В течение двух недель в кинотеатре «Художественный» показываются фильмы режиссера, проходят встречи и мастер-классы с российскими и зарубежными актерами, которые снимались у Кончаловского, а в ресторане «Кофемания» на месяц прописались фото из личного архива режиссера. Но, похоже, даже в 75 лет у мэтра к жизни больше вопросов, чем готовых ответов. В этом лично убедился корреспондент «Вечерки».
- Мне интересно говорить про вещи, которые волнуют меня больше, чем кино и театр, - признается Кончаловский. – Это судьба страны, та ситуация, в которой мы оказываемся, куда мы сползаем, причинно-следственные связи в истории России. Мы не задумываемся об этом, потому что у нас есть определенный шаблон мышления, вложенный в школе. Есть мифы, которые выдаются за реальность. Скажем, Бородинское сражение. Кстати, Кутузов в это время с каким-то графом запил и не приехал – у Толстого есть это в записках. Мы в принципе историю свою не очень хорошо знаем. И меня это волнует, потому что, не зная истории, ничего не понять про «сейчас».
- А что вас, Андрей Сергеевич, больше всего тревожит в современной российской жизни?
- Она не современна. Она такая же, как сто лет назад. Вот что самое печальное. Это иллюзия, что мы живем в 21 веке. Чехов как-то сказал: «Русскому человеку не хватает желания желать.» Вот я Андрею Миронову говорил много лет назад - учи английский язык, станешь мировой звездой.
Да некогда все, отвечает. Вот, если мне дадут роль…
А кто тебе даст, если ты не говоришь по-английски?
Вот это наше ЕСЛИ – неправильно. Поскольку у русского человека очень мало желания желать – то очень многих людей «жизнь живет». Но дублей нет. Каждый день неповторим. Это надо для себя понять. Ни один день не повторяется. Но когда вы молоды, вам кажется, что вы бессмертны.
- Наше общество деградирует?
- Я думаю, что деградирует европейское общество, а мы все-таки европейцы… Мы деградируем вместе с Европой - она потеряла ориентиры. Свобода стала производить неправильные продукты. Свобода предпринимательства привела к Уолл-стриту, страшному предпринимательскому краху. Свобода в искусстве привела к тому, что оно стала прибежищем химер. И рынок победил искусство. Сейчас искусство – то, что можно продать.
- Кто сейчас все-таки «герой нашего времени»?
- В конце прошлого века таким героем был Леня Голубков. А сейчас… Я не знаю… Если серьезно, чтобы это задело всех людей, а не часть народа… Я думаю, что тогда героем нашего времени стал бы офицер, у которого нет квартиры, и жена у него ушла. Он занялся бизнесом и на него наехали. Тогда он стал искать, кто на него наехал…
- Вас часто спрашивают о том, как попасть в Голливуд, как добиться успеха?
- Часто. И я всегда отвечаю: купите билет и поезжайте. Пробуйте. И все. А как добиться успеха - рецептов тут никаких нет. Есть рецепты, как стать здоровым. Я думаю что Голливуд - не главное. Это очень часто иллюзия у актеров – я стану знаменитым и все по-другому пойдет. А до этого времени мы как-то перебьемся. Это неправильно. Надо получать удовольствие от того, что имеешь сейчас, ничего в 2050 году не будет.
- А кто более профессионален – наши артисты или голливудские?
- Конечно, в Голливуде очень профессиональные артисты. Потому что те, кто снимается в Голливуде, получает много денег. Нужна форма. Но насчет таланта не могу сказать. Талант – как деньги. Или есть, или нет. Артист, в принципе, везде одинаков, он как ребенок. Но русскому артисту проще унижаться. А часть актерского мастерства – это способность быть смиренным и унижаться. Это в принципе тяжелая профессия, не советую этим заниматься.
- Когда уже поздно учиться на режиссера?
