Олег Сакмаров - гениальный музыкант и композитор, смелый экспериментатор, человек-оркестр.
Любое интервью с ним любопытно и познавательно.
Он не просто бывший инструменталист «Аквариума» и «Наутилуса Помпилиуса», исполняющий заученные партии. По образованию артист музыковед, поэтому, анализируя культурные процессы, он мудро и тонко направлял творческое движение групп, создавал любопытные аранжировки, предлагал свои идеи, а в случае с «Нау» старался, чтобы самые сложные, нестандартные мировоззренческие тексты поэта, издателя, переводчика и его друга Ильи Кормильцева превращались в песни. Хотя гений последнего далеко не ограничивается текстами «Нау», Насти Полевой, «Урфин Джюса» и других музыкантов: в российской культуре он как многоликий Янус.
Сакмаров и Кормильцев — эрудиты, пытливые люди, которым был интересен не только рок-н-ролл, но и самые разные сферы искусства и философии, — нашли друг друга. В историю вошел их эксцентричный электронный проект «Чужие», который лет на 10 опередил время и трансформации, впоследствии происходившие с музыкальной культурой. Работа с Ильей стала для Олега катализатором еще более мощного творческого развития в самых разных направлениях. Это сказалось на его дальнейшем сотрудничестве с «Аквариумом», куда он вернулся после перерыва, с «Ю-Питером», с которым он играл в начале 2000-х. Потом музыкант переехал из Петербурга в Москву, основал собственную группу, записал сольные альбомы «Живой самолет», «Шелкопряд», «Святой и грешник», «Пантикапейский дневник». Причем если первые три выдержаны в песенном формате русского рока, то последний — экспериментальная работа, в которой актер Антон Бельский читает под психоделическую музыку две поэмы: первую (одноименную) написал сам Сакмаров, вторую («Орфей и Эвридика. 2000 лет спустя») — его жена Кира Сакмарова. Сейчас помимо сольного творчества Олег выступает вместе с Дмитрием Певцовым, является участником группы «КарТуш» и работает в театре «Ленком» руководителем оркестра в спектаклях Глеба Панфилова.
После трагической смерти Ильи Кормильцева от рака в Лондоне в 2007 году Олег Сакмаров вместе с рок-подвижником и писателем Александром Кушниром, который заканчивает работу над книгой о рок-поэте, стали организовывать фестивали и концерты, посвященные ему. Точнее, первый провели, еще когда он был жив, чтобы собрать деньги на лечение. В итоге они были потрачены на установку памятника. В 2009-м прошел концерт в честь его 50-летия, после чего, по словам Олега, последовала пауза. Однако в последнее время люди, которые трепетно относятся к наследию Кормильцева и хотят увековечить его, снова активизировались.
Есть движение «Иллюминатор», которое занимается организацией ежегодных фестивалей памяти и другими связанными с его личностью творческими акциями, в следующем году пройдет большой концерт, приуроченный к десятилетию со дня смерти поэта. В прошлом году его вдова, певица Алеся Маньковская, нашла в компьютере неизданные тексты Ильи, и Сакмаров с Алесей решили «реинкарнировать» их, воссоздав проект «Чужие». Алеся исполнила песни, сочиненные Олегом на стихи ее бывшего мужа. Действие прошло в клубе, находящемся в старом московском особняке, где в свое время выступали Шаляпин и поэты Серебряного века. Сакмаров сравнивает Кормильцева именно с ними, говоря, что вклад, внесенный поэтом в российскую культуру, равнозначен тому, что они сделали для нее. Совсем недавно он устроил эпический творческий вечер, посвященный другу, на котором помимо коллективов, в которых он участвует, сыграли со своими нынешними проектами бывшие музыканты «Наутилуса Помпилиуса» — Игорь Джавад-Заде и Алексей Могилевский, Сергей Летов, команды Shoo, «Томас», BOSAYA, Another Man, «Команда 11», Ива, Алексей Хайчук и Антон Бельский. А накануне Олег Сакмаров рассказал «ЗД» об «антинародной космической» музыке, о том, как их песня с Ильей Кормильцевым оказалась в саундтреке к фильму с Жан-Клодом Ван Даммом и что общего у «Нау» с Бахом.
■ Олег, почему неизданные тексты Ильи Кормильцева, обнаруженные Алесей Маньковской, стали такой счастливой находкой?
