Сауна была рядом с колонией, в живописном сосновом бору. Построили ее зэки из соседней мужской колонии. Сработали на совесть. Снаружи баня выглядела, как русский терем. Если Корешков хотел удивить Мэри, то цели своей он достиг. Американка начал работать фотокамерой, едва вышла из машины. Подполковник цвел.
Банщица отчиталась перед начальством: сауна натоплена, стол накрыт, горячие закуски на плите. И с любопытством взглянула на заморскую гостью. Всякого она насмотрелась, но чтобы одна женщина предавалась банной утехе с тремя мужчинами, к тому же иностранка, и к тому же вроде бы не какая-нибудь... Такого она здесь еще не видела.
- Перед сауной у нас обычно банкет и маскарад, - сказал Леднев Мэри. – Надень купальник и завернись в простынь. И в таком виде - за стол.
- Okay, - не моргнув глазом, согласилась американка.
Трудно сказать, чем бы она ни пожертвовала, только бы отснять на пленку русский колорит.
Но, увидев мужчин, завернутых в простыни, как патриции в тоги, не смогла скрыть удивления и воскликнула:
- Бог мой, мы перенеслись в Древний Рим! Только, чур, я буду весталкой.
- Ну, если только ты еще не была замужем, - заметил Михаил.
Мэри ничего на это не ответила. Леднев в который уже раз подумал, что эта женщина не склонна к юмору в свой адрес.
Корешков поднял рюмку и выразил надежду, что пребывание Мэри в колонии не будет омрачено ни в ближайшие дни, ни в будущем, когда она выпустит свой фотоальбом.
- Это тебе намек, - сказал Михаил. – Заключенные и тюремщики должны выглядеть на фотографиях достойно.
Американка заулыбалась:
- О, да, конечно, я понимаю.
- В бане мы пьем только по одной рюмке, но – до дна, - предупредил подполковник.
Мэри сделала осторожный глоток, ощутила вкус и выпила оставшуюся в рюмке водку одним духом.
- Есть в Мэри, что-то боевое, надежное, - сказал Корешков. – Я бы пошел с ней в разведку.
Было непонятно, то ли он посмеивается, то ли говорит серьезно. Поэтому Леднев не стал переводить.
Главным деликатесом были подрумяненные куриные окорочка. Но Мэри к ним не притрагивалась.
- Это ножки вашего Буша, - весело заметил Гаманец.
Американка сказала, что вообще не ест мяса. Закусывала моченой брусникой и подсахаренной клюквой.
- Зубы у нее, как в Голливуде, - отметил Корешков.
- Своих столько не бывает, - со смешком добавил опер.
Мэри сказала Ледневу:
- Интересно, кого еще сюда приглашают.
Михаил перевел. Первым ответил Корешков:
- Жен своих иногда привозим. Перед праздниками собираемся. Сауна у нас – как клуб. А вы думаете, зэчки тут нас ублажают? Вам кажется, что тут кипят содомные страсти? Это не так. Это просто невозможно.
Мэри удивленно подняла тонкие брови:
- Почему невозможно?
Корешков замялся, и вместе него ответил Гаманец:
- Потому что они животные.
Он не хотел высказаться так резко. У него просто вырвалось.
Леднев не знал, что делать. Перевести дословно – означало обидеть всех женщин, включая Мэри. Но та, кажется, сама поняла, что майор сказал что-то оскорбительное в адрес всех женщин. Смотрела на него неприязненно.
Повисло неловкое молчание. Мэри поменяла тему. Спросила, почему русские тюремщики носят такую же форму, как военные. Разве они имеют какое-то отношение к армии? Ей это не понятно. Во французских тюрьмах, например, персонал облачен в белые халаты. Тюрьма больше похожа на больницу.
- Это правильно, - заметил Корешков. – Многих осужденных нужно лечить.
Но Мэри даже на секунду не отвлеклась на него. Она в упор смотрела на Гаманца, ждала его ответа.
- Не я это придумал, - отозвался опер. – Но считаю, что это правильно. Военная форма – это власть.
- Власть? – переспросила Мэри. – О, да, вы - власть! И чем же вы, тюремная власть, искореняете зло, заключенное в преступной женщине?
- Справедливостью, - ответил Корешков.
- А что есть, по вашему мнению, справедливость?
- Трудно сказать, - подполковник замялся. – Наверное, это когда нет несправедливости.
- Это пропаганда и демагогия, - запальчиво воскликнула Мэри, обращаясь к Ледневу. – У них тут все основано на несправедливости и унижении. Они – рабовладельцы. Когда у тюремщика столько власти, он просто не может не чувствовать себя рабовладельцем.
- Давай сменим тему, - предложил Михаил. – Или завтра тебя не пустят сюда.
- Okay, - согласилась американка. – Тогда вы говорите, а я буду есть эту ягоду. Как, говоришь, она называется? Клуква? Брусника? Очень вкусно. И, наверное, очень полезно.