- Да никогда не поздно. И в 70 лет можно снять первую картину, и она будет гениальной. А может быть, и дрянь. Ничего никогда не поздно - за исключением определенных вещей физиологического характера… Но - когда есть желание. Нет желания - все поздно. Жизнь – это желание. Нет желания – нет жизни.
- Что для вас главное в работе режиссера?
- В киноискусстве главное - человеческое лицо.
А какими средствами вы это делаете - не имеет значения. Или примитивной камерой, которой снимали Чарли Чаплина, или совершенной техникой. Константа - все равно человек. Другой вопрос – должна быть почва для любого зерна… В 60-е годы все не думали о том, сколько картина заработала. Нам важно было, кто снимает. На Антониони и Феллини стояли очереди. Но уже в конце 80-х они исчезли. «Мои зрители умерли», - сказал как-то сам Феллини, когда они с Бондарчуком зашли на сеанс его фильма и застали пустой зал.
Вот в чем дело. Сейчас другие зрители. Молодые режиссеры не могут ни на что опереться. Я учился у Бергмана, Куросавы - это сейчас бесполезно, не нужно. Другой мир, другие приоритеты, другая почва. Мы живем в очень безжалостном мире.
- Для кого вы снимали свои картины?
- Очевидно, для людей которые любят читать. Но не для тех, кто жует попкорн в кинотеатрах. Вы знаете, почему американские картины такие громкие? Чтобы заглушить звук – люди входят и выходят. То есть идет двойное потребление продукта – виртуальное и реальное.
Смысл того, что я делал – помочь понять зрителю то, что нельзя объяснить словами. Вы можете влюбиться в негодяя… Любят не за то, что хороший, а за что-то другое. Это загадка человеческой жизни. Важно понять, как все относительно в жизни.
- А почему вы не сейчас снимаете современное кино вроде «Глянца»?
- Все мои картины - современные. Дело не в «Глянце». Можно снять про сестру Аленушку и братца Иванушку и все будут плакать. А можно снять «Глянец» - и все будут спать. Дело не в современности, а в том чтобы волновало. Я вот снял картину про Генриха Второго, посмотрите – тоже волнует. «Одиссея» - это вообще 3 тысячи лет. Волнует – тогда хорошо.
- Какие фильмы вы любите?
- Мои режиссеры - Феллини, Куросава, Бергман, Джон Форд. Я люблю картины, в которых видно что автор любит людей. Или ненавидит одновременно. Но не презирает.
- Должно ли кино давать надежду?
- Искусство, безусловно, должно давать надежду. Но это не значит, что все будет хорошо. В трагедиях много смерти. Давайте оставим в живых Гамлета или Ромео с Джульеттой. Представьте - они поженились, начались дрязги. Ревность. Он изменил. Она тоже. Кончилось тем, чем все начинается - дерутся два клана. Поэтому давать надежду - это любить героев. Если вы их любите, а они умерли, вы плачете - то это надежда. А если они живы, но вам до фени – то никакой надежды нет.
- Что такое счастье?
- Я вам скажу. Вспомнил научное определение. «Счастье – когда самая насущная потребность у вас удовлетворена и эмоциональный шок от того, что она удовлетворена еще не затемнен новой потребностью.»
- Андрей Сергеевич, что в планах?
- Может быть, весной буду ставить в Италии спектакль. Надеюсь, что поставлю в театре Моссовета Шекспира или античную драму с рок-н-роллом. Мечтаю хоть раз в полгода, но в один день играть два спектакля - утром «Дядю Ваню», вечером – «Три сестры», причем одним составом. Как играет две симфонии один оркестр.
- А цель вашей жизни сейчас отличается от той, какая была у вас в 25 лет?
- В 25 лет мне больше всего на свете хотелось доказать, что я гениальный и поехать за границу... А сейчас мне больше всего на свете хочется, чтобы меня дети любили и внуки не забыли. Уж правнуки – бог с ними.
- Какие ошибки молодости сейчас не сделали бы?
- Нет, все те же самые сделал бы. И не жалею ни о чем.
