надо ждать, когда пришлют обратный билет.

Я две недели прожила в Белграде, в общежитии какой-то партшколы, где жила наша группа. Общежитием руководил старый раненый партизан, который любил русских. Он сказал:

— В любой комнате живи на здоровье, только чтоб ела хорошо, я тебя запомнил, потому что ты плохо ела.

Меня взяли под свою опеку местные актеры, с которыми я подружилась. Потом я многих из них видела в кино, Драган Николич стал очень известным в Европе актером. А тогда я ходила в театр на репетиции, гуляла по старому городу.

— Когда вернулись в Москву, вам что-нибудь было сказано?

— Все сказали. И везде сказали. Вызывали на какие-то объяснения. Но впечатления-то остались от страны, а не от этих разговоров.

— У вас в группе был представитель КГБ?

— Был. Руководитель. Он собирался выдворить меня в Москву в 24 часа.

— За что?

— Я не очень понимаю музеи современного искусства. А нас в каждом городе водили в музей современного искусства. Я один раз сходила, потом поняла, что пока толпа проходит, можно спрятаться за дверью, мало ли кто куда разбрелся, и приблизительно час у меня свободен. Я так в Загребе сделала и пошла гулять по окрестностям. Нашла поблизости маленькую галерею примитивистов. Всего две комнатки, но такая красота! А потом увидела: Шагал, выставка. Естественно, я радостная прилетаю в современный музей, а моя группа уже вышла. И руководитель говорит: «Наконец-то я тебя застукал, в 24 часа в Москву, а мы едем дальше». Я подошла, по-моему, к Шуре Ширвиндту и сказала: «Я тут нашла мало того что большую выставку Шагала, так еще примитивистов! Пускай меня в 24 часа, но давайте сходим». И после того, как мы прошлись по примитивистам, уже вся группа стала за меня просить. Меня простили.

— А как вам Таиланд?

— Могу сказать Вавочкиными словами: «Ты мне подарила такое, чего я уже не ждала. Представляешь: солнце, море и Вава!» Вот для меня Таиланд.

— Что-нибудь разочаровало?

— Только я. Сама себя. Меня предупредили, что в Таиланде надо торговаться, и если он мало снизит, поворачивайся и уходи, догонит и продаст. В первые два дня в Бангкоке я увидела очень красивые серебряные изделия. И стала торговаться. Все выполнила, как учили: он не снижал, я повернулась, ушла, он меня догнал и продал все в два раза дешевле. Я была невероятно гордая. А потом мы поехали из Бангкока к морю, и я увидела, что та же вещь стоит там еще в три раза дешевле. Вся моя победа оказалась полным фиаско.

— А в Италии где были?

— Мечта была: с любимым человеком поехать во Флоренцию, Венецию и Рим. На пятидесятилетие я сказала подруге: «Поехали, ну их, любимых». И замечательно отпраздновали день рождения. Были на родине Феллини, в Римини, я разыскала их с Мазиной могилу. А оттуда ездили во Флоренцию и Венецию. В Риме пока не была.

— Как вам Венеция?

— У меня там случилось дежа вю. Мы плыли по Большому каналу, и я вдруг мысленно увидела, что за мостиком будет коричневатый особняк, потом белый с колоннами, потом бледно-сиреневый, их еще не видно, только мостик. И я сказала об этом подруге. Она говорит: «Может, ты в путеводителе читала? — Нет, я не покупала путеводитель». Выплываем из-под мостика и все точно, как я описала. А когда подплыли к дому с колоннами, я сказала: «Вот на этом крыльце я была». Второй раз я увидела огромную афишу оперного театра. И у меня опять четкое ощущение, что я была в зале, подошла поближе и пальцем указала ложу: вот здесь.