- Удивительный народ эти америкосы, - с деланной добродушной улыбкой сказал Корешков. - Считают, что перед ними все должны стелиться. Ее сюда пустили, ей тут разрешают снимать все подряд, а она еще чем-то недовольна.
- Просто не любит мужиков, презирает, я бы сказал, - прибавил Гаманец, широко при этом улыбаясь. – Не замужем, наверное.
- Между прочим, - заметил Леднев, чтобы снять напряжение, - на Западе нет колоний, как у нас. Там в основном тюрьмы. Нет воспитателей. И решеток там побольше.
- Вот-во! Переведи ей! – подхватил Гаманец.
Леднев перевел и прибавил:
- Мэри, ты хоть сделай вид, что тебе не противно. Иначе будет очень трудно дальше работать.
Но американка даже не подумала, чтобы как-то сгладить ситуацию.
- Не понимаю, - раздраженно заметила она, - почему у вас столько мужчин в женской колонии. Представьте, что творилось бы в мужской колонии, если бы там большинство персонала составляли женщины.
- Выпьем за нашу гостью еще раз, - воскликнул Корешков, наливая в рюмки. – Я ж говорю: есть в ней что-то боевое.
- Я тоже в восторге от Мэри, - неожиданно сказал Гаманец. - У нее украли духи, а она молчит.
Выслушав перевод, американка рассмеялась, только смех ее был не очень натуральным.
- С чего вы взяли? У меня ничего не украли.
Корешков мрачновато глянул на Гаманца. Как он мог разглашать такую информацию, не доложив предварительно ему, не согласовав с ним?!
- И чья это работа?
- Устанавливаем.
- Вот, когда все выяснишь, - сказал подполковник, - тогда и объявляй. А если Америка говорит, что у нее ничего не украли, значит, так и есть. Попробуй, укради у нее что-нибудь!
Настроение у начальника колонии заметно упало. Но показывать этого он не хотел. Он позвал всех в парную, уговорил Мэри забраться на верхнюю полку и начал очень аккуратно работать веничком.
Гаманец в это время охаживал веником Леднева. А Михаил думал: зачем это оперу понадобилось говорить о краже именно сейчас. Почему не подождал, когда все выяснится? Хотя чего тут голову особенно ломать? Майору нужно, чтобы гости поскорее слиняли. Только и всего. Кто знает, может, он сам эту кражу и организовал. Считай, весь день терся возле Мэри. Кто бы мог забраться в рюкзачок Мэри в его присутствии, если бы он в нужный момент не отвернулся?
- Как же ты прозевал? – спросил его Корешков.
- А черт его знает! – с досадой отозвался опер. - По ловкости рук – это работа Мосиной. А мотив... У Агеевой день рождения, двадцать лет.
- Мосина подходила к Мэри?
- Подходила. Попросила показать рюкзачок. Мол, тоже любит писки моды. Ну а остальное для нее – дело техники. Артистка.
- Она – артистка, а ты для чего?
Гаманец вздохнул:
- Расслабился рядом с америкой. Надо бы еще спросить, кошелек-то у нее цел?
Леднев обратился к Мэри:
- Кошелек у тебя цел?
- Ничего у меня не украли, - нервно отвечала женщина. – К чему клонит это майор? Чего он добивается? Но в любом случае мне бы не хотелось, чтобы из-за меня кто-то пострадал.
Американка вышла из парилки, громко хлопнув дверью.
- Слушай, - едва сдерживаясь, сказал Корешков своему подчиненному, – Что-то я не врублюсь, чего ты добиваешься? Ну, на кой хрен затеял этот разговор?
- У меня даже мысли не было, что она откажется, – начал оправдываться Гаманец. – Хотел как лучше. Если духи пропали, их нужно найти. Преступление должно быть раскрыто. В чем я не прав?
От добродушия Корешкова не осталось и следа.
- Как называется у нас начальник колонии? Хозяин! Что ж ты поперек хозяина лезешь, куда тебя не суют?
Оставшаяся часть вечера прошла спокойно. Корешков старался загладить шероховатости. Мало ли какие связи у этого психолога в ГУИНе. Мэри уловила смену настроения и готовность подполковника чем-то угодить. Сказала, что видела в колонии беременную женщину, которая дохаживает последние дни. Нельзя ли сфотографировать роды?
Корешков и Гаманец переглянулись. Речь шла о особо опасной рецидивистке, татуированной практически с головы до ног.
- Да, это был бы кадр! – сказал подполковник. – Ладно, сделаем. Только придется съездить в соседнюю женскую колонию, где и роддом, и дом матери и ребенка. Я договорюсь.
Американка оттаяла. Но так и не призналась, что духи у нее каким-то образом исчезли. Леднев своими глазами видел, из какого кармашка рюкзака торчал флакончик. Теперь этот кармашек был пуст.
