Экзамены начались 3 мая 1911 года. Сначала классы пения В.М. Зарудной-Ивановой, потом классы скрипки, кларнета, тромбона, виолончели, арфы. И наконец, четверг, 12 мая, 6 часов вечера. Класс фортепиано профессора А. Б. Гольденвейзера, VIII курс, педагогическое отделение.
В музее имени Глинки сохранился экзаменационный лист Екатерины Розенблат. Что же она играла на выпускном экзамене?
Во-первых, работы, приготовленные с профессором: Григ, 2 и 3 части концерта ля-минор. Во-вторых, приготовленные самостоятельно: Бах - прелюдия и фуга ля-минор, из 2-го тома; Лист - этюд ре-бемоль-мажор. Глазунов - прелюдия Д-dur, ре-мажор. И, наконец, Бетховен - трио для фортепиано, скрипки и виолончели.
Диплом подписали принцесса Елена Георгиевна Альтенбургская, председатель Императорского Русского Музыкального Общества, и Михаил Михайлович Ипполитов-Иванов, директор Консерватории. В Дипломе сообщалось, что Екатерина Розенблат "окончила полный курс музыкального образования и на испытаниях оказала следующие успехи: в главном предмете - игре на фортепиано - отличные; во второстепенных (обязательных) предметах - отличные".
И далее: "Советом Консерватории она удостоена звания свободного художника и утверждена в оном Председателем Императорского Русского Музыкального Общества со всеми присвоенными сему званию правами и преимуществами... Диплом выдан за надлежащим подписанием и с приложением печати Консерватории".
Странно: на курсе Гольденвейзера занималось более 30 человек. Экзамены в 1911 году сдавали лишь одиннадцать. А дипломы в тот год получили всего шестеро: двое по виртуозному отделению, четверо по педагогическому.
Некоторые выпускники "во внимание к особым музыкальным дарованиям и отменным успехам" награждались Малою серебряной медалью. Думаю, медали у Кати не было, иначе она хранилась бы в доме, как фотография с Гольденвейзером.
Переезжая на новую квартиру, мы с мамой сняли ее со стены и отнесли в музей имени Глинки.
- Такая фотография у нас есть. Но она очень редкая, поэтому возьмем и вашу.
Отдала, а теперь жалею. Хотела взглянуть на нее, оживить в памяти. Увы, в музее ремонт, инвентаризация... Посоветовали обратиться в филиал - в квартиру Гольденвейзера. Может, она там...
Ну, конечно, висит в зале! Однако, сотрудники не имеют представления, в каком году сделан снимок, кто изображен. Даже из преподавателей узнают лишь одного Гольденвейзера.
Вновь иду в музей имени Глинки. После долгих поисков получаю, наконец, - нет, не фотографию работы мастера Бенделя, а лишь репродукцию с нее. Да и вариант другой: на снимке Гольденвейзер не стоит позади Кати, а сидит в первом ряду. Впрочем, это роли не играет. Главное, они оба на снимке, маэстро и Катя!
Читаю подпись: "А.Б. Гольденвейзер (сидит справа) в группе студентов Московской Консерватории. Справа стоит Миллер.
3 справа во II ряду - С.Е. Фейнберг". Больше нет ни одной фамилии.
- А это кто? - показываю на Катю.
Пожимают плечами:
- Не знаем.
Зато я знаю! По просьбе сотрудников беру ручку и дописываю: " Во II ряду стоит Розенблат Е.И. - первая слева".
ЕЛИЗАВЕТА ИВАНОВНА "выдержала испытание на звание аптекарской ученицы, в чем и выдается ей СВИДЕТЕЛЬСТВО от 21 декабря 1906 года". Думаю, Лиза получила еще и музыкальное образование: на многих сохранившихся фотографиях в ее руках - виолончель. Две профессии в 18 лет... Но ей мало. И она поступает на курсы стенографии.
В России стенография появилась в XVIII веке, но до середины XIX века о ней вспоминали редко. Наконец, министерство народного просвещения объявило конкурс на лучший учебник. И даже премию назначило. Премию не получил никто, но учебники все же были выпущены. Занимались по ним недолго: министерство неожиданно отказалось субсидировать преподавателей стенографии. Хорошие специалисты стали редкостью. Да и плохие тоже.
