– Алексей, если не ошибаюсь, ваш отец, известный режиссер Алексей Герман, с Сергеем Довлатовым был знаком?
– Они не были друзьями, просто приятельствовали, тем более жили в соседних районах, росли на одних и тех же улицах. Мой дед помогал брату Довлатова Борису, когда у него были проблемы с законом, с работой. Его злоключения Довлатов описал в сборнике рассказов «Наши». У них была жизнь анекдотического порядка. Например, папа рассказывал, как 16-летний Довлатов убегал от милиции, что-то в этом духе. Если честно, мне кажется, они друг друга сторонились, потому что оба были высокие, харизматичные, красивые, каждый был по-своему лидером.
– Главную роль у вас играет сербский актер Милан Марич. Из наших актеров никто не подошел?
– Пробовали мы много наших артистов, но, понимаете, не совпало. Во-первых, я искал артиста, внешне похожего на Довлатова. Во-вторых, все-таки актер в этой роли должен быть мягким, обаятельным, то есть, что сейчас называется, харизматичным. А Милан еще и очень глубокий, талантливый, с большим драматическим потенциалом. К тому же человек, который играет Довлатова, должен нравиться женщинам на рефлекторном уровне, а не тем, что он показывает. К сожалению, у нас многие актеры изображают некую мужественность, приятность для особ слабого пола. А изобразить такое нельзя: это либо есть, либо нет. В Милане Мариче это есть.
Кстати, я часто приглашаю зарубежных актеров. Для фильма «Бумажный солдат» долго искал наших артистов, в результате главную роль сыграл грузин Мераб Нинидзе. В кинокартине «Под электрическими облаками» снялся бельгиец Луи Франк. Да, с русскими харизматическими актерами проблема. Конечно, такие есть, но либо они не вписываются в концепцию фильма, либо внешне не очень подходят, либо немножко по-актерски грубоватые. Или слишком медийные. На которых на экране уже смотреть невозможно.
– Ну, у вас такие есть в картине. Например, Данила Козловский, которого очень уж много в последнее время...
– Даня – хороший актер, тем более я к его карьере как-то причастен. Мы вместе создавали «Гарпастум». Я очень уважаю Ходченкову и Лядову. Но никто мне не ставил условия, чтобы были медийные артисты в «Довлатове». Лядова, Ходченкова, Шагин – известные, но все они вписываются в кинокартину.
– Почему в фильме вы решили рассказать только о шести днях из жизни Довлатова?
– Как обычно делают байопики (биографические фильмы. – Авт.)?! Родился, учился, выгнали из института, служил на зоне, вернулся, развелся, не печатали, работал в разных газетах, уехал в Таллин, вернулся, потом уехал в Америку... Это упрощение. За счет того, что нужно ухватить большое количество событий, ты должен какие-то важные жизненные моменты упростить.
И потом, байопик – жанр тяжелый, немного официозный. А Довлатов все-таки не совсем драматический писатель. Он писатель интонаций, точных наблюдений, собеседований, разговора, смеха. Но не Уильям Шекспир: одного убил, второго убил, третьего. Поэтому, мне кажется, полный биографический фильм – не совсем для Довлатова. Я решил, что нужно через маленькое увидеть большое, поэтому взяли шесть дней его жизни в ноябре 1971 года.
В стране должна быть мифология
– Вы сказали однажды про то время: «Это была замечательная эпоха». Чем же она кажется вам замечательной?
– Людьми. Конечно, возможно, я ошибаюсь и выдумываю то, чего не было. Но мне кажется, при всем маразме советской власти, цензуре, гонениях творческих людей эпоха была побогаче на таланты, чем сейчас. Особенно в Питере. Режиссеры Товстоногов, Авербах, Трегубович, попозже – группа «Аквариум» и так далее. Я уж не говорю о писателях и художниках. Тогда все еще держались друг друга, было понимание, что здесь свои, а здесь – не свои. Это не значит, что они не ругались, не спорили, не предавали, но было ощущение сплоченности. А сейчас такого ощущения нет. Мир стал серым, вялым.
– Наверное, поэтому сейчас в кино чаще обращаются именно к сюжетам из Советского Союза? Или боятся снимать про сегодняшнее время, потому как всю правду нельзя показать?
