16 августа, пятница. К десяти часам, к открытию, уже стояли на Трафальгарской площади у входа в Государственную национальную галерею. Площадь была еще относительна пуста. Сверху балюстрады входа через улицу проглядывались шпиль Весминстерского аббатства и башня Большого Бенна. Два фонтана по разным сторонам площади вовсю работали, может быть, их не выключают и ночью. Вокруг стоял и сидел, может быть, с вечера, а может быть, и утренний бодрый народ и наблюдал непрекращающуюся перестрелку водяных струй. Два служителя — сверху видно, — молодых, одетых в обычную, не форменную одежду парня, из пластмассовых бутылок все время что-то подливали в воду. Дезинфекция. Все вокруг весело пенилось — видимо, фонтаны мыли.
У входа в галерею стояла толпа. Мне показалось, что это сплошь туристы. Наконец открыли огромные двери, и толпа начала растекаться через огромный вестибюль по залам. Вход бесплатный, как и в любом государственном музее Великобритании. Все существует на бюджетные, государственные деньги и частные пожертвования. Внизу стоят большие «копилки», каждый может положить туда денежку, а может и не класть. Я полагаю, что вся эта система окупает себя, кроме имиджа государства, о чем так печется и наше правительство, невероятным притоком туристов. Но сразу скажу, здесь есть что показывать. Вошли в галерею в десять утра, а вышли через семь с половиной часов, в пять тридцать. Я уже не мог больше ходить, болело левое бедро, а до этого несколько раз решал: не сойти ли с дистанции?
Еще раз подумал, что ходим мы в музеи не для того, чтобы что-то досконально запомнить, а потом рассказать знакомым и студентам, не затем, чтобы сказать «я там был», а за постоянной подпиткой духовного мира, за воспитанием себя, за проверкой восприятия красоты и смысла — а я еще жив!
Лондон, НациональнаяГалерея
Собственно, это мой ответ на невысказанный вопрос, почему С. П., полтора месяца назад почти целый день проведший в этой галерее, так охотно повел меня в нее. Но у него, как я уже сказал, был опыт, и он, конечно, более рассудочен и организован, чем я. Пока еще публика не заткнула пробкой все залы, С. П. быстро провел меня, ничего не показывая, через два десятка помещений. Не выдерживая, видя знакомые цветовые пятна, я иногда просто зажмуривался, не веря, что я это увижу. Наконец мы оказались в самой старой части галереи, которой чуть ли не два века. Именно там можно было взять аппаратик — звукового гида — и подробный план галереи. Аппаратик позволял хоть как-то разобраться в этой сокровищнице. Услуга стоила 3.50 фунта (менее двухсот рублей) и обещала подробный за один час рассказ о сорока шедеврах, «которые нельзя пропустить» в Национальной галерее. Но здесь почти все шедевры. Ничего не описываю, потому что смешно описывать твое потрясение перед тем, что ты всегда считал несуществующим. Я думал, что все лучшее у Тициана я видел на выставке в Москве, но художник, доживший до девяноста лет, написал очень много работ и далеко не один портрет Филиппа IV. Другими оказались Тернер, Гейнсборо, Рейнольдс, а Хогарт — не карикатуристом, а живописцем на манер нашего Федотова. И сколько я видел импрессионистов в Москве, в Париже, в Нью-Йорке, но и здесь их четыре или пять залов! И разве, разглядывая единичные шедевры, можно устоять, чтобы быстро не обежать весь зал, постоянно споря с составителями списка. На всякий случай перепечатываю всю эту знаменитую сороковку XIII – XVвека. Дуччо «Богоматерь с Младенцем, святой Доминик и Анна»; Леонардо «Берлингтонский карто»; Неизвестный английский или французский художник; Учелло «Битва при Сан-Романо» — вот они, еще до «Взятия Бреды» поднятые вверх копья; Ван Эйк «Семья Арнольфини» — вообще не предполагал, что когда-нибудь увижу; Леонардо «Мадонна в скалах»; Боттичелли «Венера и Марс»; Беллини «Дож Леонардо Лоредан» — еще одна легенда мировой живописи; и еще триптих Мемлинга и Пьетро делла Франческо «Крещение Христа». Начинается XVI столетие. Это залы 4, 8, 12, 14. Здесь Гольбейн — никогда ранее не виденный, Бронзино — почти эротическая сцена с Венерой и Купидоном, Микеланджело — «Похороны Христа», Рафаэль — его знаменитый портрет Папы Юлия II, Тициан «Бахус и Ариадна», Госарт — еще один христианский сюжет. Как же сильно было искусство, когда оно не обращалось к случайным людям и было полно великих идей о человеческом спасении.
