Я знал одну турчанку — она снюхалась с сыном антиквара. Её звали Адэн, я вообще не воспринимал её до поры как девушку: она играла в «геймбой», занималась футболом и тхэквондо, никогда не носила платье, юбку или зауженные джинсы. У неё было невероятное лицо — как будто она дочь слуги Клеопатры из фильма «Астерикс и Обеликс»: смуглое, с совиными бровями, в глазах словно бы переливался ручей, такой ручей, в который срываешься с моста, чтобы скрыться в Гражданскую от конных.
Афиша к фильму «Случай в тайге», 1954 год. Источник: kinopoisk.ru
Сын антиквара был смелый парень — он видел отца раз в три недели, как правило — ночью, когда тот выходил из спальни жены, чему предшествовали двадцать минут стонов. По всей видимости, это и объясняло, почему он сторонился паучих, коих в нашем классе было четыре или пять. Беззубо отвечая на всякий флирт с их стороны, тем разрывая сплетаемую ими паутину, он, однако, не переставал их привлекать.
В один из летних деньков мы встретились с Адэн на Крылатских холмах — школы не было, я уже начал о ней забывать, к тому же, летом всегда много другой физической культуры, и как раз на футбольном чемпионате, куда я приехал, пахнущий прелыми бутербродами в фольге, спозаранку, хотел оформить главное впечатление лета…
Был чемпионат дворовых команд. Параллельно я выступал на профессиональном уровне, но зарубы дилетантов мне нравились больше, они выходили более непредсказуемыми, потому что многое зависело от настроения, от того, был ли свежим бутерброд с салями, оттого, удалось ли купить воду без газа в магазине «Седьмой континент», оставив в торговом зале след из дёрна и резиновой крошки — зависело от охранника, иные выгоняли. В командах не было тренерской руки, всё держалось на паре-тройке харизматиков плюс общей сплочённости.
Иногда имело значение, на чьей стороне судья — для меня всегда это было тайной: как он выбирал. Чтобы думать о взятках, я был слишком романтичен. Чтобы думать, что у судьи могут быть чувства, что он может любить одну команду и не любить другую, исходя из своих суждений о прекрасном, и что он, при этом, недостаточно профессионален, чтобы их отринуть, — я тоже не думал, потому что не умел. Я был тупым футболистом, которого не интересовало ничего, кроме того чтобы забить гол ножницами. В целом класть я хотел и на всемирную славу, и даже на Мишеля Платини с его «Золотым мячом», и пусть охранник «Седьмого континента», извращенец и фанат фильма «Зелёный слоник», заставит меня оттирать полы, идя гуськом, чтобы я пришёл к покаянию и записался в секцию гребли на байдарках, ведь долбаные британцы в своих гарвардах воспитывают кадры, а мы — нет, а с чего начинается родина — с …бли.
Я только хотел сделать ножницы. Желательно — чтобы потом меня вынесли с поля на носилках.
В тот день я приехал на финал, мы должны были играть с командой из Олимпийской деревни. Однажды мы с ними уже рубились — и проиграли им 3:7, а меня несколько раз прополоскал в «очко» патлатый хиппарь, не уважавший fair play: помимо того что он каждый раз возвращал мяч, как будто делая одолжение, так он ещё и не снимал с пальца перстень, а на угловых втыкал его в спину. Наверное, он думал, что сталь живая, что она проводит ток, и он своих соперников сажает на электрический микростул, когда они прыгают вверх. На деле, единственное, что этот перстень проводил, — так это идею о том, что нужно снимать мораторий со смертной казни.
Но напоминаю: всё это непрофессионально. Это дворовый футбол, и к нему нельзя относиться с позиции здравого смысла.
Выйдя из раздевалки, я увидел смуглые ноги, небольшой квадратик, сверху ограниченный белыми шортами, снизу — синими гетрами. Я поднял голову. Это была Адэн. На её форме был значок Олимпийской деревни. Я бросил взгляд за её спину, и там толклась куча других девчонок в форме.