■ Илья оставил после себя очень мало произведений — всего около ста. Его архивы мистически погибли: по одной версии, они сгорели в квартире у родителей Маньковской в Минске, по другой — пропали на подмосковной даче его друзей. Кроме того, он был перфекционистом, очень критически относился к тому, что делал, и в итоге десятки, а может, и сотни опусов канули в Лету. Когда мы работали над «Чужими», он забраковывал некоторые вещи на собственные стихи — ему они казались слишком сладкими, попсовыми. Кстати, так произошло с песней «Дождь», которую спел лидер группы «Сплин» Александр Васильев. Она в итоге не вошла в альбом «Чужих» и стала гулять по Интернету под названием «Сплин — Дождь», хотя авторство принадлежало нам с Ильей. В этом смысле у него всегда был иной принцип издания материала, чем, например, у Бориса Гребенщикова, хотя текстов было не меньше. Они всегда с большим интересом относились друг к другу, и у них сложилась своя творческая дискуссия: например, в ответ на альбом «Аквариума» «Любимые песни Рамзеса IV» Илья написал известную композицию «Тутанхамон» для «Наутилуса». БГ же в свое время перепел «Я хочу быть с тобой».
■ А в какой момент началось ваше с ним взаимодействие?
■ Я впервые встретил его на фестивале Свердловского рок-клуба в 1987 году, куда меня отправили от Ленинградской консерватории. Там было блистательное выступление «Наутилуса Помпилиуса», которое меня очень порадовало. На афтепати (как принято говорить сейчас) после концерта я увидел смешного человека, совсем не рок-н-ролльной внешности, который вдруг встал на стул и запел: «Я хочу быть как Цой, и я буду как Цой!» Каково же было мое удивление, когда, познакомившись с ним тогда, я узнал, что это главный автор всех текстов песен «Наутилуса». Через несколько лет он переехал из Екатеринбурга (тогда — Свердловска) в Москву, а так как я часто бывал в столице на гастролях и к тому же с 1990 года стал играть в «Нау», мы быстро подружились, стали постоянно ездить друг к другу в гости. Меня поразило то, как Илья работал со словом, его безграничная эрудированность, кроме того, он знал несколько языков, был очень образованным человеком. Я же, как музыковед исследуя культурологические процессы, рассказывал ему какие-то интересные вещи о музыке, которые другие, может быть, и понимали, но не могли сформулировать. Когда вокруг один сплошной рок-н-ролл, двум культурным людям иногда хочется встретиться и поговорить о чем-то еще, кроме него, — вот такими были наши отношения, такой небольшой философско-культурный кружок. Меня всегда больше всего привлекали не хитовые вещи Ильи, а сложные, мировоззренческие, философские тексты. Не все произведения, которые он приносил, «Нау» потом играли: что-то могло не понравиться Бутусову или музыкантам. У них, например, были сомнения, стоит ли исполнять «Монгольскую степь», я же готов был лечь костьми, чтобы эта песня жила. Мы многому друг у друга учились. Я был представителем питерской психоделической культуры, восходящей через творчество «Аквариума» еще к Дону Хуану Кастанеды, и открывал эту сферу представителям сурового уральского рока, основанного, скорее, на культуре алкогольной. Я был практиком в этой области, а Илья — теоретиком, благодаря ему я стал читать книги Станислава Грофа, крупнейшего американского психолога чешского происхождения, который был пионером ЛСД-исследований, придумал холотропное дыхание и, собственно, был основателем трансперсональной психологии. На издательскую деятельность Кормильцева впоследствии очень повлияли наши с ним бдения, связанные с изучением измененных состояний сознания.
■ Как возникла идея проекта «Чужие»?
■ В 1997 году Бутусов неожиданно распустил «Наутилус Помпилиус», что стало шоком для Кормильцева. Примерно в то же время «Аквариум» в том составе, в котором участвовал я, прекратил свое существование, и БГ отправился в сольное плавание в Америку. Так, Илья остался без Бутусова, я — без Гребенщикова, но у нас были полемический запал и желание совершить творческий акт, который представлял бы из себя нечто иное, не похожее на все, что существовало тогда на рок-сцене, на ту, условно говоря, «поп-музыку» (пусть и в хорошем смысле слова), которую играли «НАУ» и «Аквариум». Мы решили начать делать революционную музыку, очень далекую от народа, но близкую к космосу, которая была бы идейно связана с бурлением нашей философской мысли, а стилистически близка к новым по тем временам электронным стилям — трансу, хаусу, джанглу, трип-хопу. Мы запаслись огромным количеством аппаратуры, подобранной по последнему слову тогдашней электронной моды, сделали из съемной квартиры Ильи студию, поселились там на год и записали за это время альбом проекта «Чужие» с авангардной, глубоко антинародной музыкой, сочиненной мной, и яркими, насыщенными текстами Кормильцева. Этот проект быстро оброс легендами. Мы надеялись, что он будет развиваться, уже подписали договор на выступление с ним на «Кинотавре», собрали живую группу, но случился дефолт 1998 года, и наши планы рухнули. Еще одной причиной стало то, что в конце работы возникли и некоторые творческие разногласия: мы проводили большой кастинг вокалистов, на котором Илья и познакомился со своей будущей женой. Постепенно его интересы переместились в сторону ее композиторской деятельности. В итоге пластинка вышла в двух вариантах: я выпустил альбом под названием «Химический ангел» в Америке, а Кормильцев с Маньковской — «Чужие. Подполье» в Москве.
