«Аграрный вопрос» — именно так называлась и первая аграрная статья, опубликованная двадцатисемилетним большевиком Иосифом Бесиашвили (ранний псевдоним Сталина) в грузинской социал-демократической газете «Элва» в августе 1906 г. Это было вообще одно из первых публицистических произведений молодого революционера, впоследствии соответственно вошедшее в 1-й том канонических сочинений вождя. Изложение статьи выстроено в классическом жанре российских размышлений по аграрному вопросу конца XIX — начала XX вв. Сначала дается обзор возможных земельных режимов: муниципализация, социализация, национализация, а потом автор предлагает свой оптимальный вариант разрешения проблемы. Почти через десять лет — в таком же классическом жанре — в 1917 г. молодые 27-летние Чаянов и Кондратьев опубликуют каждый свои сброшюрованные версии «Аграрных вопросов», где в заключение Чаянов будет предлагать национализацию земли, Кондратьев — социализацию, а что же предлагал в 1906-м их ровесник Бесиашвили-Сталин?
Во главе угла сталинского ответа находится не критерий поиска оптимального сочетания между экономической производительностью и социальной справедливостью, которым руководствовалось в то время большинство аграрников (в их числе Кондратьев и Чаянов), но принцип мобилизации крестьян на борьбу против самодержавия. Не так уж для нас сами по себе и важны все эти национализации, муниципализации, социализации, — рассуждал Бесиашвили, — нам нужна такая программа аграрных действий, которая, прежде всего, всколыхнет крестьян на свержение царя, поведет крестьян за нами… Примат борьбы против самодержавия — вот критерий истинности аграрного ответа раннего Сталина. В том же 1906-м он еще дважды кратко сформулирует свое неизменное аграрное мнение в статье реплике «К аграрному вопросу» и в выступлении-реплике на IV съезде РСДРП «О пересмотре аграрной программы».
Но вообще крестьянство само по себе Сталина интересовало очень мало не только до 1917-го, но даже, пожалуй, до 1923 г. Смысл большинства раннесталинских статей: центр социально-политической борьбы располагается в треугольнике: пролетариат — буржуазия — самодержавие, где крестьянство является громадным отсталым резервом для каждой из трех борющихся сторон. Крестьянство, конечно, надо бы перетянуть на свою сторону или как любил писать Сталин «отколоть» от их лагеря и «привлечь» в наш лагерь. Но конкретно у него самого Сталина в этот период практические и теоретические интересы почти полностью сосредоточены в области анализа текущей организации партийного и рабочего движения, а также проблем политических действий на национальных окраинах Pоссийской империи. В партии большевиков ранний Сталин специалист, прежде всего, по национальному, и уж никак не по аграрному вопросу. Поразительно, но все в том же 1906-м году в статье со знаменитым хрестоматийно марксистским названием «Классовая борьба» эмоционально живописуя формы социального существования, Сталин вообще забыл упомянуть самый многочисленный социальный класс:
Чрезвычайно сложна современная жизнь! Она сплошь пестрит разными классами и группами: крупная, средняя и мелкая буржуазия; крупные, средние и мелкие феодалы; подмастерья, чернорабочие и квалифицированные фабрично-заводские рабочие; высшее, среднее и мелкое духовенство; высшая, средняя и мелкая бюрократия; разнородная интеллигенция и другие подобные группы — вот какую пеструю картину представляет собой наша жизнь!
В этом, очень по-сталински иерархиизированном, мире крестьяне не упомянуты вообще! Конечно, можно предположить, что Сталин чохом, следуя некоторым мнениям Ленина, записал крестьян по разряду мелкой буржуазии, но все же, хотя бы, лишь «пестроты картины» ради можно было вполне по-марксистки вставить: кулаки, середняки, бедняки — крестьяне.
Эта, на первый взгляд, курьезно-патологическая забывчивость на крестьян у Сталина не случайна. Крестьянство для Сталина всегда служило однозначным синонимом отсталости. Когда он укрепится у власти, главный смысл его существования станет борьба за преодоление этой самой отсталости, где уменьшение значения крестьянства как класса за его же собственный крестьянский счет станет краеугольным камнем сталинской политики. Эта гигантская, сложнейшая задача, неукоснительно выполнялась Сталиным и его аппаратом. Похоже, в молодости, среди всего, так очаровывавшего его пира классовой пестроты, его взгляд упорно миновал смотреть на «чашу сию», предназначавшуюся для его великого реформаторского будущего.
Хлеб и кровь Царицына
В революцию и гражданскую войну центральным практическим вопросом политического и экономического взаимодействия большевиков с крестьянами стала проблема хлеба, продовольствия, и обе стороны здесь мало понимали друг друга.
