1 августа, четверг. Эдварду Сноудену выдали какую-то справку, и теперь он год может жить в России. Этим занимался адвокат Анатолий Кучерена — это самая успешная его пиар-акция. В соответствии с правилами игры Сноуден ускользнул из Шереметьева так, что его никто и не увидел, вроде бы на такси. Наше Шереметьево, видимо, чем-то похоже на критский лабиринт, вот где только сидит Минотавр?
Утром приходил Паша Косов, вышел второй номер альманаха «Артбухта». По моим ощущениям, это значительное в искусстве дело. Какая-то новая, очень сдержанная, но современная интонация. Много выпускников и студентов Лита, остающихся в силу обстоятельств за бортом литпроцесса. Буду обязательно читать. Найти бы только время. В альманахе фрагменты — выбрано снайперски — моих «Дневников» за 2012 год и «театральная» глава из книги о Зайцеве. От меня Паша отправляется к своему шефу по кино Юрию Гинзбургу, говорит, что шеф сейчас читает мои «Дневники» и тоже замечает, что оторваться от них не может. Я с Павлом послал Гинзбургу «Валентину».
Днем поехал в Институт, отвез Алексею Козлову верстку «Дневников-2007», а вечером послал ему по электронке словник. «Дневники-2007» могут выйти на следующей неделе. На вахте мне передали конверт с книгой от Виталия Третьякова. Дома с чувством удовлетворения перечел собственное предисловие и порадовался книге. Замечательная обложка — монумент Веры Мухиной «Рабочий и колхозница», как корабль, рассекает волны. Виталий снабдил книгу семейными фотографиями. Я всматривался в лица, будто это мои собственные родные. Сохранено мое название для предисловия «Эпос Виталия», но добавили — Третьякова. А зря…
На обратном пути из Института заехал в Дом литераторов, где меня нагрузили двумя сумками с чтением на конкурс «Пенне». В этом году двадцать два произведения, как я с этим справлюсь до 20 августа, не знаю. Отчетливо понимаю, начинать читать надо сегодня.
Конечно, любой писатель должен иметь определенные амбиции, но, наверное, должен отчетливо сознавать и границы своих притязаний. Не посылают ли к нам на конкурс какие-то вещи, чтобы просто попиариться? За остаток дня и вечер прочел и просмотрел пяток сочинений.
Лучшее — это роман Петра Алешкина «Богородица». Здесь в рамках канонического изложения всего пути Христа и Богородицы художественное преображение всего сюжета.
2 августа, пятница. Утром во время сборов на дачу позвонил Евгений Рейн, прочитал стихотворение на тему картины Рембрандта «Жертвоприношение Авраама». Это, как всегда, с прорывами в высокое. Я послушал и предложил Рейну написать цикл «Ветхий завет» по картинам мировых мастеров живописи. Рейн сказал, что это гениальная идея.
Довольно рано выехал из Москвы и быстро добрался до Обнинска. На воскресник по приведению участка и дачи в порядок взял Володю и Гафурбека. Еще до отъезда гонял Гафурбека в «Ашан» за продуктами, с чем он замечательно справился. Сдачу вместе с чеками положил на подоконник в кухне. Володя еще не нашел работу, наверное, почти голодает, поэтому довольно быстро откликнулся на приглашение и уже к 12 прибыл из своего Отрадного. Володя, как всегда, за рулем. По дороге заезжали на несколько строительных дворов — я разыскивал доски определенного размера, которые мне заказал Ваня. Тот самый Иван, который почти сорок лет назад строил мне дачу. Он живет буквально рядом, в соседнем кооперативе. Теперь Иван будет латать прорехи, которые возникли после того, как мне поставили пластиковые окна. Досок не было, на базах и на строительных дворах объясняли: из-за шедших целую неделю дождей въехать в лес невозможно, нет подвоза. Купил вместо необходимой половую доску, это дороже. Это уже на 101-м километре в очень занятном торговом комплексе. Я там бывал раньше. Среди складов красуются скульптуры Ленина и Сталина — какая-то прихоть хозяина. На одной из стен — огромный старинный безмен для крупного, почти промышленного взвешивания, здесь же лежит мельничный жернов. Интересно было бы хозяина увидеть.
