В
Николай исполнял сначала небольшие роли. Потом стали поручать ведущие партии в «Лебедином озере», «Щелкунчике», «Баядерке», «Жизели», «Пиковой даме». Он был первым исполнителем, для которого создавались роли Короля в «Лебедином озере» в постановке Владимира Васильева (1996 г.), Таора в «Дочери фараона» в реставрации Пьера Лакотта (2000 г.), Германна в «Пиковой даме», Квазимодо в «Соборе Парижской богоматери» Ролана Пети (2001 × 2003гг.)
Недавно знаменитый танцор провел творческий вечер на сцене одного из залов Библиотеки-фонда «Русское зарубежье» в проекте Сергея Касьянова «Театральная гостиная». Беседа оказалась искренней и простой. Николай, кажется, был удивлен и рад теплому приему зрителей. Возможно, именно это расположило его к откровенности. Он говорил эмоционально и порой сам посмеивался над своими словами. Нельзя было не ощутить, насколько сильно он увлечен жизнью, верит в свою профессию, «горит» ею.
Впервые я увидела Николая Цискаридзе много лет назад с далекого верхнего яруса в Большом театре. Он танцевал партию Джеймса в балете «Сильфида». Великая Галина Уланова работала с ним над этой партией. Она была против нарочитой мужественности, просила танцевать мягче: «Это романтический балет. Джеймс здесь не такой, как все. Вот почему именно ему снится Сильфида». Театр вначале это принимал в штыки, а теперь многие делают именно так…
К балетмейстеру Марине Семеновой он попал восемнадцатилетним. Она ему заменила маму, когда той не стало. Вместе они много ездили на гастроли. Николаю был дан шанс узнать огромный пласт культуры. Они посетили огромное количество музеев. Подходили, например, к статуе, и Марина Тимофеевна говорила: «Видишь эту линию? Это идеал женской фигуры. Когда станешь педагогом, добивайся, чтобы эта линия непременно проявилась».
С 2004 года Николай действительно стал преподавать в Московской академии хореографии, ведет класс в Большом театре. Не так давно взял ученика Артема Овчаренко. Один из уроков Цискаридзе — никогда не забывать о чувстве собственного достоинства. Он учит Артема, что рано или поздно наступают моменты, когда артист в силу своего опыта сам может выбирать для себя роли.
В течение нескольких лет Николай мечтал танцевать в «Рубинах» Баланчина. И наконец Мариинский театр предложил это артисту во время лондонских гастролей. В постановке и музыке Стравинского есть феноменальное сочетание движений и музыкальных акцентов. Считается, что в баланчинском триптихе «Изумруды» — Франция, «Рубины» — Нью-Йорк, «Брильянты» — Россия. У хореографа есть два варианта «Рубинов». Один более джазовый, в другом много движений от грузинского народного танца. Николай это открыл, когда стал учить движения. После этой работы у него осталось ощущение
По мнению артиста, в танце труднее всего передать добро. Ведь не знаешь, какое оно: сладкое, горькое, перченое. Зло же всегда имеет свой вкус и цвет… Но после того как его ноги исполнили главную роль в спектакле «Смерть Полифема» кукольного театра «Тень», для Николая нет таких эмоций, которые было бы невозможно выразить средствами хореографии.
Несмотря на принадлежность к элитной профессии, он редко смотрится в зеркало. Но перед выходом на сцену всегда просит своего гримера сделать его самым красивым. Если бы он не был танцором, все равно стал бы человеком театра — осветителем или художником. Иногда артист участвует в создании костюмов своих героев, находя для них интересные и выигрышные детали…
Одна из бабушек Николая по происхождению — француженка. Он получил хорошее образование. Всегда и везде стремился быть лучшим. С самого детства в нем был заложен огромный заряд свободы, счастья, любви к жизни.
Цискаридзе обладает уникальными природными данными: у него высокий рост, стройная фигура, он пластичен и музыкален. Между прочим, ему предлагала стать моделью сама Вивьен Вествуд!
Танцу Цискаридзе несвойственны напористая энергия премьеров предшествующего поколения. Его амплуа — не Спартак и даже не Красс. Индивидуальность Цискаридзе — в техничной безупречности и чистоте линий классической балетной школы, в мягкости движений и в эмоциональной искренности без наигранности.
