Тонкое место — тестирование. Давно не новость, а отношения все не складываются. Тесты «подсматривают», «проверяют», «выводят на чистую воду» — в общем, ничего хорошего испытуемому они не сулят. Холодный инструмент, которым что-то со скрытыми целями из людей выуживают. Но даже не это коробит, а применение и интерпретация результатов. Как правило — не в пользу людей. Очень важно не застревать в этой позиции, потому что, как всякий инструмент, тест может работать как во вред, так и во благо, смотря в чьих руках находится. Этот рассказ — о тесте Доброй Службы.
Предыстория
Я воспитатель детского сада и заочно получаю еще одно образование, психологическое. Об одном задании, которое мне надо было выполнить по программе обучения, я хочу рассказать.
Задание обычное — провести с родителями опрос «100 утверждений», обычный такой тест, в котором участник помечает верные или неверные ответы применительно к себе.
С одной стороны, опытный педагог думает: зачем — и без опросов, по детям видно, у кого какая семья. К тому же нет уверенности, что родители будут отвечать про отношения с детьми честно. А с другой — надо провести. Я провела и не пожалела: верно, что в педагогике любое действие может поменять привычный ход вещей, если отнестись к его ходу неформально.
Тест как место для дискуссий
В общем, я раздала родителям бланки и попросила принести их заполненными на следующий день. Претензии пошли сразу: почему это вы интересуетесь, как мы с мужем решаем вопросы воспитания? Или так: вы что, меня за изверга держите, тут предлагается отметить, приветствую ли я телесные наказания! На этот счет я сообщила, что бланки возвращать не обязательно. Однако не вернули бланки лишь трое, причем это были не те, кто поначалу возмущался. Для большинства родителей многие темы показались настолько важными, что они не просто обвели нужное, но и сделали приписки.
Здесь, например: «У моего ребенка гораздо меньше обязанностей по дому, чем было в детстве у меня» — отметили почти все, но и пояснили: я свою дочку в горничные не готовлю!
Или такое вот место вызвало дискуссионные отклики: «Моему ребенку нужна сильная рука». Одни добавляют: да, и так я воспитываю сильного человека! Другие сами власть над собой не терпят и детям не желают. Третьи признаются, что приходится применять сильную руку, хотя потом сожалеют. Настоящее поле боя эта тема. «Надо» — «нельзя» — «хочу» раздирают современных родителей на части.
Еще утверждение: «У моего ребенка детство тяжелее, чем у других детей». Тут родители задумались: что назвать «тяжелым детством»? Отсутствие необходимой одежды, еды, игрушек, доброго отношения родителей? Или жизнь, в которой у ребенка с утра до ночи нет свободной минуты: шахматы, каратэ, английский, рисование — игрушек полно, холодильник забит, но ни поесть, ни поиграть ему некогда. Никто не желает своему ребенку «тяжелого детства».
Волнующие мысли шли и вслед за утверждением «Ни один проступок ребенка не должен остаться незамеченным». В каком смысле мы должны знать о поведении ребенка все, особенно о некорректных поступках? Да и заметить можно по-разному: заметить и промолчать, но задуматься; заметить и мгновенно пресечь, устроить разнос, но сразу забыть; заметить, а через неделю припомнить и провести подробную воспитательную беседу.
Все глубины личной воспитательной практики открывались каждому, кто взялся обводить в кружок верный ответ. И это, может быть, есть главный итог опроса.
Очистить слух и зрение
Конечно, приходила мысль о том, что родитель отвечает на вопрос, исходя не из того, что он на самом деле делает, а из того, как думает, что делает. Ведь всегда хочется думать, что ты все делаешь правильно. И тут главный парадокс: неуверенный в себе не может заниматься воспитанием, в то же время нерефлексирующий человек в качестве воспитателя неприемлем.
Одна мама отмечает предложение: «Когда мой ребенок плачет, его лучше не трогать, не приставать, он сам успокоится». В то же время я знаю ее дочку уже три года, и она в случае обиды и огорчения всегда ищет поддержки и утешения, бросается на руки. Откуда диссонанс между реальной потребностью ребенка и позицией мамы? Или родители считают, что так правильно, и дают знать, что искать у них поддержки бесполезно? Или так поставлено дома, что в неудачах лучше не признаваться?
Что бы ни было, но главное в таких ситуациях — никаких окончательных выводов не делать, срочных действий не предпринимать. Никого не тыкать носом в огрехи, тем более пользуясь материалом опроса. Просто подумать — и все.
Потому что, какую бы картинку ни вывели родители, дело вовсе не в ее правдивости или ложности. Это стало понятно через некоторое время, когда я стала замечать, что родители переменились...
Факты — это далеко не все
В институте нам говорили, что цель подобного тестирования — выяснить факты. Но о каких фактах можно говорить, если изучать мы можем только следы детско-родительских отношений? И точно так же, как нам, педагогам, важно, чтобы дети сами видели и исправляли свои оплошности, лучше и для родителей.
Ведь мне даже не требовалось рассказывать родителям результаты тестов, они сами себя проверяли, находили ошибки. Они как будто притихли, начали слушать себя. Застеснялись — кто собственной жесткости, кто излишнего баловства. И кто-то становился более мягким, кто-то ослабил контроль, а кто-то, наоборот, начал больше нагружать ребенка. Тест всего лишь подтолкнул их к пониманию, что приемлемо в воспитании, а что нет, дал шанс более рефлексивно отнестись к общению с ребенком. Как оказалось, это куда эффективнее иных лекториев и пособий.
А в институте мою работу раскритиковали: неграмотно проведенное исследование.
Я и не возражала: может быть, результаты и не научные. Однако педагогические результаты моего исследования неоспоримы, они налицо.
Наталья Евгеньева