На даче яблони гнутся под тяжестью плодов. Одна ветка на старой яблоне сломана. Яблони старые, может быть, это их последний вздох.
Гафурбек и Володя стали к газовой плите. Гафурбек готовит мне и себе, Володя варит суп из курицы и жарит свинину. Радио гремит «Милицейской волной». Начались каникулы и у меня. О Маше не говорим, я постарался убрать все ее вещи, чтобы они не бросались в глаза. Но все равно, чуть выпили, и у Володи опять глаза на мокром месте.
Дача в непривычной чистоте. Почему же я столько лет все стеснялся взять кого-нибудь, чтобы мне помогали? Уже месяц, как Гафурбек мне готовит, убирает, стирает, пылесосит дачу и квартиру, знает, где я оставил очки и куда положил бумажник, на компьютере выписывает для меня цитаты, ходит в аптеку. Я не могу понять, почему я не начал жить так раньше. Или советские привычки, или жадность человека, родившегося в бедности?
Довольно рано, оставив Володю допивать свою водку, ушел к себе наверх. Все время помнил о романе, английском языке и книгах на конкурс. Начал читать роман Майи Кучерской «Тётя Мотя». Прекрасная первая сцена с мужем и сыном, но уже после двух или трех глав понял, что роман, наверное, меня разочарует.
Внизу Володя включил телевизор, который теперь будет работать всю ночь. Гафурбек где-то в моей «зимней» комнате или звонит домой — он часами может разговаривать с женой или матерью, — или читает учебники.
Рембрандт, "Жертвоприношение Авраама"
3 августа, суббота. С перерывами на работу по саду весь день читал Майю Кучерскую. Роман, так неплохо начавшийся, разочаровал. Я поздно увидел на обложке: «Проза: женский взгляд». Вся эта женская история, семейная жизнь корректора в газете, ее влюбленность в некоего гранда масс-медиа, сильно отдает неплохо написанной, но воинственной пошлостью. Она расползается по всему тексту, притаилась за каждым поворотом сюжета. Все будто знакомо, все будто уже было, все уже пережевано. О романе уже довольно много писали, приеду — обязательно посмотрю рецензию в «Новом мире». Судя по тому, что у меня в руках допечатка в три тысячи экземпляров, роман понравился читателю. Но больше всего читателей у нас у госпожи Донцовой.
Володя после того, как крепко загрузился вчера, сегодня вдруг разошелся — распилил и сложил в дровник целую груду досок, чуть-чуть освободив пространство под домом. Осталась еще одна порция, но с этим уже можно жить. Дача уже принимает нормальный вид, теперь потихоньку я подбираюсь к заросшему саду. Все заросло крапивой и сорняками. Разгребал пространство почти до двух часов.
Журналисты ищут Сноудена, а о нем что-то знает лишь адвокат Анатолий Кучерена. Кажется, если я ничего не путаю, он взялся быть посредником между Сноуденом и законом по просьбе президента. Журналисты довольно открыто винят Кучерену в самопиаре. Хотя этот господин везде и за всех заступается, но, по моему мнению, народной любви так и не заслужил.
Лег спать еще не было и девяти, но потом встал и внизу смотрел сначала «Камеди-клаб», а потом «Дождь». На «Дожде» подробно раскапывали молодые спортивные подвиги Путина и говорили о его дружбе с товарищами по спортивной борьбе, ставшими олигархами. Как быстры и зыбки все телевизионные истории. Шутки «Камеди-клаб» иногда действительно смешны, но когда смеешься, все время становится стыдно за собственную реакцию. Самые грязные и пошлые остроты всегда монтируются с кадрами, на которых видны смеющиеся обаятельные девушки. Я-то понимаю смысл этого монтажа-прикрытия. Но создается впечатление, будто девки у нас грязнее и развязнее мужиков.
По «Эхо» весь день говорили о финансировании избирательной кампании Алексея Навального. Инициатором разговора стал, кажется, Владимир Вольфович — почувствовал конкурента.
