В юности я не мог подозревать о том, что всерьёз займусь проблемой происхождения жизни на Земле и разработаю «формулу Творца». Меня всегда необычайно остро интересовали вопросы религии. В школьные годы бабушка мне выписывала журнал «Наука и религия», который я внимательно прочитывал от корки до корки. Но там все это было довольно пресно и не очень понятно написано. Не столько о существе религии, сколько о том, какие бывают религии. Многие тексты были похожи на анекдот, когда учительница сказала детям, чтобы они хором произнесли: «Бог дурак». Все выполнили это указание за исключением Абрама. Когда учительница спросила Абрама, почему он не присоединился к товарищам, то услышала от него: «Послушайте, Марья Ивановна, если Бога нет, то зачем кричать, что он дурак. А если он таки есть на самом деле, то какой смысл портить с ним отношения!?»
Поэтому я посещал все храмы, которые мне попадались на пути. Хорошо помню, как я в Баку регулярно посещал армянскую церковь и меня даже начали узнавать. По-армянски я знал десяток слов, но меня интересовала сама процедура богослужения, выражение лиц, оформление храмов. Когда я бывал в Таллинне, то ходил в православную церковь, которая мне очень понравилась, посещал и другие храмы. Однажды в Таллинне я увидел молельный дом адвентистов седьмого дня и, не раздумывая, вошёл во-внутрь. По эстонски я не знал ни одного слова. Значительно позднее, когда наша семья отдыхала в Эльве, я выучил одно единственное слово «суллетутт». Магазинчик около нашего дома дома очень часто был «суллетутт», т.е. закрыт, и мне приходилось ходить за сигаретами далеко. Служба в молельном доме шла на эстонском языке и только-только началась. Несмотря на полное незнание языка, всё это произвело на меня большое впечатление и я высидел всю службу до конца.
Для меня всё было впервой и непонятно. Никакой пышности, всё исключительно просто. В огромном зале стояли простые алюминивые стульчики. С одной стороны зала на своеобразном просценке располагалась более солидная на вид публика, на алюминиевых же стульчиках сидели одетые намного скромнее старушки, но была и молодёжь. В середине просценка возвышалась кафедра, на которой стоял человек в обычном тёмного цвета костюме с тёмным же галстуком. По виду он мне почему-то напоминал бухгалтера небольшого учреждения, который несколько дней назад закончил годовой отчёт и всё ещё не был уверен, что правильно свёл баланс. Он выглядел несколько уставшим и как-будто чем-то озабоченным. Люди, сидевшие по обе стороны от кафедры, выглядели намного солиднее и пастора, и сидевших в зале прихожан. По их лицам было видно, что они никогда в жизни не мучались от безденежья.
Как я понял, тема богослужения была посвящена какому-то эпизоду из жизни Христа, где сочеталось «светлое» с «тёмным». Когда речь шла о «светлом», то лицо пастора озарялось радостью. Оно светилось от счастья, и в тот же миг все — и обычные и необычные прихожане — начинали светится. По лицам было видно, что эта демонстрация радости была совершенно искренней, но то, что они демонстрировали это синхронно и одинаково, создавало ощущение того, что я присутствую при коллективном перформансе. Затем некоторое время шла нейтральная часть проповеди, пастор говорил будничным тоном, который казался просто-таки вызывающе пресным после недавней всеобщей радости, после чего он начинал говорить о «тёмном» эпизоде из жизни Христа. В этот момент его лицо становилось необычано грустным, он опускал голову к локтю и на мгновение застывал в этой позе. В то же мгновение все верующие грустнели, все опускали свои головы к локтю и застывали в этой позе. Я сидел, окруженный прихожанами, моё лицо не светилось и не грустнело, оно ничего не выражало кроме крайнего любопытства. Но ни один человек не посмотрел на меня косо или отчуждённо, как на пришельца из другого мира. Я чуствовал скорее очень доброжелательный интерес к моей персоне и во время проповеди и потом, когда все начали расходится.
В дальнейшем я забыл о моем посещении молельного дома и вспомнил об этом много, много позднее. Мы жили в небольшом городке недалеко от Сан Франциско и у нас была приходящая домработница Таня. Они получили вид на жительство в США, как религиозные беженцы с Украины. Их семья на первых порах очень нуждалась. У Тани был сын лет 13. В Америке она родила дочь. Несмотря на то, что в семье каждый цент был на счету, несмотря на то, что Таня могла зарабатывать и по выходным дням, регулярно каждую субботу утром она уезжала в церковь в Сан Франциско и возвращалась в середине воскресенья. Была она человеком очень приятным, честным и вообще глубоко порядочным. Мы часто с ней говорили на разные темы очень откровенно. Она почему-то считала, что я глубоко верующий, который это факт скрывает.
Однажды, когда мы сидели с Таней за столом и пили кофе, я набрался смелости и спросил её: «Таня, скажите мне, пожалуйста, почему вы каждую неделю ездите в Сан Франциско? Ведь это вам весьма затруднительно делать по многим причинам. Бог и ваша вера в Бога с вами, будь вы в Сан Франциско, в своём доме или в моём доме!» Таня на секунду призадумалась, а потом очень естественным тоном сказала: «Вы знаете, в коллективе верится намного лучше!» И тут у меня перед глазами вживую предстало мое посещение молельного дома в Таллинне.
Ваш Леонид Владимирович Андреев
