Многие телезрители и не подозревают, что подавляющее большинство отечественных телепрограмм — калька с передач иностранного производства. О тяжёлой болезни, поразившей «голубой экран», мы беседуем с известным «режиссёром электронного кино», создавшим более трёхсот оригинальных фильмов и программ.
— Андрей, вы пришли на телевидение задолго до того, как лицензионные программы завоевали отечественный эфир.
— Я на телевидении с 1977 года, а в 1990 году «имел счастье» одним из первых работать на лицензионной программе. Вместе с Дмитрием Дибровым мы занимались «Гиннесс-шоу» и встретились в Америке с устроителями этой чудной передачи. Они очень обрадовались, что к ним приехали люди из России, но мы сразу сказали, что просто фиксировать рекорды в России не годится. У нас показать, кто дальше плюнет, — неинтересно, у нас интересно, в кого плюнули. И я не захотел снимать это «Гиннесс-шоу», не потому что я какой-то там особенный, а потому, что мы в России способны мыслить не хуже американцев.
Ну а сама лицензия — это такая толстенная папка документов, начинающаяся с представительской страницы (сейчас это видеодиски, а раньше были просто слайды), далее идёт описание ведущего — кто он, что он, как он стоит, как он движется, что он говорит, размер этого повествования… Даются эскизы: шесть, допустим, камер, берущих шесть планов: план ведущего, план отвечающего, вопрос-ответ, общий план, аплодисменты, смена световой партитуры, выходит ведущий, говорит вот это, смотрит вот туда, сел, спросил, вопрос слева, зелёная плашечка, вывод влево, стоп, музыка, заставка… Одним словом, это — тюрьма.
Мы опять взяли у Запада какую-то труху.
— Напоминает партитуру для большого оркестра, где расписано, какому инструменту и в какой момент что играть…
— Хорошая ассоциация. Но для того, чтобы хорошо сыграть по нотам, большому оркестру нужен дирижёр. А в лицензионной на русский манер передаче этот режиссёр отсутствует. Ну какой нормальный режиссёр будет делать клише — назовите этого идиота, который окончил ВГИК или ГИТИС? Для него это просто унизительно. И без дирижёра оркестр тоже играет, но у него нет ни души, ни собственного видения, ни проникновения, ни чувств. Можно собрать двадцать лабухов, раздать им ноты, один раз махнуть рукой — они сыграют, и на экране будет всё, кроме одного — вдохновения, чувства и волшебства под названием «искусство».
Мы опять взяли у Запада какую-то труху, а ведь в конце 1980-х годов были впереди планеты всей. Я понимаю тех, кто делает лицензионные программы, — надо же как-то жить, вот и делается что-то «за долю малую». Да, лицензионные программы есть в каждой стране, но, например, на телевидении Италии итальянский дух чувствуется и в музыкальных, и даже в кулинарных программах. А у нас же — просто клише с клише. Пропорции нарушены настолько, что, если выходит настоящая оригинальная передача, она — как белая ворона. И почему-то все лицензионные передачи в России приобретают не смысл продукта, а смысл какой-то халявы. Получается, что телевизионное искусство состоит в том, чтобы быть максимально похожим. У нас получается не телевидение, а шоу двойников. Гламурные режиссёры ходят по останкинским коридорам, ездят на дорогих машинах, и у них ощущение полноты жизни, а в любой лицензионной программе прописан каждый план, там творчества — ноль. Стыдно делать лицензионную политическую программу, стыдно делать «Розыгрыши», которые мы двадцать лет назад делали под названием «Весёлые ребята», ещё стыднее — лицензионные передачи а-ля спорт и стыднее стыдного — массовые развлекательные передачи, где сидит какая-то непонятная публика и кричит «Вау!». Но «конец света» — это лицензионная итоговая аналитическая программа, весь момент творчества в которой заключается в создании образа ведущего-политолога, который почему-то напоминает картавый кактус.
Художественное вещание превратилось в ничто, им никто не занимается. И кто им может заниматься, если в 1990-е годы махровая самодеятельность оккупировала телевидение, а с тех пор не то что не отреклась от того, что пришла не на своё место и занимает его до сих пор, но даже и не стесняется этого. Собирают со всей страны людей, которые дудят в какие-то дудки и играют на барабанах. Да у меня было миллион передач, где раскрывалось народное творчество. Зачем для этого покупать лицензию и сажать туда каких-то странных, хотя с виду и умных людей, которые судят их творчество и даже не понимают, какими они становятся глупыми, когда превращаются в судей. Они несоизмеримы со слесарем-инструментальщиком, который после работы искренне стучит на каких-то бочках. Ты-то тут при чём? Я ведь в твою жизнь не лезу и твои фонограммы не слушаю. Чего ты меня учишь, как ходить по проволоке!
Профнепригодные люди затаились в своих кабинетах и никого туда не пускают.
