Броня, пожалуйста, ещё две!

Летом 76 года я был в служебной командировке в Брно. В один из выходных дней девушка, убиравшая номер гостиницы, глядя, как я лежу в одежде на кровати с книжкой в руках, сказала мне: «Вместо того, чтобы лежать, поехали бы на пляж!» Я удивился, поскольку не подозревал, что в Брно есть пляж. Девушка мне объяснила, что нужно сесть на трамвай, ехать до конечной остановки, а там пройтись до пляжа пешком. Я тут же отставил книгу, взял полотенце и поехал на пляж. В трамвае ехали две девушки и молодой мужчина, которые громко на весь трамвай по-русски обсуждали, какие чехи жлобы, поскольку не полностью выплатили какие-то полагавшиеся им деньги. Как потом выяснилось, они три дня назад приехали в Чехословакию.

На конечной остановке трамвая я сошёл и пошёл за ними, поскольку было видно, что они тоже направляются на пляж. Довольно долго я плёлся за ними, и начал уже сомневаться, что нам по пути. Я нагнал их и спросил, не на пляж ли они идут. Они ответили, что на пляж, и в свою очередь спросили меня, где я научился так хорошо и без малейшего акцента говорить по-русски. Я сказал, что по-русски по свидетельству моей бабушки начал говорить очень рано, до года, а отсутствие акцента вызвано тем, что я всего третий раз за границей. Потом я им объяснил, что половина чехов понимает по-русски и наверняка не все сидевшие в трамвае согласны с тем, что они жлобы. Мои попутчики жутко смутились и от шока вообще перестали говорить друг с другом. С трудом я из них вытянул, что это — студентки и их преподаватель из Ленинграда, приехавшие на практику.

Пляж оказался очень приличным, с мелким приятным песочком. Мои спутники пошли переодеваться и потом куда-то тихо исчезли, когда я на мгновение отделился от расстеленного мною полотенца. Плавки я нацепил ещё в гостинице, никуда не отлучался, поэтому понял, что мои спутники себя неудобно чувствуют рядом со мной и предпочитают уединиться. Я сразу же заснул, что делаю всегда в отсутствии каких-либо активных занятий. Проснувшись, я долго пытался сообразить, где я нахожусь и через пару мгновений понял, что, находясь в состоянии осмысления времени и пространства, неприлично таращусь на женщину, которая во время моего сна расположилась рядом со мной. Это была дородная дама с необъятным бюстом, с неохватным задом и с очень не по-пляжному пышной причёской. Уставился я на эту даму, поскольку со сна принял её за часть пейзажа. Наши взгляды встретились, и женщина мне улыбнулась как-топо-домашнему, как старому знакомому. Я почувствовал, что очень хорошо знаю эту женщину, мило улыбнулся ей в ответ и сразу же сделал вид, что снова заснул беспробудным сном. Дело в том, что в Чехословакии я был знаком с не более, чем десятком людей, в число которых моя пляжная соседка не входила.

Я лежал и пытался вспомнить, откуда я эту женщину знаю. Не похожа ли она на какую-то мою знакомую, с которой я её путаю, но всё было тщетно. Ничего сообразить я не мог. Увидев через полуприкрытые глаза, что она готовится поменять позу, я вскочил и деловым шагом направился в сторону. Я боялся встретиться с ней глазами, поскольку не мог сообразить, откуда я её знаю, а обмен подобными сердечными улыбками предполагал необходимость заговорить, чего я сделать никак не мог по понятным причинам. Я остановился у ларька и, уплетая шпекачки с горчицей и запивая их пивом, наблюдал за женщиной, лихорадочно пытаясь вспомнить, откуда всё же я её знаю. В какой-то момент наши взгляды встретились, и мы опять сердечно улыбнулись друг другу. Всё это становилось для меня невыносимым. Как только я увидел, что она собирается куда-то отлучиться, я бросился к своему месту, схватил одежду и удалился на приличное расстояние.

Всю свою жизнь я придерживаюсь правила обязательно вспоминать то, что по тем или иным причинам забыл. В этом вопросе для меня важна процедура сама по себе, а не значимость забытого. Обычно мне всегда удавалось вспомнить забытое, а здесь я оказался полностью бессильным. В течение года с лишним я регулярно возвращался к даме с брненского пляжа, которую спросонья принял за часть пейзажа, и пытался вспомнить, откуда я её знаю. С риском показаться самому себе шизофреником, я снова и снова безрезультатно возвращался к этой тётке, которую уже начал тихо ненавидеть.

Однажды в Москве неподалеку от метро Бауманская я остановился у пивного киоска, рядом с которым томилась в ожидании премии довольно большая группа любителей. Рядом с киоском выплясывал танец нетерпения высокий небритый мужчина, с ввалившимися щеками и влажными вывернутыми губами горького алкоголика. В руках он держал пустую кружку. Он понимал, что без очереди его не пустят, и пытался поймать глазами взгляд продавщицы, видимо, знавшей этого завсегдатая в лицо. Наконец, он не выдержал и каким-то очень знакомым мне голосом произнёс: «Дуня, пожалуйста, еще две!» Дуня не обратила на него ни малейшего внимания, но спустя несколько минут налила две кружки и подвинула их далеко вправо в сторону от очереди, не глядя на одариваемого ею субъекта. И тут я всё вспомнил. Я был настолько рад, что вышел из очереди и двинулся по своим делам.

В подвале дома, в котором я вырос, находилась пивная. В те далёкие годы пиво в Баку продавалось отменное. Говорят, что главным пивоваром завода работал немец. Все сорта бакинского пива — «Жигулёвское», «Мартовское», «Украинское» — были очень хорошего качества. Бутылочного пива продавалось мало. Пили в основном в многочисленных пивных всегда свежее бочковое пиво или в трёхлитровых банках брали домой. Пивная в нашем доме была очень популярна, в ней с утра до вечера толпился народ. Там же в качестве закуски продавались кулёчки с густо посоленным варёным горохом «нутом». Большинство из посетителей пивной были людьми солидными, любившими пиво не за алкоголь, а за вкус, аромат, саму процедуру питья и обстановку пивной. Никаких драк или хулиганских поступков эта обстановка не допускала. Один друг моих родителей, которого я с детства очень любил, при мне как-то, не торопясь, выпил 15 пол-литровых кружек пива при том, что у него не было одной почки.

Царицей пивной состояла дородная дама по имени Броня. Я слышал, что муж её был членом-корреспондентом Академии Наук и слыл очень состоятельным человеком, благодаря своей жене. Броня своими толстыми сарделеподобными руками управлялась одновременно с двумя бочками с невероятным проворством. Всё её внимание было поглощено процессом наполнения кружек, отстоя пены и выдачей сдачи. На посетителей она практически не смотрела, но при такой суровой практике отношения с клиентами, последние её очень любили и произносили «Броня, пожалуйста, ещё две» с большим уважением в голосе и без заискивания. Казалось, что Броня их не слышит, но Броня слышала каждого и спустя несколько минут, не глядя на просителя, отодвигала в сторону от очереди две просимые кружки. Расплачивались за всё выпитое в конце и, боже сохрани, чтобы кто-то обманул Броню.

Как уже, наверное, стало понятно, Дуня из пивного ларька у Бауманской избавила меня от мучений. Я вспомнил, что дамой на брненском пляже была Броня, которая непостижимым образом вспомнила меня через 10—15 лет, хотя я был очень редким посетителем пивной. Я самым серьёзным образом интересовался проблемами ассоциативной памяти, много читал на эту тему, но этот случай представлялся мне ценнее любых классических примеров.

Ваш Леонид Владимирович Андреев