Невероятно, но, работая в условиях жестокой конкурентной среды самого великого театра страны, танцор не потерял
Он рано повзрослел и знает всему цену. И, конечно, дорожит памятью о Тбилиси и о маме… Из грузинской аристократии ребенок попал прямо в царственный балет. Гордая осанка появилась не только благодаря профессии — ее корни далеко там, в счастливом периоде, когда малыш верит в будущее, и у него нет еще больших разочарований в жизни.
Сегодня Николай много читает, смотрит спектакли, слушает музыку, путешествует… «Продолжаю учиться жизни», — шутит он. Если бы артист поймал золотую рыбку, первым его желанием было бы уметь читать на всех языках мира, чтобы понимать литературу в оригинале.
Все, чего добивался Цискаридзе, осуществлялось
Удивительным образом начинаешь понимать человека, когда узнаешь о его детстве.
— Николай, расскажите, пожалуйста, о своей маме.
— Она чистокровная грузинка. Преподавала в школе физику. До моего рождения прожила 43 счастливых года.
Вырос я в старом советском шикарном Тбилиси. Все наши родственники и знакомые жили в квартирах с дорогой мебелью и посудой. Поэтому ненавижу антиквариат. Ведь для ребенка это означало, что бегать и шалить нельзя! (Хохочет).
Мама принадлежала к очень хорошей семье. Люди, окружавшие нас, были воспитаны, говорили на многих языках. В доме имелась библиотека с огромным количеством купленных мамой книг, рассказывающих о разных странах и зарубежных музеях.
Троюродный брат мамы — один из самых величайших режиссеров, живших на земле, Тенгиз Абуладзе. Мы часто бывали в его доме. Многих деятелей культуры я видел в детстве, они мне маленькому были совсем неинтересны. Вспоминается забавный случай. Мы были знакомы с Сергеем Параджановым. Я его знал как дядю Сережу и, естественно, не понимал, кто он. Когда мы оказались в Москве, а Параджанов давно умер, я увидел о нем фильм по телевизору. На мой вопрос: «А что, дядя Сережа — такой знаменитый человек?» мама сказала: «Я тебе сейчас голову оторву!» (Смеется). Затем она повела меня в «Иллюзион» и заставила пересмотреть все фильмы Параджанова.
Недавно я приехал в Тбилиси и понял смысл выражения «унесенные ветром». Зашел в ворота дома, где жили наши друзья. Я хорошо знал этот круглый двор в старой части города. Обычно в таких двориках сразу после ворот идет большой туннель, ведущий к центральной части дома. Я вошел в туннель, словно в «машину времени», и оказался в обстановке детства… Только ужас заключался в том, что в доме уже не было ни одной знакомой семьи. На окнах висели другие занавески — все было иным. Хоть я и несентиментальный человек, но
То, чему меня научили в детстве, в Москве мне, конечно, вредило! Например, я входил в училищный буфет и, пока шел до кассы, желал всем «приятного аппетита!». У одноклассников подобное поведение вызывало раздражение. Поначалу я очень отличался от других.
В Москве поступил в хореографическое училище. Мама не хотела, чтобы я жил в интернате, поэтому сняла для меня комнатку. Даже находясь вместе, мы редко общались, потому что у каждого была своя жизнь. Я с утра до вечера учился. В шесть вечера заканчивались уроки в школе и начинались репетиции.
Я был новым в сложившемся коллективе. Меня не травили, но надо мной и посмеивались, и издевались. Хореографическое училище — особое учебное заведение. Когда говорят, что у детей, обучающихся в нем, забирают детство, это не совсем точно. Детство есть, но забирают детское мироощущение.
С ранних лет ребенок попадает в «очень конкурентную жизнь». По периметру хореографического класса — станок, вокруг на стенах — зеркала. Тот, кто стоит и танцует в центре станка, — самый лучший. И чем ты дальше от центра, тем твое социальное положение чудовищней. Так формируется в 10 лет детское сознание. Естественно, вначале я стоял у станка сбоку, но очень скоро меня перевели в центр. Я всю свою жизнь стою в центре, а все вокруг меня танцуют. (Смеется). Конечно, это не могло вызвать любовь одноклассников.