– В стране должна быть мифология, а для этого нужны какие-то движения. Сегодня их меньше. У нас пока нет Илона Маска с новыми ракетами. Не так много героев и мемов. Поэтому, безусловно, очень многое ищется в прошлом. Конечно, еще и побаиваются снимать о сегодняшнем времени.
А еще есть у нас увлечение оттепелью. Я, если честно, считаю, что оттепель – немножко выдуманная история, тем более в Ленинграде. Она в Москве была более акцентирована, когда Белла Ахмадулина с Евгением Евтушенко выступали в Политехническом музее. Но любовь к стилистике того времени у кинематографистов есть. С яркими костюмами, с развевающимися платьями, со старыми машинами, с обаятельными актерами. Мне кажется, это все-таки стилизация выдуманного времени. Это имеет отношение скорее к мультипликации, чем к кинематографу. В этом плане «Довлатов» – антистилизация, у нас нет конфетной красоты 60-х или 70-х годов.
– Вы как-то сказали, что жизнь Довлатова не могла не оборваться трагически. Почему вы так решили?
– У него так судьба складывалась. Довлатов должен был пройти такой путь: писать в стол, мучиться, оттачивать стилистику, думать, страдать, потом вдруг стать известным. И на пике уйти.
Не знаю, почему, но сложно представить его постаревшим или в политическом ток-шоу: Довлатов на втором канале защищает демократию, говорит о вине, показывает богатый дом… – это невозможно. Он или, скажем, Высоцкий – эти люди так были обречены прожить, нравится это кому или нет
– Думаю, про таких людей вы сказали как-то: «Государство опасается художников, не желающих ходить строем»...
– Ну конечно. Тут речь даже не о государстве в целом.
Я знаю чиновников, которые в общем-то нормальные люди. Но есть целый ряд деятелей культуры и не деятелей культуры среди начальства, которые агрессивны. Нужно говорить, снимать или писать только про хорошее, про духовное, чтобы везде цветочки были... Они страну доведут до кладбища. Сначала все заровняют, а потом посадят искусственные цветочки. Причем такие люди возникают во всех столетиях и с той же аргументацией: они болеют за мораль. Но, как правило, эти люди со средними способностями, с талантом на излете, невыдающиеся.
– И как с ними бороться? С милоновыми, например, или с поклонскими. Думаю, вы их имели в виду?
– Ой, да не совсем их. Один – просто провокатор. Видите, он сейчас заткнулся! Видимо, ему сказали: «Ты потише! Не расшатывай перед выборами! Не провоцируй народ своими идеями!» Я даже догадываюсь, кто позвонил. А Поклонская, мне кажется, уже ментально перенапряглась.
Но, помимо этих персонажей, есть большое количество других «деятелей»... Как с ними бороться?! Как минимум говорить об этом публично и им в лицо!
– Из-за таких «деятелей» страдают художники...
– Художники во все времена страдают. Послушайте, министр культуры Владимир Мединский – понимающий культуру человек. Да, с неловкостями. Я с ним часто не согласен. Но он может слушать и слышать. А на его место сейчас претендуют люди гораздо страшнее, опаснее для культуры. Поверьте, я знаю, о чем говорю.
Да, кому-то нынешний министр культуры не нравится, да, его представления могут не совпадать с представлениями кого-то. Да, он консерватор. А что в этом плохого? Есть разные мнения. Головы он никому не рубит. Например, ситуация с Кириллом Серебренниковым, уверен, – это не его рук дело. Я даже знаю, что он пытался Серебренникова защищать.
– Но ведь странно, когда чиновники от культуры навязывают художникам свои вкусы.
– Да, это ошибка. Тем не менее какие-то фильмы снимаются. «Аритмия», например. Конечно, контролировать нельзя, это бессмысленно, это ни к чему не приведет. Движение ради движения, цензура ради цензуры. Но я такого ужаса, который прекрасно знаю по жизни моего отца, не вижу. Когда останавливали сценарий, когда фильмы отца «забрасывали на полку», когда унижали на редколлегиях. Сейчас все не так. Хотя, согласен, нельзя говорить о величавом только величаво и нужно позволять говорить свободным языком.
– Ну, вот недавно запретили прокат фильма «Смерть Сталина». Не смотрели?
– Нет. Мне глубоко наплевать на этот фильм. Хотя, думаю, привязались на самом деле не к Сталину, а к образу Жукова, все-таки маршал Победы. Но запрещать – это бессмысленное движение, потому что все в интернете найдут. Цифровая реальность, она – другая.
