Дожила до понедельника

Дети

— Как вы думаете, актерская профессия деформирует личность?

— У актера есть своя личная жизнь, где какие-то падения, взлеты, семья, но на первом месте, даже если он сам себе в этом не признается, все рано театр, ничего с этим не поделать. Это как болезнь. Чужие страсти оказываются важнее, чем моя собственная. У многих личная жизнь кувырком, потому что не хватает, потому что все в театр, как в прорву. Если это можно назвать деформацией, то мне кажется, что у актеров, как я их воспринимаю, есть такая деформация. Крыша поехала, — как говорят.

— Вы жалеет о том, что у вас нет детей?

— Я думала об этом. Но сказать, чтобы жалела, я не имею права. У меня был выбор. И иметь ребенка, которому ты будешь отдавать только то, что осталось после театра… А я знала, что это бесповоротно. Если я просто семью нормальную не могла создать, все как-то мимо, то как же ребенка? Я не имею права сожалеть. Я сама выбрала свой путь.

Интернет

С тех пор как моя подруга Нина переехала ко мне в 2000-м году, в доме появился компьютер, потому что он нужен ей по работе. Мне стало стыдно все время просить ее набирать мои записи, когда я начала писать книгу, и я решила учиться на компьютере. Все же умеют печатать, что я безрукая, что ли! Я села, научилась включать, а вот печатать… никак не могла понять, что такое с алфавитом, или у меня с головой, никакую букву не могу найти.

Тогда я взяла ватман и фломастером написала алфавит большими буквами в том порядке, в котором он на клавишах. И повесила на стенку перед собой. Мне стало гораздо легче. Постепенно я отошла от моего плаката и стала печатать даже иногда двумя пальцами. Потом уехала в деревню, начала писать от руки и к компьютеру больше не вернулась.

Но у меня есть в перспективе… Все говорят про интернет, там столько возможностей. Правда, у меня страх перед новой техникой, мне кажется, что если я дотронусь, то все сломаю. Я к мобильнику очень долго привыкала, он все время у меня выключался. Мне казалось, ломался. А в полнолуние у меня вообще все электрические приборы летят. Даже в театре так было: включаю лампочку в гримерке перед зеркалом — она делает пук, включаю вторую — она делает пок. Могу свет выключить во всем доме. Приехала как-то в гости к подруге в Адлер, сначала у них полетел магнитофон, потом телевизор, но так как хотели досмотреть фильм «Овод» с Андреем Харитоновым, перешли к соседке, я села подальше, — телевизор сначала заревел, а потом свет выключился во всем доме. А тут компьютер, он же как будто живой и очень всемогущий. Мне просто страшно. Но очень интересно про интернет.

— А что вы в интернете поискали бы?

— А я не знаю, что там есть.

— Вам кажется, что там есть все?

— А зачем мне все?

— Но у вас какое представление об интернете? Кладезь информации?

— Я думаю, что там очень много лишнего, мне не нужного, но если меня что-то заинтересует, то, судя по художественным фильмам, какую-то информацию я смогу там получить. Да мне всегда интересен не результат, а процесс! Но страшновато, потому что с чувством меры у меня дела плохи, я могу туда… запутаться, как говорят, в паутине.

— Уйти в виртуальный мир?

— Могу. Но думаю, что тут будут еще всякие интересные дела. Так что процесс сближения компьютера и меня идет постепенно.

Фильм Бермана и Жандарева

В 2000-ом году, после смерти Саши и папы я попала в больницу. На полгода. Из дома потом не выходила. 2001-й — то же самое, летом в деревне только по лесу гуляла. 2002-й — это тот год, когда я начала что-то делать на участке. Хаотично, ничего не продумывая, лишь бы работать физически.

Мне позвонили с телевидения от Бермана и Жандарева, сказали, что есть цикл передач, который называется «Интересное кино», и есть пожелание снять обо мне фильм.

