В конце 70-х приехал я на несколько дней к родителям в Баку. Жил я в Подмосковьи. На вопрос о том, чем меня порадовать, я сказал, что очень хочу хаш. Мне всегда нравилось, с какой ответственностью мой отец относился к приготовлению хаша. Для него этот процесс несомненно имел ритуальное значение. Он никого не допускал к обработке ног, много раз за ночь вставал посмотреть, как варится хаш: не дай бог, если он начнёт сильно кипеть. Принятие хаша на грудь всегда обставлялось, как мероприятие чрезвычайно торжественное. Начинали есть хаш мы в 6 часов утра. На хаш нужно было обязательно пригласить кого-то из друзей. Чеснок, перец, горчица, киндза, винный уксус, водка заготавливались заранее. Хаш для нас всегда был особым событием. Когда у меня родился второй сын, я рано утром скормил друзьям два ведра хаша вместе с ящиком водки.
На этот раз мой отец, который работал заведующим сельскохозяйстенным отделом телеграфного агентства, пригласил на хаш знакомого председателя колхоза (если не ошибаюсь, из-под Шемахи), который по делам оказался в Баку. Мы уже осваивали по третьей тарелке хаша, когда выяснилось, что у председателя колхоза отец азербайджанец, а мать, как и у моего отца — чистая грузинка. Тутже мы выпили за всех грузинских матерей. Потом за Грузию, потом за дух Кавказа. Наш гость — очень приятный и деликатный человек — не мог отказаться выпить за столь душещипательные темы, но было явно видно, что он и наелся, и напился и уже пару раз пытался подняться из-за стола под предлогом, что на улице его ждёт машина. Мы не стали предлагать звать шофёра на хаш, поскольку председателю колхоза предстояло добираться до дома, а хаш в наших мозгах был неотделим от водки.
Когда наш гость уже с нами попрощался, мой отец предложил выпить последнюю рюмку водки за директора моего института, академика С., у которого мать тоже грузинка. Гость выпил и сказал мне, что завтра от него приедет человек, который привезёт бочонок с вином. Этот бочонок я должен буду передать моему директору вместе со словами привета от нашего гостя и вырезкой из какого-то журнала, где описываются фантастические достоинства этого вина и даётся ссылка на Д.И.Менделеева. Когда-то последний был проездом в этих местах. Он с друзьями пил бургундское, запасы которого вскоре кончились. Тогда духанщик предложил местного красного вина, попробовав которое, Менделеев сказал, что оно не хуже, а может даже лучше бургундского.
Я подумал, что наш гость забудет о своем обещании, но это было бы не по-кавказски: на следующий день появился человек с огромным дубовым бочонком. С этим бочонком я отправился в Москву, куда прилетел поздно ночью. Зная, что в середине ночи я врядли в Серпухове найду такси до дома, я поехал к знакомому бакинцу, который жил в Москве. У него в это время были гости. Я поставил бочонок в прихожей и сел за стол. Один из гостей моего друга, приехавший из Тбилиси, подошёл ко мне и спросил меня на ухо, что у меня в бочонке. Я ответил тоже почему-то шопотом, что это силиконове масло для насоса, которое я купил в Баку. Через некоторое время на столе появился графин с густым вином чёрно-красного цвета, которое мне очень понравилось. Оно было терпкое, очень необычного приятного вкуса. Когда мы опорожнили графин, хозяин сказал тбилисскому гостю налить ещё вина. Тот притащил мой бочонок и стал нахально переливать через шланг вино в графин. Кричать и ругаться было бесполезно. Пили мы до утра, а утром я завалился спать и проспал весь день.
К вечеру я собрался ехать домой, взял свой значительно полегчавший бочонок, друг подвёз меня до метро. В метро я вспомнил, что на неделе мне нужно будет забрать черновик совместной статьи у одной знакомой, и чтобы не ездить попусту в Москву, решил заехать к ней по дороге на Курский вокзал. Я позвонил, она сказала, чтобы я приезжал. У неё в гостях была подруга по работе. Бочонком моим девушки не интересовались. Мне самому было интересно, сколько вина осталось. Передавать адресату бочонок с вином на донышке я не мог. С другой стороны меня мучила совесть, что я не выполнил поручения хорошего человека, данного мне в состоянии душевного порыва. Я открыл пробку бочонка и поскольку его нельзя было поставить, попросил мою знакомую принести мне длинную палочку или что-нибудь вроде этого. Я очень расстроился, обнаружив, что в бочонке осталось всего треть вина. С горя я разлил вино по стаканам, мы выпили, потом хозяйка извлекла кой-какую закуску, потом мы снова выпили. Я заткнул бочонок пробкой и собирался было уходить, но тут у хозяйки случился приступ печёночной колики. Причиной приступа, как потом выяснилось, было моё сверхгустое вино. Короче говоря, уехал я домой рано утром.
Чтобы меня совесть не сильно мучала, остатки вина я распил с сыном академика С.
Ваш Леонид Владимирович Андреев