— Мне кажется, что талантливые люди понемногу вымывались из телевидения, потому что они — независимы, и на работу брали тех, о ком вы говорите…
— Я как-то делал такую программу «Пилот», и в ней все наши поп-звёзды пели караоке. И кроме Бабкиной, из всей существующей сейчас попсы в ноты не попал никто. Но они поют, они сидят в жюри каких-то конкурсов. И всё это от безнаказанности, от этой вот лицензии — не только на программу, но и на жизнь. Если я бесталанный человек и ничего не умею делать, то тогда покупаю лицензию, и всё в порядке. Сколько было групп, которые исчезли неизвестно куда. И никого это не волнует. Сколько можно растить эту пыль в стране, где вузы выпускают огромное количество творческих людей, которые маются и не могут найти себе применения. А у кого из тех, кто работает, не спросишь, что они делают, слышишь: «Да так, дерьмо какое-то: снимаю, ставлю или веду». Они готовы просуществовать на этом месяц или год — и достаточно. Но что это за дело, если не видишь конечной важной перспективы?
Надо сказать, что у нас потребление лицензий началось не в 1990-х. Я хочу процитировать человека, который создал КВН. Гений телевидения Сергей Муратов говорит: «Я познакомился с режиссёром из Чехословакии Станиславом Страдом, и он мне рассказал, что ведёт самую популярную в стране программу „ГГГ“ -„Гадай, гадай, гадальщик“, и мы придумали схожую по жанру и названию игру „ВВВ“ — „Вечер весёлых вопросов“, потом ВВВ преобразовался в КВН, так что славная идея заимствовать телеидеи заложена была нами». Но это тот счастливый случай, когда люди работали и заслужили право называть свою программу «русской игрой». Её любят и сейчас, в неё играют лучшие представители молодёжи, в хорошем смысле соображающие, думающие люди. Но я до сих пор не понимаю принципа отбора судей, я не понимаю их «красноречия». КВН — игра не для жюри, а для зрителей: пусть они электронным способом и выбирают лучшую команду.
— Случай с КВН нетипичный. Одно дело — подсказать идею, как Пушкин Гоголю идею «Мёртвых душ», а другое — слицензировать программу, как партитуру.
— Я уверен, что, если остановить на улице сто человек и назвать им все самые популярные программы, им и в голову не придёт, что это — лицензионные передачи. Но ведь герои программы — ведущие — становятся героями страны, за ними — многотысячная аудитория, впопад и невпопад кричащая «Вау!».
Кстати, о загранице. В Англии был снят полностью провальный юмористический сериал. И те, кто его сделал, просто ради эксперимента решили подложить искусственный смех. Они так посмеялись над собой, сделали самопародию. И это теперь используется как приём — идиоту внушают: «Смейся, идиот! Смех номер три — каблучный, смех номер семь — завистливый, смех номер одиннадцать — брюшной». Их приучают смеяться, как собак Павлова. Нет чтобы сказать: «Дорогие друзья, мы извиняемся за то, что сейчас будем делать эксперимент, мы купили лицензию и сейчас посмотрим, как она приживётся…» Да нет же: «Суперсериал! Для вас стараются лучшие умы телевидения!» А эти умы не стараются — они тупы. Профнепригодные люди, которые затаились в своих кабинетах, никого туда не пускают, покупают лицензии, и не тронь его — ему хорошо. Такой продюсер не страдает, не ищет, не мучается творчески, а смотрит, что лежит не так в куче отработанных западных оригиналов. Всё его творчество состоит в том, где бы подешевле купить лицензию, у него нет заинтересованности, как у продюсера, развивать продукт дальше. Он подписывает соглашение, получает свои деньги, и потом ему ещё капает оговорённый процент. Эта замкнутая система — не путь развития, это путь деградации. Разве можно этим людям заниматься искусством? Если бы это была его идея, если бы он как продюсер создал оригинальное произведение, он бы не дал ему просто так тлеть и умирать. Они не развивают современность, они её задерживают, потому что доедают объедки европейского телевидения.
Моя беда в том, что я телевидение считаю искусством.
Но этого мало, производители лицензионных программ набираются наглости и участвуют в каком-то творческом соревновании, выдвигают себя на какие-то телевизионные премии. Нужно выходить и честно объявлять: «Лицензионная передача (лицензия номер такой-то) шведского телевидения — против лицензионной передачи (лицензия номер такой-то) польского телевидения». У нас есть миллионы вещей, из которых можно сделать юмор, миллионы социальных проблем, которые могут развернуться в бесконечный сериал. А мы все эти лицензии покупаем, эти китайские игрушки, и это стыдно. При том, что огромное количество людей не могут пристроить свои классные идеи публицистических передач, игровых, развлекательных, натыкаясь на пресловутое «неформат». Из этих «неформатов» уже можно составить целый канал, над созданием которого я сейчас и работаю, кстати, получая на него вещательную, извините, лицензию.
А вообще-то мне повезло, ни разу в жизни я так и не сделал лицензионной передачи. Только представьте, от чего нашлись силы отказаться: «Поле чудес», «Куклы», «Форт Байярд», «Большая стирка», а разной мелочи и не счесть.
Конечно, многие продюсеры на меня обиделись. Но это — мой путь, и моя беда в том, что я телевидение считаю искусством.
Сергей Фомин