Оказалось, что финал нам предстоит играть против них. Мужская команда не приехала, она попросту распалась — полагаю, потому что хиппарь решил всё-таки следовать своему призванию и дуть жижу в крышу этому поганому мирку, в котором каждый из нас — безымянный поручик Киже и не более. Впрочем, он вряд ли думал такими формулировками, просто авторы рассказов должны пробуждать в читателях добрые чувства, хотя он наверняка хотел лишь в хлам надышаться дурной травой, чтобы познакомиться с Мэнсоном, доктором Менгеле и другими чудаками на букву «М».
В общем, с игры я сбежал. Лгать я не мог, а играть с женщиной в футбол — это значит лгать. Я знал это, потому что самолично учил бить по воротам соседку по имени Настя. Она каждый день заходила за мной, чтобы я это делал. И я каждый раз видел, что всё это ей абсолютно до фени.
А поскольку я был имбецилом, распространявшим частные выводы на всех остальных женщин, тут я, конечно, решил, увидев Адэн в гетрах, что ей тоже до фени, а ведь игра священна, не только футбол, вообще игра: это пространство правды, причём правды настоящей, движущейся, как мельничное колесо, полощущее воду, в которой отблёскивает солнце. А мы — хранители игры, мельничного колеса, пантократоры солнечных пылинок, и любая запись на стене «Вконтакте» о прошедшем матче с нашим участием встаёт в ненаписанную историю человечества всё равно что мавзолей Ленина, и только потомки, доведя развитие альтернативной истории до разработанной методологии, эксгумируют наши тела, поднимут архивы рунета, и исправят учебники истории, рекомендованные Минобром для изучения в средней школе.
В сентябре я пришёл в школу. Мне хотелось увидеть Адэн, спросить её, что тогда произошло между нами, как закончился матч, что мы теперь собираемся делать… Сперва я не нашёл её в школе, потом я не нашёл её «Вконтакте» у себя в друзьях, затем, подумав, что она меня удалила, я не нашёл её в принципе, после этого я перепробовал в поисковой строке все возможные псевдонимы, включая «Turkey Turkey»: это была наша шутка, есть такой термин в боулинге — когда выбиваешь подряд три «страйка», к тому же, она турчанка, казалось метким, дважды — потому что для регистрации нужны были имя и фамилия, плюс, сокращённо получалось «ТТ» — как пистолет, все мы были увлечены рэпэрскими понтами.
Но потом я не нашёл и Р., сына антиквара. Было это так: среди урока ОБЖ в окне появилось лицо, оно выглядело испуганным, я даже на миг забыл, что под этим лицом были ноги, топтавшие газон, мы были на первом этаже. Учитель открыл окно, и дальше состоялся разговор, ход которого был примерно следующий:
- Где живёт курчавая девка?
- А вам зачем?
- Мой сын…
- Дело молодое.
- Нет, они…
- Что?
- Украли из моего магазина латвийские обувные ложки.
- Зачем?
- Продать.
- Долго не протянут.
- Смотря, кому задвинуть. Это ложки из языческой деревни. Есть любители…
- Хм.
- Да.
Дальше они посмотрели на нас, внимательно их слушавших, учитель отпустил нас с урока за 30 минут до конца.
С тех пор я думаю — широка была душа у турчанки Адэн. Широка. Обула бы она меня в том матче — того и побоялся.
… Недавно виделся с учениками моей школы тех лет. По случаю, зимой, на масленицу. Мы стояли, дыша друг на друга паром, демонстрируя признаки жизни, делясь ими, чтобы кровь забегала — надо жить! — «Адэн? Это та, которая снюхалась с сыном антиквара?»
Вот так и работает история. Но когда-нибудь архивы рунета всё-таки поднимут. И на обломках сладострастья напишут наш instat.
Глеб Буланников