Теперь о самом, наверное, необычном, что произошло сегодня.
Утром я ходил к Ивану Фомину, моему соседу, очень простому и незамысловатому мужику, который строил мой дом. Я об этом писал. Жена тоже замечательная женщина, я помню, она помогала Ивану класть плитку в подвале, жена сказала, что Иван уехал на дальнюю дачу. Но вечером ко мне с ответным визитом пришла их уже вполне взрослая дочь Ольга, которую я помню с детства. Чем-то, наверное, непобедимой страстью к искусству, она всегда напоминала мне нашу Татьяну Силину. Оля пришла ко мне посоветоваться, а может быть, просто поговорить. Но здесь нужно особое примечание. Оля закончила что-то юридическое, потом колледж искусств по разделу мультипликации. И вот мультипликация — в колледже преподавали те же педагоги, что и во ВГИКе — ее захватила и не отпускает. Она решила поставить как мультипликационный фильм повесть Тынянова «Смерть Вазир-Мухтара». Чуть ли не студию у себя дома создала, сделала декорации, теперь, когда уже на пределе, ищет помощника. Я поразился, какая замечательная идея. Но это не основное, каким же образом в очень, до чрезвычайности простой семье рождаются такие утонченные и замечательные дети. Я уже не говорю, что и генетически Оля почти от родителей оторвалась — освещенное внутренним светом замечательное лицо. Тут же сказала, что недавно узнала, будто Михалков собирается по той же повести Тынянова создавать что-то художественное. Но насколько мультипликационный замысел интереснее и значительнее! Он ближе к Библии, русской Библии, к мифу.
4 августа, воскресенье. Утром дочитал повесть Михаила Левитина «Чехи», которую начал еще вчера где-то под вечер и читал ночью в промежуток между двумя снами. Мне все время приходится сравнивать одно с другим. Теперь, когда я выстукиваю эти слова, я уже давно читаю и роман нашего успешного телеведущего Александра Архангельского «Герой второго уровня». Увлекательный и познавательный. И все-таки к настоящей и подлинной литературе, с ее мерцающими смыслами и прорывами в понимании человека и общества, скорее, относятся пресловутые «Чехи». В известном смысле и то, и другое произведение головные, сконструированы. Сделано это ловко, оба автора, как, впрочем, и Кучерская, виртуозно владеют словом. У Левитина некий врач немецкого вермахта — вот уже и я пишу не фашистского, а немецкого, — сочувствующий фашистам, но чех по национальности, оказывается во время довольно длительной оккупации Таганрога в городе и начинает бескорыстно прятать молодую девчонку от отправки в Германию. Но врач человек культурный и обращает внимание на некое созвучие своей национальности с фамилией всемирно знаменитого писателя, родившегося в этом городе. Мальчик, несущий крынку молока, все время стоит перед глазами врача. Вот они, расширительные смыслы, и вот оно, новое видение литературы и человека. Мне довольно трудно понять другие повороты этого сюжета. Тем более что моя покойная тетка Антонина, жившая в Таганроге, была в плену, ее отправляли в Германию. У Левитина русский мир делится на быдло и людей культуры, мне все-таки трудно с этим согласиться. Здесь в одной из сцен полногрудая русская девушка, подруга героини, все раздумывает: идти ей или не идти в немецкий публичный дом. Возможно... возможно, это было, но не наше это, не русское. И все же из-за туманных сцен в доме учительницы-немки, где живут чех и юная красавица, из знакомых пейзажей Таганрога, из этого плотного с обязательной сдавленностью текста потихонечку поднимается настоящая, неброская, врезающаяся в память литература.
Успел сделать зарядку, походить по саду, пересадить еще один пучок флоксов, который мне подарила соседка Нина. С необычайной щедростью она снабжает меня рассадой цветов. Сад самой Нины искрится необычайными цветами, я ими тоже постоянно любуюсь. Потом снова взялся за чтение. На этот раз это уже роман Александра Архангельского «Герой второго уровня». Всосался и со всякими сомнениями, размышлениями, восторгами и попутной хулой уже не выпускал из рук до самого вечера. Ночью читал тоже.
