Рабство принижает людей до любви к нему.
Высказывание Вовенгура, выписанное
Л.Толстым в "Мысли на каждый день"
Поэзия, смирно!
Джафар Багиров был азербайджанским воплощением сталинского стиля руководства. Он не любил поэта Самеда Вургуна и на встрече с писателями пригрозил ему: "если будешь нас беспокоить, мы тебя превратим в лагерную пыль". За собрата по перу заступился поэт Павел Антокольский: "Джафар Джафарович, Самед Вургун очень хороший поэт". Вмешательство в руководство вверенной ему Сталиным республикой привело Багирова в бешенство. Он закричал:
— Антокольский, встать!
Антокольский встал.
— Антокольский, сесть!
Антокольский сел.
— Антокольский, встать!
Антокольский встал…
Каждая из команд повторялась трижды и трижды была исполнена.
Когда потом у Антокольского спросили, почему он исполнил эти унизительные команды, он ответил:
— Ну… во-первых, я член партии, а во-вторых, я испугался.
Было чего пугаться. Художник мог сохранять свое достоинство лишь ценой мучительной смерти, постигшей Николая Гумилева, Осипа Мандельштама, Тициана Табидзе, Егише Чаренца и многих других, или мучительной жизни, прожитой Пастернаком, Ахматовой, Платоновым, Булгаковым. Трудно требовать от поэта такую цену даже за сохранение своего «я». И все же высокая поэзия рождается в деспотическом обществе только через самоотверженное сопротивление тирании.
Тост
Антракт. Сталин и члены Политбюро сидят в комнате отдыха при правительственной ложе Большого театра. Выпивают.
Сталин предложил тост за Молотова и пригубил рюмочку коньяку. В свою очередь Молотов поднял бокал за Сталина. Потом Сталин поочередно выпил за Ворошилова, Берия, Микояна и других соратников, круг которых завершал Щербаков. Рядом с ним сидел Храпченко, принимавший руководителей страны в Большом театре как председатель Комитета по делам искусств. Сталин провозгласил тост "За Храпченко как такового". Тут же, ревниво пресекая распространение сталинской благосклонности на Храпченко, который хотя и высокий руководитель, но для столь высокого внимания чином не вышел, Берия предупредил о злоумышлении:
— А он наши разговоры записывает.
Храпченко вздрогнул от неожиданности и ужаса. А Сталин повторил будто ничего не слыша:
— За Храпченко как такового.
Кто-то из соратников, подыгрывая Берия, пожаловался, употребив при этом некое загадочное, однако честной компании знакомое слово:
— А он лавлирует.
То, что это слово означает «недопивает», «уклоняется», стало ясно и Храпченко, когда Щербаков, несмотря на симпатии к нему, налил ему полный фужер коньяку. Храпченко лихо выпил. Микоян одобрительно сказал:
— А мы думали, Храпченко интеллигент.
Так Храпченко вовремя сумел снять с себя позорный ярлык интеллигента. И прежде чем его сознание отключилось от сильного опьянения, он успел понять, что опасность миновала.
Указание вождя выполнено
Невеста одного правдиста танцевала в ансамбле, которым руководил известный хореограф. Этот журналист собрался попросить хореографа отпустить невесту в свадебное путешествие.
Чтобы ему не отказали, он решил обратиться со своей просьбой в особо престижной обстановке — во время правительственного концерта в Большом театре. После первого отделения жених отправился за кулисы, однако обстановка оказалась неподходящей.
Председатель Комитета по делам искусств Храпченко строго отчитывал хореографа:
— Я же просил не ставить этот номер в программу.
— Но ведь все прошло хорошо. Товарищ Сталин аплодировал — я сам видел.
— Да, товарищ Сталин хлопал. Однако раз на раз не приходится и я требую, чтобы в дальнейшем вы не нарушали моих указаний. Это может плохо кончиться…
Журналист терпеливо ожидал конца этого неприятного для собеседников разговора. Вдруг он увидел, что к спорящим почти неслышно идет Сталин. Понимая, что он не должен находиться в таком высоком обществе, журналист благоговейно отошел на почтительное расстояние и увидел странную картину. Сталин приблизился к спорящим, что-то сказал им и удалился. А Храпченко и хореограф, которые только что почти ругались, вдруг обняли друг друга и в полной тишине стали вальсировать. Единственным случайным зрителем этого редкостного танца оказался перепуганный жених, которому так и не удалось поговорить с хореографом.
Звонки возвестили начало второго отделения. Журналист не столько смотрел на сцену, сколько гадал, что же сказал товарищ Сталин.
После концерта он вновь разыскал хореографа, получил у него разрешение на отпуск своей невесты и затем поинтересовался, что сказал Сталин. Оказалось, что, проходя, тот бросил реплику:
— Все о делах, о делах, потанцевали бы…
Указание вождя было выполнено.
Автор: Юрий Борев "Сталиниада"