Там, кстати, зафиксировано начало моей дачно-творческой деятельности:

— Видите, небрежная небритость — это мой несостоявшийся газон, а здесь что-то растет, но я не помню что.

Сначала я отказалась: ничего не хочу. Ко мне приехала режиссер Светлана Семина. Просто поговорить. Мы проговорили с ней несколько часов. После этого я решилась. Доверилась ей. И как оказалось, не ошиблась, потому что фильм «Ирина Печерникова: неоконченный роман» несколько раз показывали, было много хороших звонков, у меня появились новые друзья.

— Как вы восприняли себя на экране?

— Ну, это же не художественный фильм, где я себя с трудом воспринимаю, спустя несколько лет только. Я почувствовала, что фильм сделан бережно, с большой теплотой и любовью ко мне. Это дорогого стоит.

«Формула красоты»

Я два месяца отказывалась от «Формулы красоты», пока ко мне ни приехали продюсер Первого канала Татьяна Фонина и редактор Алексей, которые за полчаса меня так обработали и обаяли, что я решилась.

Я им объяснила, что не хочу становиться ни моложе, ни красивей. Это мне неважно. Но три фактора оказались решающими. Первый, когда мне продюсер сказала:

— Ирина, вы думаете, что вы нам нужны только из-за фамилии? Поймите, люди окажутся на три месяца в одном помещении, почти не расставаясь, сначала будет интересно, а потом начнутся срывы, да такие, за которые нам придется людей из проекта убирать, и я по ту сторону ничем не смогу им помочь. А вы будете с ними рядом, у вас актерская психология, актерское внимание, актер — это почти тот же психоаналитик. И мы надеемся, что вы нам изнутри сможете вовремя помочь.

Второй решающий фактор, когда мне сказали про зубы — это меня всю жизнь преследовало, я до смерти боюсь стоматологического кабинета, наверное, как и все нормальные люди. А сейчас один зуб стоит больше моей пенсии. И мне сказали, что все зубы приведут в порядок.

И третье… Я попросила человека, который занимается востоковедением, узнать что-нибудь про год Петуха, мой год. Через несколько дней он позвонил:

— Хороший год для тебя, а главное, 60 лет — это завершение двенадцати циклов, окончание отработки, дальше можешь начинать жизнь с чистого листа.

— Год Петуха — это 2005-й? Но он же был уже на излете?

— Какой излет! Сентябрь. Это середина года. В день рождения, когда тебе исполняется 60 лет, даже не в год Петуха, ты можешь менять профессию, имя, землю, окружение, все, что угодно. Если сможешь поменять мысли, меняй, делай что хочешь. Ты закончила отработку и начинаешь жизнь заново. Мне сказали — я поверила, а это главное.

— Вы подписали контракт с Первым каналом?

— Конечно. Думаешь, я чего-нибудь поняла, вот такую толстую книжку прочитать.

— А вы читали?

— Пыталась. Потом мне сказали, что, например, если меня выберут лицом фирмы, я не могу отказываться, должна на телевидении рекламировать этот проект, вот я и отрабатывала за пятнадцать человек, ходила на все ток-шоу.

— Пластической операции не боялись?

— Ой, я боялась только одного, как у меня с людьми получится, потому что я за пять лет одичала. Никакой операции я не боялась.

— Но ведь вам собирались изменить внешность!

— Да не изменить. Я часто вижу по телевизору последствия операции, то губы до носа, то глазки китайские, то человека не узнать даже. Но врачи этой питерской клиники настолько меня очаровали с первого часа общения, что я от их любви и внимания была совершенно спокойна.

— А что они вам делали?

— Веки и подтяжку, омоложение. И еще над верхней губой вкололи какой-то препарат, чтобы я отучилась делать куриную жопку. А в лоб — ботекс, чтобы перестала его морщить.

— То есть вы не боялись, что ваше лицо как-то изменится?