Писатель Андрей Платонов, сам участник красных отрядов гражданской войны, емко выразил это великое противостояние в одном из диалогов романа «Чевенгур», где главный герой юный коммунист Александр Дванов выясняет у безымянного крестьянина-кузнеца, чем он обижен на Советскую власть:
— Оттого вы и кончитесь, что сначала стреляете, а потом спрашиваете, — злобно ответил кузнец. — Мудреное дело: землю отдали, а хлеб до последнего зерна отбираете: да подавись ты сам такой землей! Мужику от земли один горизонт остается. Кого вы обманываете-то?
Дванов объяснил, что разверстка идет в кровь революции…
— Это ты себе оставь! — знающе отвергнул кузнец… — Ты говоришь хлеб для революции! Дурень ты, народ ведь умирает — кому ж твоя революция останется?..
Кузнец перестал говорить, сообразив, что перед ним такой же странный человек, как и все коммунисты: как будто ничего человек, а действует против простого народа…
Крупнейший аграрник-экономист России Л.Н. Литошенко — кадет, занимавший позицию стороннего буржуазного наблюдателя в соперничестве военного коммунизма большевиков с общинными мирами крестьянских дворов — с мрачной иронией характеризовал картину этого глубочайшего социального конфликта: «Перед объединенным крестьянством стоял общий враг… он строил какое-то неведомое и чуждое крестьянину здание социализма, а крестьянин должен был доставлять ему даровой хлеб, сжимать свое потребление и мириться с тем, что его хозяйство официально признавалось «отживающей» формой землепользования». По мнению Литошенко, война между крестьянами и большевиками перерастала в систематическую милитаризацию продовольственного дела. Специально созданная большевистская продармия, состоящая из 800 рабочих отрядов количеством в 20 тыс. штыков и сабель рыскала по сельской стране, изымая у крестьянства ресурсы для выживания города. Кроме того, при помощи тех же вооруженных отрядов велась беспощадная война с «мешочничеством» и свободной торговлей. Сети большевистских заградительных отрядов раскинулись по железнодорожным линиям и грунтовым дорогам, блокируя провоз продовольствия для личного потребления даже в самых минимальных количествах. Вольная торговля в городах искоренялась, рынки разгонялись, торговцы подвергались аресту.
Именно хлеб гражданской войны стал тем конкретным продуктом и абстрактным понятием, сыгравшим ключевую роль в сталинской карьере и созданной им аграрной системе.
Если Сталин аграрник-теоретик начинался с эссе по большевистскому чистописанию об аграрном вопросе, то Сталин аграрник-практик начинался с решения серьезнейшей организаторской задачи продовольственного вопроса. Именно легендарного закавказского экспроприатора банков, послал Ленин, придав ему отряд в 400 латышских стрелков, под Царицын добывать хлеб для голодающих революционных столиц летом 1918 г. И Сталин хватко справился с поставленной задачей, овладев скопившимися на нижней Волге хлебными эшелонами, направив их в сторону Москвы. История с хлебозаготовкой под Царицыном стала для Сталина аналогом истории с наполеоновским артобстрелом Тулона. Обоих начинающих революционных генералов (будущих диктаторов) стали воспринимать всерьез лишь после этих жизненно важных для гражданских войн событий.
Этот факт особо торжественно отмечен и в краткой сталинской биографии:
6 июня 1918 г. Сталин с отрядом рабочих прибыл в Царицын… Очистив железной рукой город от белогвардейских заговорщиков, добыв и послав голодающим столицы значительное количество продовольствия, Сталин целиком занялся обороной Царицына.
Впрочем, драматизм царицынской хлебной эпопеи точнее передает сама телеграмма Сталина в центр летом 1918 г.: «Гоню и ругаю всех, кого нужно, надеюсь скоро восстановим положение. Можете быть уверены, что не пощадим никого, ни себя, ни других, а хлеб все же дадим. Если бы наши военные специалисты (сапожники!)…» (далее следует ругань в адрес военспецов, поддерживаемых Троцким).
Официозный хронограф сталинской хлебно-царицынской эпопеи М. Фейгельсон в 1940 г. в статье «Борьба за хлеб в Царицыне» так восторженно отмечал вехи перелома в ходе сталинского «крестового похода за хлебом»:
1. До появления Сталина: «Крайний хаос царил в советских, партийных и профессиональных организациях. Хлебная монополия и карточная система были отменены. Твердые цены не существовали. Повсюду господствовал разгул спекуляции. Все железнодорожные станции были забиты мешочниками…»;
2. «По приезде в Царицын товарища Сталина ликвидируется городская дума и одновременно старая царицынская продовольственная управа. На основе жесткой централизации строится новый боевой продаппарат; ликвидируется бесчисленное количество организаций по-разному решавших продовольственную проблему; перестраивается система заготовок хлеба и товарообмена; организуется ряд специальных хлебозаготовительных экспедиций. В целях внимания к продовольственной работе и усиления хлебозаготовок организуется «хлебная неделя»…»;
3. В результате: «По неполным данным, только за первый месяц деятельности в Царицыне (июнь) товарищ Сталин направил в голодающие губернии 2 379 вагонов хлеба, мяса, рыбы и других продуктов. Владимир Ильич и весь голодающий народ с напряжением ожидали каждый сталинский маршрут».
