Ольга Аросева рассказывала, что, уже будучи в преклонном возрасте, Фаина Георгиевна шла по улице, поскользнулась и упала. Лежит на тротуаре и кричит своим неподражаемым голосом:
— Люди! Поднимите меня! Ведь народные артисты на улице не валяются!
Однажды Раневская сказала, разбирая ворох писем от поклонников: «Разве они любят меня?» Зрители, аплодировавшие великой артистке, кричали «Браво!» высокой тетке с зычным голосом. Конечно, Фаина Георгиевна и не рассчитывала всерьез на любовь к себе. Но любовь тысяч и тысяч незнакомых, далеких, чужих — последняя соломинка одинокого человека.
Во время гастролей театра имени Моссовета в Одессе кассирша говорила:
— Когда Раневская идет по городу, вся Одесса делает ей апофеоз.
Поклонница просит домашний телефон Раневской. Она:
— Дорогая, откуда я его знаю? Я же сама себе никогда не звоню
Валентин Маркович Школьников, директор-распорядитель Театра имени Моссовета, вспоминал:
«На гастролях в Одессе какая-то дама долго бежала за нами, потом спросила:
— Ой, вы — это она?
Раневская спокойно ответила своим басовитым голосом:
— Да, я — это она».
В Одессе, во время гастролей, одна пассажирка в автобусе протиснулась к Раневской, завладела ее рукой и торжественно заявила:
— Разрешите мысленно пожать вашу руку!
Как-то в скверике у дома к Раневской обратилась какая-то женщина:
— Извините, ваше лицо мне очень знакомо. Вы не артистка?
Раневская резко парировала:
— Ничего подобного, я зубной техник.
Женщина, однако, не успокоилась, разговор продолжался, зашла речь о возрасте, собеседница спросила Фаину Георгиевну;
— А сколько вам лет?
Раневская гордо и возмущенно ответила:
— Об этом знает вся страна!
Как-то Раневская, сняв телефонную трубку, услышала сильно надоевший ей голос кого-то из поклонников и заявила:
— Извините, не могу продолжать разговор. Я говорю из автомата, а здесь большая очередь.
После спектакля «Дальше — тишина» к Фаине Георгиевне подошел поклонник.
— Товарищ Раневская, простите, сколько вам лет?
— В субботу будет сто пятнадцать.
Он остолбенел:
— В такие годы и так играть!
В купе вагона назойливая попутчица пытается разговорить Раневскую,
— Позвольте же вам представиться. Я — Смирнова.
— А я — нет.
Брежнев, вручая в Кремле Раневской орден Ленина, выпалил:
— Муля! Не нервируй меня!
— Леонид Ильич, — обиженно сказала Раневская, — так ко мне обращаются или мальчишки, или хулиганы.
Генсек смутился, покраснел и пролепетал, оправдываясь:
— Простите, но я вас очень люблю.
— Никто, кроме мертвых вождей, не хочет терпеть праздноболтающихся моих грудей, — жаловалась Раневская.
В Кремле устроили прием и пригласили на него много знатных и известных людей. Попала туда и Раневская. Предполагалось, что великая актриса будет смешить гостей, но ей самой этого не хотелось. Хозяин был разочарован:
— Мне кажется, товарищ Раневская, что даже самому большому в мире глупцу не удалось бы вас рассмешить.
— А вы попробуйте, — предложила Фаина Георгиевна.
После спектакля Раневская часто смотрела на цветы, корзину с письмами, открытками и записками, полными восхищения — подношения поклонников ее игры — и печально замечала:
— Как много любви, а в аптеку сходить некому.
Фаина Раневская