— Раз решилась, значит все. Кажется, Карнеги сказал: не пилите опилок. Ты получила урок, проработала его и живи дальше. То же самое заранее психовать. Зачем? Пока человек верит и настроен на «да», это переходит и на врачей, и на всех, кто тебя окружает. А если ты настроен: «Ой, нет, наверное, я боюсь» — это тоже передается. Почему врачи говорят: в первую очередь надо верить. Как-то у меня с этим делом, тьфу-тьфу-тьфу, в порядке. Если я соглашаюсь, я верю.

— У вас получилось поработать нормализатором обстановки?

— Были моменты… Двух участниц я, по-моему, вовремя…

— Спасли?

— Их бы убрали с проекта. Но они попали в сложную ситуацию. Человек, который рекламировал свою методу, сказал, что им лучше худеть вот таким способом. И они, во-первых, настрадались, во-вторых стали страшные, в-третьих, подвергались жуткому риску с этой другой методой. В конце концов, у них случился психический срыв. Но говорить с ними об этом нельзя, у нас у всех микрофоны, я достала листочки, сказала, что почитаю кусочек из своей книги. Почитала какую-то главу. Потом села писать. И с написанным подошла к одной участнице. А на бумаге было то, что я хотела им сказать. Я знала, что это должно подействовать и поддержать. Потом ко второй подсела.

— А им потом исправили то, что сделала та метода?

— Да просто взяли ночью на операцию. Прооперировали — стали красивыми. А я и той и другой написала: «Девочки, вас могут выгнать с проекта, еще одна такая истерика, и вас здесь не будет. Столько намучиться и остаться ни с чем… Я вас умоляю, возьмите себя в руки. Потом с вами сделают все, как надо, потому что в конце проекта все должны быть красавицами».

— После преображения лица вас повели покупать одежду?

— О, это что-то! Официальный стилист проекта — Саша Шевчук и Наталья Ветлицкая, которая была соведущей, несколько часов водили меня по ЦУМу. Потом что-то не сложилось, и Ветлицкая в проекте не осталась. Но тогда она тоже отвечала якобы за стиль, за красоту. И я находилась между двух огней. Я перемерила энное количество вещей, и мне надевают туфельки, которые сделаны как будто из чугуна, и жесткие. Я объясняю, что у меня больные ступни, я в них даже стоять не могла. Нет, это модно. Потом я прошу, не надо мне ничего без рукавов, но Саша и Наташа оба нервничают, и между ними происходит какое-то соревнование. А я как непонятно что. И вот я сижу на полу в примерочной и чувствую, что меня мутит на нервной почве, я больше не могу этого вынести, и я решила, что сейчас встану, отдерну занавеску, возьму за руку режиссера Карину, и мы молча выйдем из ЦУМа. И, уже открывая занавеску, я мельком увидела себя в зеркале: я стояла в сапогах на шпильке и в нижнем белье. Так бы и пошла по ЦУМу. Это был бы пик «Формулы красоты».

— Вы там ждали, пока принесут что-нибудь померить?

— Я мерила бесконечно. Но оттого, что они отстаивали каждый свое, ни одной вещи не было такой, чтобы мне понравилась. Не о том были эти четыре часа! И когда мне принесли последнее, я подумала: все, выхожу, надо улыбаться и сказать, что супер! Это были бриджи, сапоги, какой-то свитерочек, пиджачок, это я потом разглядела. В сапогах было больно, ну, неважно, съемку вытерпеть-то можно. Болотный цвет я не люблю. В общем, я вышла, оскалилась, сказала: о! Повертелась, руки в карманы. Супер! Все обрадовались. А когда меня участницы проекта спросили: «Ир, что тебе купили-то?» — была большая пауза, и я сказала: «Что-то зелененькое и в пятнышках». Но я доковыляла до съемки в этих сапогах, они очень модные, красивые, просто без учета, что у меня все ступни переломаны. А костюм действительно меня изменил, тем более с новой прической, новым цветом волос. Пройдя мимо зеркала, я бросила туда взгляд и поймала себя на мысли: чего это я ее здесь не видела, вот эту? Потом поняла, что это  я.