Кто меня надоумил пойти в балет? Это было, как говорят, суждено. Тбилиси — театральный город. Режиссер Георгий Товстоногов начинал там свою деятельность, народный артист СССР Евгений Лебедев вел театральные курсы. Мама была его поклонницей и пошла на курсы только для того, чтобы с ним общаться. И меня водили во все театры на все спектакли — в драму, в кукольный театр, на балет. Он понравился больше всех! На сцене никто не говорил, не было никаких проблем, все танцевали, играла чудесная музыка. В
Мама привела меня к своей подруге-балерине, и я сразу услышал восторженные возгласы по поводу моих ног… Хотя меня и приняли в училище, мама считала это блажью. Поставила условие: «учишься на „пять“ — остаешься в училище, нет — забираю тебя оттуда». Но я учился хорошо. Маме сказали, что у меня есть способности. После этого она сделала все возможное для того, чтобы я попал в Москву.
— Как удалось восстановиться после травмы? Откуда брали силы?
— У меня не было другого выхода. Есть ведь
— Расскажите, пожалуйста, о роли Смерти в мюзикле «Ромео и Джульетта».
— В разговоре с продюсерами мюзикла я пошутил, сказав: «У вас в спектакле есть роль без слов — роль Смерти. Жаль, что ее обычно исполняет женщина». Они ответили: «А этот персонаж может быть и мужчиной!» Мы посмеялись. А потом меня пригласили там играть. Это был потрясающий опыт.
Очень люблю всех, кто был занят в работе над мюзиклом. В этом замечательном молодом коллективе еще не успело появиться «поле ревности и зависти» к успеху, цветам — ко всему. Мюзикл шел в Государственном Академическом театре «Московская оперетта». Когда я приходил туда из Большого, ощущал совершенно другую атмосферу. Как будто из
— Вы бы хотели работать хореографом?
— Нет, что вы! Это отдельная профессия. С этим даром надо родиться. Те, кто сейчас называют себя хореографами, — аферисты. Хореографы — это Бежар, Пети, Баланчин, Григорович. Мне кажется, большую режиссуру и балетмейстерский талант убило телевидение и видео! Раньше, если вам надо было посмотреть спектакль, вы шли и уносили в памяти столько, сколько запоминали. А сейчас — взял кассету и скопировал. Мысль стала «воруема». Вы можете сидеть у себя дома в Саранске и смотреть, что делается на театральной сцене в Париже или Нью-Йорке по Интернету. Иногда я прихожу на спектакли и понимаю: эта часть взята отсюда, эта — оттуда. У меня хорошая память, и потом я — не самый необразованный артист на земле. Могу сразу понять, что откуда украли. Всегда отказываюсь от участия в подобных спектаклях.
— Какие из театральных работ вам интересны сегодня?
— Недавно «Золотая маска» привезла мадригальные оперы в исполнении литовского коллектива. Смотрел в центре у Женовача. Показалось, что это хорошо поставлено.
«Квартет И» выпустил спектакль «Разговоры мужчин среднего возраста о женщинах, кино и алюминиевых вилках». Ребята сами пишут пьесы и сами же играют. Материал спектакля — откровенный, правильный. Я присутствовал на одном из первых показов.
— А в жанре эстрады?
— Когда был маленьким, смотрел спектакли труппы Райкина. Тогда еще сам Аркадий Исаакович выходил на сцену. Было очень смешно! Мне повезло в детстве познакомиться с семьей Геннадия Хазанова, с его творчеством. Я учился в одном классе с его дочерью — балериной и актрисой Алисой Хазановой. Помню, Геннадий Викторович в
В песенном жанре после Аллы Пугачевой для меня другой серьезной певицы не существует. Ведь она голосом играла мини-спектакли!
— Кто, на ваш взгляд, является наиболее ярким танцовщиком в современном балете?
— Ой! Сейчас, знаете ли очень много хороших артистов. Но, к сожалению, для них не делают спектаклей! Например, в Большом есть замечательнейшие балерины — Лунькина, Александрова, Захарова. Это действительно звезды. Для них пока не создано ни одной роли. А ведь артист след в искусстве оставляет только сыгранной ролью. Мне повезло. На меня поставили «Пиковую даму».
Сегодня танцовщики, которые вели последние 15 лет репертуар театра, подошли к критической точке. Нам всем за 35. В театре, безусловно, есть перспективные танцоры Скворцов и Волчков, работают и совсем молодые ребята. Но пока не могу сказать, что пришел и получил удовольствие от спектакля. Вижу: хорошо «станцованы» вариация и дуэт. Но трудно судить об артисте по фрагментам.