Первые серьезные курсы стенографии и машинописи открылись в Москве в 1903 году. Их учредитель - Вера Георгиевна Нечаева. Смутно помню по рассказам Лизы, что были тогда две методики. Лиза выбрала методику Нечаевой. Адрес школы - Страстной бульвар, 4. Дом Горчакова, квартира 84. Потом появилась и вторая квартира, N 127. Видимо, помещение стало мало. Неудивительно: в год открытия курсов здесь занималось пять человек. В 1904 году уже 22, в 1905 - 49, в 1912 - 135 человек.
Лиза поступила к Нечаевой в 1915 году. Первый курс - два месяца, так называемая корреспондентская стенография. По окончании теории учащиеся пишут со скоростью 40 слов в минуту и легко расшифровывают написанное. После практики скорость увеличивается, 50-60 слов в минуту.
Второй курс - четыре месяца, стенография "парламентская", 75-100 слов в минуту. Третий курс - иностранная стенография, чаще всего, немецкий язык. Тут же и обязательное обучение на пишущих машинках, самых разнообразных: "Ремингтон", "Смис-Премьер", "Монарх", "Смис-Визибль", "Гаммонд", "Идеал", "Ундервуд", "Континенталь", "Империал"...
Лиза окончила все три курса и получила СВИДЕТЕЛЬСТВО:
"Дано Розенблат Елизавете Ивановне в том, что она, поступив на курсы стенографии, содержимые Нечаевой, окончила их теоретически и практически с хорошим успехом, при чем на испытании 14 ноября 1915 года написала в минуту по стенографии:
Кроме того, она, Розенблат, обучалась на пишущих машинах разных систем, при чем работу на них исполняет хорошо".
За 10 лет школу окончило более 1.200 человек. Примерно равное количество мужчин и женщин.
А потом распределение. Вернее, удовлетворение заявок. Я нашла перечень их, от организаций и частных лиц. "Переписчицы" требовались в окружной суд, в контору фабрики, для стенографирования лекций профессора, в бюро по приему стенограмм из Петербурга, в Брянскую уездную управу, в газету "Раннее утро". В конторы "Велидор" и "Бауэр" требовались неоднократно: видимо, работа трудная или характер хозяина несносный. Работа предлагалась временная - стенографирование лекций в Политехническом музее, проповедей в Синагоге. И постоянная - в контору музыкального магазина на Петровке, в управление Брестской железной дороги... Большой спрос был на стенографов-мужчин.
Окончившие три курса имели право заниматься педагогической деятельностью. Так и сделала Лиза. Помню, к ней ходили ученицы. А вот и подтверждение, в Справочной книге "Вся Москва": "Набор производит 2-я школа стенографии и машинописи. Скоропись". И наш домашний адрес.
Самая способная из учениц - Ольга Евсеевна Орловская. Она стала другом семьи. Один недостаток - всегда опаздывала. Даже в крематорий опоздала, на Лизины похороны.
- А вот и Ольга Евсеевна бежит, - вздохнула мама...
Листая энциклопедию, недавно выпущенную МХАТом, вдруг вижу фотографию Ольги Евсеевны:
"В штате МХАТ с 1937 года по 1950. Ее профессиональному мастерству историки театра обязаны тем, что удалось зафиксировать репетиционный процесс создания ряда важнейших спектаклей театра 30-40 гг. Репетиции, продолжающиеся нередко по несколько часов, Орловская записывала всегда одна, без обычной в таких случаях смены, а затем по свежей памяти расшифровывала свои стенограммы с помощью О.С. Бокшанской, которая до поздней ночи передиктовывала их на машинку (совместное предварительное редактирование текстов происходило тут же). Особенно ценил преданность и мастерство Орловской Немирович-Данченко..."
АННА ИВАНОВНА много болела, умерла когда я была маленькая; неудивительно, что я ее не помню. А вот РАИСА ИВАНОВНА, РОЗА?! Мы прожили вместе более двадцати лет, с момента моего рождения до ее смерти. Вместе - не то слово. В одной квартире, в одной комнате! И ни-че-го не знаю о ней! Все прошло мимо... Да и в доме ни одного документа: где училась, где работала. Ни-че-го!!!
Могу только сказать, что руки у Розы были золотые. Покрывала, скатерти, дорожки, вышитые ею, поражали всех. И еще был у нее друг, Григорий Борисович. Знаток шахмат. В первые дни войны ушел в ополчение. Где погиб, как - неизвестно.
