Выспаться мне в то воскресенье не дали. Телефон взбесился. Я срывал трубку и, не соображая, с кем говорю, соглашался на все. Лишь бы от меня отстали и дали поспать. Меня можно было брать голыми руками. Я простил в то утро двадцать три рубля долга. Назначил, не помню кому, не помню где, свидание. Взял кого-то на поруки. Купил сенбернара. Продал славянский шкаф. В довершение всего признал себя виновным в убийстве американского президента. Но это мне уже приснилось. Боясь худшего, я схватил подушку, вбежал в комнату сына и хлопнулся на диван. Здесь не было телефона. Вернее, был, но игрушечный.
— Спать будешь? — спросил мой трехлетний парень, натягивая колготки.
— Ага.
— Не выспался, что ли?
— Ага.
— А я выспался.
— Ну и что тебе снилось? — спросил я автоматически.
— Сначала дом, а потом крыша.
— Очень интересный сон, — пробормотал я и отключился.
Очнулся я от какого-то назойливого «дз-з-з-з». Я открыл глаза и увидел, что это дзыкает мой парень. Он дзыкал сосредоточенно, с короткими паузами.
— Ты чего дзыкаешь? — спросил я ошалело.
— Я не дзыкаю, — ответил он. — Это телефон звонит.
Он снял трубку игрушечного телефона:
— Кто говорит? Алеша? Здравствуй, Алеша! Как ты спал? Я — хорошо. Мне сперва приснился дом, а потом крыша... Папа дома. Он спит... Загулял, наверно...
— Перестань болтать ерунду! — рявкнул я.
— Проснулся, — продолжал он. — Сейчас дам... Пап! Тебя Алеша к телефону.
— Какой еще Алеша? — спросил я, не открывая глаз.
— Мой дружок.
— Пусть позвонит позже. Я сплю.
— Он опять спит, Алеша. Позвони позже...
Я провалился.
Потом снова услышал дзыканье. Я сел и тупо уставился на моего парня.
— Опять дзыкаешь?
— «Позже» уже наступило. Это, наверно, Алеша звонит, — сказал он и снял трубку. — Алеша?.. Проснулся. Даю... Пап! Тебя Алеша к телефону.
Я понял, что мне не отделаться, и приложил к уху игрушечную трубку.
— Алеша! — сказал я довольно мрачно. — Тебе чего надо? Ничего не надо? Ну, будь здоров, Алеша...
— Спроси, что ему снилось? — сказал мой парень.
— Что тебе снилось, Алеша?.. Сначала дом, а потом крыша? Ну, молодец... Прощай, Алеша.
Я снова рухнул.
— Пусть не врет, что ему сначала снился дом, а потом крыша, — произнес мой парень. — Это мне снилось...
...Я открыл глаза от прикосновения детской ручки. Он держал передо мною игрушечную трубку.
— Алеша пошутил, — сказал он. — Ему приснилась кротость.
— Что-о? — промычал я.
— Кротость. Поле и много-много кротов... Не веришь — спроси у него.
— Алеша, — обреченно произнес я в трубку. — Тебе снились кроты? Очень рад за тебя... Алло! Алло!..
Я положил трубку.
— Что? — спросил мой парень.
— Алешина мама позвала его завтракать и просила больше не звонить, — сказал я, зевая и опять укладываясь.
Он внимательно посмотрел на меня:
— Алешина мама не могла позвать его завтракать. Она вчера уехала в Ленинград.
— Значит, бабушка.
— Алешина мама уехала в Ленинград к бабушке.
— Ну тогда это была просто какая-то женщина, — произнес я, полагая, что наконец-то тема закрыта.
Мой мальчишка нахмурился.
— Это плохо, — сказал он тихо, а потом добавил: — Ты должен позвонить в Ленинград Алешиной маме и сказать, что в ее доме какая-то женщина.
Я взял игрушечную трубку и позвонил в Ленинград. Позвал Алешину маму, сообщил ей, что, пока ее нет, у нее в доме какая-то женщина, потом долго слушал, что мне говорила в ответ Алешина мама.
— Ну что? — нетерпеливо спросил мой парень, когда я положил трубку.
— Она знает, — сказал я. — Эта женщина — сестра Алешиного папы.
— Врешь ты все, — неожиданно обозлился мой парень. — Все папы заодно. Против мам. Я сейчас сам позвоню.
— Это правильно, — вздохнул я облегченно и закрыл глаза, но подумал, что, может быть, с точки зрения мужской солидарности, это не совсем правильно.
Мой парень растормошил меня довольно скоро:
— Я дозвонился. Алешина мама прилетела из Ленинграда. Алешин папа испугался и спрятался в шкаф, но Алешина мама его нашла, и он сказал, что больше не будет...
...Честно говоря, уже спустя много лет я продолжал сомневаться. Мне иногда казалось, что придуманный Алеша действительно существует. Мальчишка мой время от времени сообщал все новые подробности из Алешиной жизни, требуя от меня сочувствия, поддержки, совета...
И вот недавно, будучи уже двадцатитрехлетним дылдой, мой парень сказал мне:
— Пап! Помнишь моего старого дружка Алешу?
— Помню, — ответил я. — Что с ним?
— Ничего. Он женился... Ты не подкинешь мне рублей пятьдесят... для свадебного подарка?
И он с напускным безразличием посмотрел куда-то в окно...
Теперь я боюсь только одного: как бы нам с женой не пришлось нянчить Алешиного сына.
Аркадий Михайлович Арканов