— Какой совет вы бы дали молодым танцорам, находящимся в начале жизненного и творческого пути?
— Меньше всего хотел бы быть молодым и начинающим. Это так страшно, потому что неизвестно, что будет дальше.
Мне довелось работать с Галиной Сергеевной Улановой. Я был последним человеком в театре, с кем она возилась так тщательно. Рассказывала, как готовила партию Джульетты в балете Прокофьева «Ромео и Джульетта». В первой сцене ее героиня — девочка. В конце сцены должна выйти замуж за Париса. Здесь ей надо почувствовать, что Джульетта — женщина. Уланова учила меня актерским приемам, потому что в балете законы иные, чем в драме. В спектакле Галина Сергеевна должна была поднять голову, оторваться от собственного отражения в зеркале, взглянуть как бы наверх. Каждый раз, поднимая взгляд от зеркала, она вспоминала свой выпускной вечер: «Тогда были белые ночи, мы гуляли до утра. И вдруг стало всходить солнце
Когда я вспоминаю зарю после своего выпускного, становится страшно! Я тогда не знал, что будет дальше. Страна рухнула. Продуктов не было, деньги все время менялись, квартиры не было.
Поэтому совет молодым: когда начинаете, набирайтесь терпения. А над служебным входом в театр я бы написал слова Данте: «Оставь надежду, всяк сюда входящий», потому что театр — это шанс необычный. Но непонятно, как ляжет карта. Иногда она успешно «разыгрывается» у самых неказистых выпускников, а талантливые и одаренные не «выстреливают».
Я танцую весь основной классический репертуар. Моя первая заметная роль — партия конферансье в балете «Золотой век». В хореографическом училище на первом курсе нам преподавала актерское мастерство Татьяна Васильева (Гулевич), профессор Школы-студии МХАТ, мама знаменитого историка моды Александра Васильева. Она учила нас по мхатовской системе. Потом появилась другая преподавательница актерского мастерства — женщина с замечательным чувством юмора, бывшая артистка балета, ставшая позже драматической актрисой. Она мне говорила: «Цискаридзечка, ты — такая бездарность. Тебе всю жизнь в арабеске стоять. Твое амплуа — принцы. Там играть не надо. Взял цветочки, положил к могиле, потом пошел к озеру — пострадал про Лебедя. Тебе учиться не надо. Иди, детка, танцуй».
Когда я пришел в театр, мне дали эту самую роль конферансье в «Золотом веке». Это парафраз на конферансье Боба Фосса в «Кабаре». По сюжету конферансье — самый взрослый персонаж: ему лет сорок, наверное. А мне — 18. Я ничего не умел играть. Да еще и жил с убеждением, что бездарный. Правда, со мной репетировали роль хорошие педагоги. А один знакомый привел меня в дом к Борису Львову-Анохину, рассказав, что тот — великий режиссер. Я знал Бориса Александровича как человека, писавшего книги о Галине Улановой. Пришлось показать ему мои мизансцены в спектакле. Львов-Анохин меня немного поучил.
Затем я принес билет на спектакль «Золотой век» той своей преподавательнице по актерскому мастерству, сказав: «Я танцую конферансье и хочу вас пригласить». Она удивилась: «Ты — конферансье?!» Так что моя театральная жизнь началась с гротесковых ролей. Первой сложной премьерской ролью стала партия Принца в «Щелкунчике». В то время никто не писал, что мы — гении («второй Васильев» или «пятый Барышников»). Но так рано обычно в Большом театре премьерские роли не давали!
— Расскажите, пожалуйста, о роли Квазимодо.
— Танцевать его было счастьем, потому что я всю жизнь хожу этаким принцем. (Смеется). Постоянно хотелось сломать этот стереотип. Когда балетмейстер Ролан Пети спросил, кого бы я хотел танцевать в спектакле «Собор Парижской Богоматери», я ответил: «Хотел бы станцевать Эсмеральду, но у меня это не получится. После Эсмеральды меня интересует только Квазимодо». Он был поражен и обрадован: «Я тебя уважаю за то, что ты хочешь вылезти из шкуры так называемых голубых героев».