— Вам только один костюм подобрали? Я думала, гардероб изменят.

— Просто нашли новый стиль. А ты знаешь, сколько это стоило? В пакетах бирки остались. Четыре тысячи долларов. Я бы на эти деньги оделась с головы до ног.

Константин Эрнст

Был День учителя, и меня, Игоря Старыгина, и Юру Чернова попросили вручить награду лучшему учителю. А я приехала из деревни с немножко поцарапанным лицом — наткнулась на ветку. И очень волновалась, что будет телевидение, и царапину не загримируешь.

Юра Чернов как раз получил звание Заслуженного артиста и рвался выйти на сцену, чтобы сказать:

— Вас приветствует Заслуженный артист России Юрий Чернов.

Я послушала его и говорю:

— Юра, миленький, представь, целый Кремлевский дворец, сидят учителя, которым надо выдержать минимум часов пять, там и концертные номера, и награждения, а ты будешь им рассказывать…

Нам дано три минуты на все: чтобы поздравить, чтобы нас узнали.

И у меня родилась идея: взять крылатые, узнаваемые фразы из «Доживем до понедельника» — «Батищев, гоу аут», «Сыромятников, к доске!», «Счастье, когда тебя понимают». Подвести к празднику, к поздравлению и вызвать на сцену учителя. Ребята стали предлагать реплики. В конце концов, мы создали миниатюру. И правильно сделали, потому что концерт затянулся, а мы своим смешным и коротким вкраплением сдвинули ритм этого мероприятия.

Но была одна странность в моем нахождении во Дворце съездов. Меня все поздравляли. Я думаю: ну, видят, что нервничаю (из-за царапины), какие хорошие люди, поднимают настроение, опять же поздравляют как учительницу, народ с чувством юмора. Гример замечательный попался, все время меня смешил:

— Мы из вашей царапины сделаем украшение. Хотите ямочку?

Действительно, сделал хороший грим, ничего не было видно. Но кроме поздравлений меня еще и благодарили. И я не могла понять за что.

Когда наш выход на сцену в очередной раз отодвинули, мы пошли в кафе. Сидели, пили кофе, а в это время в зал вошла компания из трех человек, все в темных костюмах, и один с очень знакомым лицом стал мне подавать какие-то знаки, чуть ли не воздушные поцелуи, что-то руками мне показывать. Я говорю:

— Ребята, кто это?

— Ир, ты что, это Константин Эрнст.

— Я с ним не знакома, что это он подает мне знаки?

Я вышла покурить, и ко мне подошел Дима Харатьян, который тоже стал меня благодарить.

— Дима, хоть вы мне скажите, за что меня все благодарят. Я думала, что это с юмором, но некоторые совсем не с юмором и вы тоже. Говорите, что до сих пор не можете отойти. От чего? От «Доживем до понедельника», который был 35 лет назад?

Он говорит:

— Да нет, Ира, вы что не знаете, что по Первому каналу сегодня был фильм о вас?

— Не знаю, и на Первом канале никакого фильма обо мне не может быть, у меня всего один фильм на шестом канале.

Тут у него недоумение:

— Шестого канала давно нет, вы телевизор смотрите?

— Нет, почти.

— Берман и Жандарев приглашены на Первый канал и сегодня премьера их рубрики, и они начали цикл фильмом о вас. Его показывали перед тем, как мне сюда выезжать. Я как сел, так и досмотрел до конца, а потом стал жутко опаздывать и плохо вести себя на дороге. Мне сейчас выступать, а я до сих пор не могу в себя придти. Поздравляю вас, это дорогого стоит. Спасибо.

— Да мне-то за что?

— Да нет, там от вас много идет.

И я поняла, почему Константин Эрнст делал мне знаки. Уходя, он подошел ко мне, поцеловал руку, сказал, что так нельзя, предупреждать надо, и нужно обязательно придумать что-то совместное. И придумал…