ОТЕЦ. Когда я узнал, что Марик бросил Гнесинку, сердце мое шелохнулось: может, Лида перерешила не жить со мной и мы воссоединимся.
МАМА. Сема, ты меня удивляешь – сколько женщин у тебя к этому времени было?.. Посчитай!
ОТЕЦ. Опять ты за свое!
Я. Прекратите. Мама, а почему я бросил Гнесинку?
МАМА. Нечем было платить педагогам.
Я. А им надо было платить?
МАМА. Надо, да. И делать подарки. А кто не делал, тех детей иначе учили. В музыке это недопустимо. Зачем тогда эта музыка?..
ОТЕЦ. Раньше надо было думать.
МАМА. О чем?
ОТЕЦ. Потянете или не потянете.
МАМА. Во как!.. Я на эту школу ишачила, мама моя ишачила – и на-тебе!.. «Не потянули»! Да! Учеба в музыкальной школе требовала… Педагоги привыкли, чтобы им…
ОТЕЦ (перебивает). Один я не требовал!.. Я не ишачил! Да придумали эту Гнесинку вы придумали, чтобы не переезжать ко мне из Москвы!.. Не надо мухлевать! Гнесинка – отговорка. Когда Лида почувствовала, что у нас с ней – все, расплевались, она тут же отказалась учить сына музыке. Это подло!
МАМА. Какой же ты демагог, Сема!
Я. Мама! Папа! Прекратите!
ОТЕЦ. Дай я договорю!
Я. Не дам. (делаю знак рукой, отец пропадает со сцены).
МАМА (с горечью) он не прав, не прав, не прав… Ты мне веришь?...
Пауза.
Я. Я не знаю… Кому из вас верить?
Вот это и есть самое страшное. Осуждать родителей – как это легко и как свойственно поверхностно мыслящим детям. Но тут другое: сбитая с дороги любовь уронила человека, одно несчастье породило следующее, затем еще, еще… Рассыпавшиеся черепки уже никогда не будут вазой, семья окончательно разрушилась, а чувство не омертвело, живучее, непреходящее, мучительное… Конец семьи, но не конец любви. Да только разве можно найти тут виноватых?.. Кто из них более грешен и в чем?.. Тем, что хотел ДЛЯ СЕБЯ – взаимного счастья, да не сумел его достичь в житейских бурях, вызванных историческими катаклизмами?!.
Родители, почему вы разошлись и почему не сошлись? – мой к вам вопрос.
Ответом – бездонное молчание. Ибо спрятаны в землю их жизни, попранные судьбой и раскроенные апокалипсисом 20-го века.
Гнесинка мне все же аукнулась.
Пианино, стоявшее в нашем полуподвале было продано, нотную грамоту я забыл начисто, будто не играл никогда этюды Черни, сонатины Скарлатти и пьески из Детского Альбома Чайковского… Но со мной остался мой абсолютный слух и желание петь, подобное отцовскому.
Так, я напел, спустя много лет, мелодии к нескольким своим спектаклям и тем самым неожиданно для себя сделался «композитором» «Бедной Лизы», «Истории лошади», «Гамбринуса», «Романсов с Обломовым», «Поющего Михоэлса» и других театральных опусов.
Невероятно, но факт: моя музыка звучала на Бродвее в спектакле «Strider» по толстовскому «Холстомеру», - я, правда, ее не слышал, поскольку первые пятьдесят лет жизни был «невыездной». Опять на пути человека та же система, те же унижения и оскорбления.
Все – то же. И хотя не было уже в «совке» того утопления в крови, что во времена Большого Террора, но его злая инерция еще долго травила людские жизни, в том числе мою.
Однако музыка – звучала.
Буреполом, 4.УIII.1947 г.
Дорогой мой сынуля, здравствуй!
Опять ты будешь ругать меня за то, что я долго не писал?
Но не будем ссориться и спорить. Я очень занят на работе: встаю ежедневно в 6 часов утра, к 2-ми ухожу, заканчиваю работу уже поздно ночью, в двенадцать час. ночи, а иногда и позже.
Работу у меня идет хорошо. Июньский план мы выполнили на 103,7%, а в июле - на 104,2%, значительно перевыполнили правительственные задания, что имеем: одно сделали на 116,6%, а другое -на 142,8%.
План второго года послевоенной сталинской пятилетки мы должны обязательно выполнить досрочно - к празднику 7-го Ноября.
На протяжении июля м-ца у нас здесь стояли плохие погоды. Часто шли дожди, холодный ветер задувал все время, - настоящая осень...
Но зато теперь опять установились хорошие дни, теплые, солнечные, ясные.
Какие погоды у Вас, в Москве?
Как часто приезжает мамочка к тебе, в Малаховку? Как ее здоровье, работа?
Хорошо ли ты поправляешься, отдыхаешь? Как идут занятия с Ниной Николаевной и что ты сейчас играешь? Как проводишь день; что читаешь?
Как здоровье бабушки? Слушаешься ли ты ее?
Август - последний месяц твоего летнего отдыха, надо покрепче отдохнуть, чтобы с новыми, бодрыми силами приняться за учебу.
Как только созреет картофель, я пришлю Вам два-три ящика.
Бурки тебе и мамуле льются сейчас в мастерской, и валеночки для тебя будут хорошие.
Я собираюсь приехать в Москву в начале октября м-ца, после того, как выполню план III-го квартала.
Очень соскучился по тебе и мамочке, хотел бы Вас видеть, моих дорогих и любимых.
Мароник! Прошу тебя слушаться во всем мамочку и бабушку. От этого целиком зависит их здоровье. Ты достаточно умный и способный мальчик для того, чтоб своим отличным поведением и успехами в учебе приносить только радость нам всем. Нужно помнить об этом всегда и стараться делать только хорошее.
Я виноват в том, что долго не писал Вам. Сейчас я посылаю письма и тебе и мамуле.
Хотелось бы мне быть с Вами! Пока-что нельзя...
Обещаю писать Вам часто, как можно чаще.
Прошу тебя побыстрее ответить мне. С нетерпением буду ожидать твоего и мамочкиного письма.
Передай ей мой горячий привет, попроси ее за меня, чтоб она меня простила.
Привет передай бабушке.
Крепко-крепко целую тебя, моего любимого сына, обнимаю Вас, моих родных,
твой ПАПА.
ПРИКА
ПО ТРЕСТУ ТРАНСВОДСТРОЙ МИНИСТЕРСТВА СТРОИТЕЛЬСТВА ПРЕДПРИЯТИЙ ТЯЖЕЛОЙ ИНДУСТРИИ
№ 253
г. Москва 28 сентября 1948 г.
Тов. ШЛИНДМАН Семена Михайловича назначить на должность Начальника Снабжения Тульского стройуправления с окладом по штатному расписанию, с месячным испытательным сроком, с заездом в Горьковскую область по личным делам сроком до 10 ноября с.г.
ВРИО ЗАМ. УПРАВЛЯЮЩЕГО ТРЕСТОМ
ТРАНСВОДСТРОЙ:
СОБОЛЕВ.
Тут антракт кончается. Начинается второе действие, то бишь отсидка № 2.
Трагедия разрушения…
Вот как это было!