— Николай, скажите несколько слов в память о балерине Екатерине Максимовой.
— Екатерина Сергеевна — может быть, последняя, кто боролся с серостью, пошлостью, хамством в театре. Она была честным человеком в своей профессии. Общалась с немногими. Ее теплый юмор можно было почувствовать только тогда, когда она вам доверяла.
Мне очень повезло. Когда я был совсем молодым, приходил на общие классы в театр. Туда же приходили и Максимова с Васильевым. Он человек очень общительный. А когда сосредоточенно занималась Екатерина Сергеевна, было ощущение, будто она в
Мне так хотелось обратить ее внимание на себя. Чего только ни делал! В
— Как вы относитесь к современному балету?
— Замечательно, если в нем есть смысл!.. Я видел все спектакли БДТ, потому что мама обожала театр. Кроме того, мама была поклонницей Эфроса и Демидовой. Вы понимаете, какие спектакли я видел в несознательном еще возрасте! Для меня театральная культура была
— Что вы думаете об образовании в России?
— Не верю в серьезное музыкальное, спортивное, хореографическое образование в негосударственных учебных заведениях и против этого категорически. Не люблю халтуру, терпеть не могу самодеятельности. Замечательно, когда на заводе или в институте люди устраивают сценки. Но когда детей портят…
Я давно преподаю: веду класс в Большом театре и репетирую с учениками в училище. Глядя на ребенка, сразу вижу постановку спины, рук и спрашиваю: «Ты в локтевском ансамбле учился?» Он отвечает: «Да». А ведь неправильно поставленные спина и руки остаются на всю жизнь! Это катастрофа!
Меня за мою прямоту не очень жалуют. Но я люблю свою профессию и неплохо в ней разбираюсь. Очень благодарен маме, что она меня не отдала ни в один коллектив. В училище мне спину, руки, ноги ставили уже как надо. Великолепно, когда люди занимаются с детьми. Но, когда ребятам чуть больше дают нагрузки, чем надо, это опасно для здоровья и последующей жизни ребенка.
Я работаю в государственном учреждении. Сколько могу, столько стараюсь влиять на то, чтобы родители отдавали своих детей в самые лучшие учебные заведения и сразу же выявляли способности ребенка. В Москве сейчас огромное количество учебных заведений. Это трагедия. Понимаю, что очень многие меня за это ругают, но не могу молчать, потому что мне жаль здоровье этих детей.
— Какие чувства у вас вызывают современные СМИ? Как относитесь к популярности?
— Форма, в которой последние 15 лет подаются критические статьи, недопустима. Я всегда был рад, когда раньше в какой-нибудь публикации шел разбор спектакля. Но сейчас такого не бывает. Львов-Анохин и Красовская о балете не пишут. А то, что читаешь сегодня, — непрофессионально и с большим количеством ошибок. Это не может обижать, но раздражает.
Что касается телевизионной популярности, с этим ничего не поделаешь. К сожалению, немногие знают меня по театральным работам.
Со времен Советского Союза перед поездкой за границу нас, студентов и молодых артистов, готовили к выступлению на пресс-конференциях. Мы должны были уметь ответить на любой вопрос. Наш директор, Софья Николаевна Головкина, говорила, что интервью и телевизионные встречи (а за границей их бывает много) — такая же часть профессии, как и репетиции. И важно, какое мы создадим впечатление о себе. Ведь это — престиж профессии.
— Что значит для вас предназначение?
— Мне кажется, любой артист мечтает, чтобы о нем вспомнили через 30 лет после окончания его сценической карьеры. Если удастся воплотить следующее: например, мне уже будет 70 или 80 лет, и я буду здоров, а
Николай Цискаридзе — обладатель невероятного числа наград и премий в российском балете. Он — стипендиат программы «Новые имена» (1992), лауреат II премии Международного конкурса артистов балета в Осаке (Япония), I премии Международного конкурса артистов балета в Москве (1997). На этом же конкурсе он получил приз Питера ван дер Слота «За сохранение традиций русского классического наследия». Лауреат Национальной театральной премии «Золотая маска» (1999) за исполнение партии Графа Альберта (балет «Жизель», сезон 1997/98), премии Москвы в области литературы и искусства (2000), премии «Золотая маска» (2000) за исполнение сольных партий (балеты «Симфония