Если попробовать продраться через эмоциональные восторги партийной апологетики к системной сути сталинских царицынских хлебных опытов, то здесь можно вычленить несколько базовых элементов продовольственной политики (между прочим, полностью соответствующей большевистским партийным установкам образца 1918 г.), нашедших черед десять лет применение и даже более глубокое, тотальное распространение в хлебозаготовках коллективизации.
Во-первых, это жесточайшая хлебная монополия власти. Поддержание такой монополии сам Ленин считал «посильнее законов конвента и его гильотины». Суть монополии сводится к требованию, по которому весь хлеб, кроме используемого крестьянским хозяйством для посева, а также прокормления семьи и скота, изымается государством. При этом определение — где кончается хлеб необходимый для крестьянского хозяйства, и начинается его излишек, — принадлежит государству.
Второе, логически вытекающее из первого (хлебной монополии), — это введение твердых цен и карточной системы на хлеб. Сталин «зверски дрался» не только в Царицынской губернии, но и в окрестных регионах — в Саратовской губернии, на Дону за жесткое пресечение спекулятивной торговли, приоритет карточной системы.
Третье — стремление организовать прямой товарообмен между городом и деревней, вытесняющий рыночную торговлю. Сталин в Царицыне жестко централизует фонды товарообмена, которые, судя по содержанию его телеграммы Ленину, Цурюпе и Свердлову, должны были пополняться следующим образом:
На немедленную заготовку и отправку в Москву десяти миллионов пудов хлеба и тысяч десяти голов скота необходимо послать в распоряжение Чекпрода 75 миллионов деньгами, по возможности мелкими купюрами, и разных товаров миллионов на 36: вилы, топоры, гвозди, болты, гайки, стекла оконные, чайная и столовая посуда, косилки и части к ним, заклепки, железо, шинное круглое, лобогрейки, катки, спички, части конной упряжи, обувь, ситец, трико, коленкор, бязь, нансук, ластик, сатин, шевиот, марин сукно, дамское и гвардейское, разные кожи, заготовки, чай, косы, сеялки, подойники, плуги, мешки, брезенты, галоши, краски, лаки, кузнечные, столярные инструменты, напильники, карболовая кислота, скипидар, сода.
Естественным конкурентом централизованного прямого товарообмена являлось стихийное мешочничество, которое Сталин преследовал самым свирепым образом.
И четвертое, государственно-централизованный аппарат хлебозаготовок, созданный через разгром иных форм хлебозаготовительного дела (кооперативных, эсеровских, частных и т.д.), беспрекословно выполняющий волю своего верховного руководителя.
В конце концов, Сталин, именно на основе своего поволжского эксперимента, в письме к Ленину в августе 1918 г., пришел к выводу, что главным противником экономической политики военного коммунизма был «справный мужик» — средний крестьянин, который «ненавидит всей душой хлебную монополию, твердые цены, реквизиции, борьбу с мешочничеством».
Все же последующие три года гражданской войны вынудили твердокаменных догматиков революции уступить воле подавляющего большинства населения страны — крестьянству, ведомому своими «справными мужиками». Новая экономическая политика, объявленная коммунистической властью вынужденным компромиссом, подтягиванием тылов и резервов, вернулась к рыночным отношениям в городе и деревне.
Но опыт, подобный сталинско-царицынскому — милитаристско-полицейскому управлению социальной жизнью, глубоко проник в поры правящей власти. Соблазн скорого применения по любому поводу, чрезвычайных, часто кровавых мер, в конечном счете, подавлял иные более «медлительные и рутинные» интеллектуально-толерантные способы решения социальных проблем. Троцкий в биографии Сталина подметил роковое влияние опыта военного коммунизма на политические и экономические приоритеты наследника Ленина: «Во время гражданской войны он лизнул крови. Чернила и печатная бумага казались ему слишком ничтожными средствами в политической борьбе». Тут стоит лишь заметить: а кто из активистов большевизма, включая самого Троцкого, в гражданскую войну не отведал крови? Правда, последствия такой дегустации влияют на разных людей по-разному. Сталину — похоже, понравилось, впоследствии он будет целенаправленно подбирать в свой аппарат коллективизации себе подобных любителей жестоких мер, большинство из которых стали кровохлебами-профессионалами именно в гражданскую войну, часто практикуясь в вымогательстве крестьянского хлеба. Так закалялся аграрник Сталин.
А. М. Никулин