Что еще надо бы заметить — все пишешь, невольно сравниваешь с родной страной, — ходил я в куртке, с сумкой, хотя можно было все это сдать, но, если желаешь, никто тебя не оговаривает. Никто не шипит, если подойдешь близко к картине. В одном зале шла экскурсия для пожилых людей — все сидели на складных стульях и что-то записывали, в другом — за огороженной веревочкой пространством сидели за складными столиками старушки, старички, дети и молодые мужчины и женщины. Служительница, вынимая из переносного ящика, раздавала всем бумагу и карандаши — хочешь, можешь попробовать себя как копиист… Все, как и посещение музея, бесплатно… Англичан, правда, маловато, все иностранцы, но, может быть, все англичане прошли через этот музей в детстве, а сейчас у них каникулы? Но ведь что-то остается в душе, когда смотришь, как крестят юного Христа и какие лица смотрят на тебя с портретов Гейнсборо. Свой аппаратик и наушники сдали совершенно в другом месте. Никто не спрашивал, можно было бы и унести, аппаратик разговаривал на русском языке.
Не меньшее потрясение ожидало меня и в кафе на Лестер-сквер, в кафе, которое называется «Мит-стейк». Сели на террасе на улице. Кругом толпа, мне кажется, летом на улицу выходит вечером весь Лондон. Побывать в Англии и не съесть их прославленный кусок мяса! Заказали очень просто, выбирая из знакомых названий — ромштекс, ну, естественно, по пинте пива. Это всего-навсего большой бокал — ну, наконец-то я выпил свою первую пинту! С мясом все оказалось волшебным образом.
Принесли каждому большой деревянный, из толстого дерева поднос. В подносе два углубления: одно — для фарфорового лотка с ножом и вилкой, другое — для довольно большого, с ладонь, тоже толстого куска темного раскаленного камня. На этом камне лежал прямоугольной формы кусок мяса, чуть обжаренный на гриле. Был еще один сосудик со сливочным маслом и другой — с соусом из майонеза и чеснока. Я подумал, как умно придумано, камень надолго оставляет мясо горячим. Но это оказалось не так.
Когда я отрезал первый узенький кусочек, мясо внутри было почти сырым. Но ведь англичане все едят с кровью! Потом я поэкспериментировал над собой еще раз. Но, видимо, за нами наблюдали. Съеденный мною сырым кусок мяса кому-то не показался удачной шуткой. Подошла официантка и пошепталась с С. П., и потом тот очень важно мне объяснил: отрезаете, Сергей Николаевич, небольшой кусочек, капаете на него маслом и дожариваете на этом камне до готовности, которую вы любите. Вкус был восхитительным.
Объевшись мясом, я съел — в счете было все отображено — 8 унций, а С. П. — 10 унций говядины, мы пошли отыскивать Ковен-Гарден. Нашли, но это, видимо, случится в следующий раз. Сезон закрывается завтра, билетов нет. Преимущество передо мною Владислава Пронина бесспорно — он в Ковен-Гардене был, а я нет!
17 августа, суббота. Начали, как и положено в свободный день, с собора Святого Павла. Прошлый раз, когда я был на экскурсии в Лондоне, я сумел только заглянуть в собор. Шла служба, и экскурсантов не запускали. Поразился простором и торжественным простором. В этот раз все было по-другому. Приехали на метро со стороны Сити, так что прошли через площадь, которую запомнил с прошлых дней — с воротами в Сити, которые закрываются на ночь. Здесь же прелестный бронзовый памятник с многими добрыми значениями. Суровый пастух гонит вперед небольшое стадо овец. Написано, что в открытии памятника принял участие Иегуди Менухин.
Собор, который описан, наверное, тысячи раз, описывать и инвентаризовать бессмысленно — все у англичан заинвентаризировано. Ясно, что, как и многие начинания у русских, наш Храм Христа Спасителя внутри обустроен не без оглядки на тяжелые столпы Св. Павла, несущие купол. Может, я и ошибаюсь.
