В Большом театре шло утверждение музыки государственного гимна. В центральной — бывшей царской — ложе сидели Сталин и члены Политбюро, в партере — композиторы: Александров, Шостакович, Хренников, Хачатурян, Кабалевский и несколько других. Прокофьев, как всегда, не явился. После того как прозвучали варианты гимна, все были приглашены к центральной ложе. Композиторы и члены Политбюро стояли, Сталин прохаживался. Наконец он сказал:
— Есть такое мнение: удачнее всех мелодия товарища Александрова. — Все закивали. — Но только, профессор, — обратился Сталин к Александрову, — у вас там не все в порядке с инструментацией. Надо еще поработать.
— Вы совершенно правы, товарищ Сталин, — разволновался Александров. — С инструментовкой... инструментацией меня подвели. Я поручил это Кнушевицкому, а он...
Тут взорвался Шостакович:
— При чем здесь Кнушевицкий?! Композитор всегда отвечает за все от начала и до конца!
Шостакович осекся. Воцарилась тишина. Сталин продолжал ходить. Потом остановился возле Александрова, ткнул мундштуком в его плечо и сказал:
— А что, профессор, ведь товарищ Шостакович прав — композитор сам за все отвечает.
* * *
Театральный критик Борис Медведев рассказывал. Текст гимна Советского Союза отпечатали на красивой бумаге, завизировали множеством подписей и собрались везти Сталину. Но, придя утром в кабинет, председатель Комитета по делам искусств Храпченко не обнаружил бумаги. Все учреждение, объятое страхом, бросились на поиски. Бесполезно. Завхоз Рататаев отправился на помойку. К несчастью, ее только что очистил мусорщик. Его догнали, вывернули мусор и действительно нашли бесценный листок. Рататаев вызвал жену, та тщательно разгладила гимн утюгом и промокашкой сняла с него пятна. Горемычную бумагу вручили председателю Комитета, и тот на радостях назначил Рататаева своим заместителем по кадрам.
Но счастье не бывает долгим. На прослушивание оперы Мурадели «Великая дружба» от Комитета смог прийти только Рататаев. ЦК поинтересовался его мнением — Рататаев высказался положительно. Откуда ему было знать, что ее уже прослушал Сталин и остался недоволен? Рататаев был разжалован.
* * *
Однажды Ивана Семеновича Козловского потребовали в Кремль на неплановый банкет. Сталин попросил его спеть «Сулико». Козловский, умирая от страха, объяснил, что у него болит горло и он боится потерять голос.
— Хорошо, — сказал Сталин. — Пусть Козловский бережет свой голос. И пусть послушает, как мы с Берией споем. Иди, Лаврентий, петь будем!
Они встали рядом и запели. И запели — признаться — неплохо.