Нынешние выборы – шоу
– Вашего отца можно назвать оппозиционером своего времени? Или даже диссидентом?
– Он и его современники не были оппозиционными. И диссидентами не были. Ну вот за что запрещали фильм отца «Проверка на дорогах»?! Что там такого оппозиционного?! А просто отец – один из самых правдивых режиссеров, который снимал про войну.
Я недавно пересматривал наши советские фильмы о вой-не, а потом – «Двадцать дней без войны» Германа. И понял, что той степени правды, точности и отсутствия оперетты почти ни у кого не было.
А что было такого в фильме «Мой друг Иван Лапшин»?! Городок не красивый? Говорят как-то не так? Портрет Сталина в кадре? А потому, что не так, как у всех, запах не тот, иной. Поэтому картины отца запрещали.
Система отсекает тех, кто иначе думает. Но мой отец был абсолютный патриот. Конечно, не в понимании тех, кто сегодня на телеэкране кричит железным голосом и бьет себя в грудь: «Сейчас мы им покажем, пустим самолеты, они отступят!»
– Исполнилось пять лет, как ушел Алексей Юрьевич Герман. Оглядываясь на его жизнь, за что вам больше всего досадно?
– В общем, он как хотел, так и жил. Тяжело, сложно. Наверное, мог бы снять больше... Мне кажется, что после запретов картин, когда уже пришла перестройка и можно было уже почувствовать свободу, 1980-е стали годами упущенных возможностей для него. Да, выпустили его прежние фильмы, но страна начала меняться и стало сложно понять – про что снимать, о чем говорить, с кем, как?! Полная неразбериха. Нужно было время для осмысления.
– Фильм «Трудно быть богом», который Алексей Юрьевич снимал много лет, вышел уже после его ухода. Некоторые критики были разочарованы результатом...
– Послушайте, эта кинокартина была доделана ровно так, как хотел мой папа. Никто ничего не менял. Кого-то разочаровал фильм, кого-то не разочаровал, это не имеет никакого значения.
– Ваш отец часто жестко высказывался на тему политики. А вас политика интересует?
– Вообще, признаюсь, мне глубоко неинтересны политические страсти. Я не вижу предмета для наблюдения. Все же известно, все ясно. Тенденция понятна и исторически нашей страной пройдена как минимум несколько раз. Перспективы очевидны – за чем же следить?! За каким-то количеством людей, которые говорят: «Ой, может, будет не так?!» Нет, будет ТАК!
– В своих фильмах вы порой угадываете будущее. Например, помнится, в фильме «Под электрическими облаками» – за несколько лет до конфликта с Украиной, а также с мировым сообществом – предсказали чуть ли не войну... А что сейчас вы видите вокруг?
– Постимперское состояние закончилось, и мы в какой-то степени вошли в протоимперское состояние. Вижу деградацию отношений среди интеллигенции. Вижу потерю смысла, кризис. В мире почти нет моральных авторитетов. Есть псевдополитики. Покажите мне среди условно демократических политиков того, у кого хорошая репутация! Симпатичные есть люди, но гундосят по двадцать лет и ничего выиграть не в состоянии. Они оторваны от действительности. Нынешние выборы никакого отношения к реальной жизни не имеют, это же всем понятно. Это такое шоу.
– Если еще о будущем: какова судьба Украины? Ваша мама ведь родилась в Киеве.
– Думаю, распадется. Даже убежден в какой-то степени. Но это будет долго происходить. Факт украинского национализма существует: Бандера, Шухевич и так далее. И это доведет Украину до распада. К сожалению. Я хотел бы, чтобы Украина была единой.
– Алексей, вы же член совета по культуре при президенте. Удавалось донести до Путина что-нибудь о происходящем в стране?
– Недавно я сказал Владимиру Владимировичу, что у режиссера Кирилла Серебренникова больные родители и плохо, что ему не дают их навестить. В этом есть элемент психологического давления следствия. И вот узнал, что мама Кирилла умерла, так и не увидев сына. Это античеловечно, колоссальная трагедия! Можно любить Серебренникова или не любить, но то, как с ним поступают… Он разве убийца?! То, как поступает следствие, это разрушает государство, всех нас. Стыдно за страну.
Перанов Олег