В отличие от нашей бескорыстной религиозной пропаганды, вход в собор стоит шестнадцать фунтов. Тебе дают довольно ладный, величиной с айпад приборчик и наушники. Голос на русском языке все подробно рассказывает, а иногда и показывает какие-
нибудь портреты или даже читает отрывки из хроники. Здесь, конечно, в силу возраста собора, покойников много меньше, чем в Вестминстере. Но собор позволяет вспомнить ряд имен, которые не стоит забывать. Здесь в крипте захоронены в саркофагах Нельсон и Веллингтон — спасители от Наполеона. По иронии судьбы, Нельсон захоронен в саркофаге, который для себя приготовил еще епископ Вурси, тот самый, который не смог договориться с папой о разводе Генриха Восьмого с Екатериной Арагонской. Каменная глыба ждала два столетия, и алый камень наверху, должный изображать кардинальскую шапку, перебили в корону баронета.
Крипта и памятники собора — это напоминание о тех людях, без которых и наша, русская жизнь была бы другой. Здесь и память о Флеминге, изобретателе пенициллина. А был бы и я жив без него? А как бы жила дальше Россия без победы под Ватерлоо? Тюремщик. Невероятно запомнился памятник Джону Донну, фигура в саване, стоящая на поминальной урне. Это не только поэт молодых страстей и герой прекрасной поэмы Бродского, но и замечательных религиозных стихов.
Еще в прошлый раз в Лондоне, когда наша гид Лариса показала нам новое здание галереи «Тейт» и буквально высеребренный мост над Темзой, идущий практически от южных ворот собора к галерее, я подумал: ах, как бы медленно по этому мосту пройти, и поплевать, и поглазеть на Темзу. Исполнилось. Прямо от собора идет переулок с названием «Вид на Собор» — это мой, наверное, неточный перевод, а потом и сам мост, на котором люди восточной внешности жарят в густом сахарном сиропе орехи.
Впечатление от самой новой «Тейт» сложное. Во-первых, по своей внутренней архитектуре — белые стены, обнаженные конструкции — галерея очень напомнила мне Дом фотографии на Остоженке. Как многое, терпимое или удачное здесь, в Лондоне, в Москве кажется унылым и вторичным. Даже лондонские нарядные и разнообразные небоскребы в Москве, собранные в тесное стадо, выглядят — слова Собянина — «архитектурной ошибкой».
Еще один московский по внутреннему убранству и назначению аналог увидел в Лондоне. Это новый Гоголь-центр, воздвигнутый на руинах репертуарного Театра Гоголя. Не знаю, как и там, и здесь относительно искусства, но пошептаться и побарахтаться в своей среде место есть. Эскалаторы развозят прошедших мост посетителей по разным этажам. Не могу сказать, что разнообразные экспонаты внедряемого, как картошка при Екатерине, нового искусства — разные проволочки, шарики, выгородки, выкрашенные в разные цвета поверхности — оставляли меня эмоционально безучастным. Но разве что-нибудь конкретно запомнилось, как портреты Гейнсборо, или саван Джона Донна, или тайная вечеря Караваджо, которую я после Москвы вспомнил и вдруг как следует разглядел в Лондоне? Теперь не забуду, потому что это уже моя внутренняя жизнь.
Походили, побродили, я даже полежал на диване на четвертом этаже. Здесь через стеклянные пластины можно было рассматривать огромный — войдет и весь московский дом фотографии, и весь Гоголь-центр вместе со зданием московского Департамента культуры во главе с его главой и инициатором московских перемен Сергеем Капковым — отсек, готовящийся принять новую порцию проволочных и цветных новаций. Этот отсек, правда, подобен ангару для космических кораблей. Канаты, подъемные краны, на полу ящики и автопогрузчики. Но во имя истины должен сказать, что немногочисленные работы «наших» авангардистов — Гончаровой и Кандинского — были лучшие, в них колебалась мысль.
Компенсация путешествию в царство намеков, намерений и абстракций нашлась почти тут же. Возле новой «Тейт» поют, подбадривая свои барабаны и гитары, какие-то русские певцы. Тут же играет скрипачка, и звуки ее инструмента перемешиваются с напевами отечественного для меня фольклора. Еще в сторонке умелец, веселя детей и родителей, выдувает такие мыльные пузыри, которым позавидовали бы и братья Монгольфьер. Неужели и у них были такие большие воздушные шары? Но тут же, чуть пройти влево, и будет причал, от которого по реке каждые двадцать минут отходят пароходики к старой, классической «Тейт». Собрались, приготовились, почти открыли бумажники, как неподалеку обнаружили музей шекспировского театра «Глобус». Вот он, с узкими окнами, замечательный белый овал, за которым и два яруса зрительного зала, и партер, где публика стояла, и все это на том же наверняка месте, где когда-то публика хлопала Бел… Гаррику и Шекспиру.