■ Эти разногласия как-то повлияли на ваши дружеские отношения?
■ Нет, мы перестали делать музыку вместе, но продолжали общаться. Кроме того, потом нас еще больше сблизила интересная история, произошедшая с песней «Чужих» «Comedown». Илья не стал включать ее в свою версию, я же считал эту вещь одной из ключевых и самых удачных, поэтому она, конечно, вышла на «Химическом ангеле». Спустя какое-то время я как-то раз, смотря утром телевизор, случайно обнаружил, что трек вошел в саундтрек голливудского фильма Ринго Лама «В аду» с Жан-Клодом Ван Даммом в главной роли. Причем наши с Ильей имена были указаны в титрах. Когда я позвонил сообщить об этом Кормильцеву, он подумал, что мне все это пригрезилось, но потом все-таки убедился, что я не шучу, и мы решили подать в суд на создателей фильма. Гребенщиков тогда говорил мне: «Раз уж вы попали в Голливуд, все твои материальные проблемы решены до конца жизни», на что умный Илья ответил: «Мне кажется, мы получим не деньги, а монтировкой по затылку». Последнего, к счастью, не произошло, но процесс в итоге ни к чему толком не привел, мы получили какую-то чисто символическую сумму.
■ А как повлияло на вас сотворчество с Ильей?
■ Даже после того, как мы закончили работать над «Чужими», оно продолжилось, и, пусть меня сочтут сумасшедшим эзотериком, я уверен, что оно продолжается до сих пор и он всегда находится где-то рядом, иногда предупреждает о чем-то, иногда шутит, он точно с нами в философско-культурном пространстве. После работы с Ильей я вернулся в «Аквариум», и в альбоме «Пси» использовал те наработки, которые мы создавали вместе с ним. Когда Кормильцев увлекся издательской деятельностью, он постоянно дарил мне свои новые книги, которые продолжали влиять на мое дальнейшее развитие. За 9 лет после его смерти в моем творчестве многое изменилось, я стал по-другому писать песни, моя группа стала играть иначе. После того как Алеся нашла тексты, я написал к ним музыку, и наш совместный концерт стал реюньоном «Чужих». Еще я создал творческое объединение «Арт-студия 49», где мы делаем из поэм и прозаических произведений Кормильцева театрализованные представления, на которых актеры читают эти тексты под сочиненную мной психоделическую музыку.
■ Молодежь пытлива? Какой резонанс вызывает у нее творчество Ильи Валерьевича?
■ Смешно ожидать такого же ажиотажа, который вызывают раскрученные поп-проекты центральных телеканалов, но «эффект Кормильцева», как его можно назвать, глубок и всеобъемлющ. Он пускает свои щупальца в самых неожиданных местах и ситуациях. Например, появилась чудесная певица Ива — девушка с Кавказа, которая не только прекрасно перепела песню «Урфин Джюса» на стихи Ильи «Чего это стоило мне», но и пишет свои замечательные песни на русском языке. С молодыми актерами Антоном Бельским и Игорем Коняхиным мы записали мини-поэму Кормильцева «Когти» и его прозаические эссе. Получилось очень интересно. Я ручаюсь за творческую молодежь, а в подворотнях точно не будут петь песни Ильи, потому что подворотен уже не осталось.
■ Олег, «Аквариум» и «Наутилус Помпилиус» отличаются друг от друга по музыке, энергетике и идеологии. Комфортно ли вам было совмещать две творческие ипостаси, играя и в одной, и в другой группе?
■ В то время я придумал такую присказку: есть два брата-близнеца. Один — нарядный, веселый, расписной, эзотерик, увешанный ленточками и колокольчиками, с флейтой, другой — тоже играет на флейте, только он строг и грустен, да и звуки совсем другие. Оба они — это я. Мне было интересно перевоплощаться, погружаясь в разные структуры мышления и эстетику. Иногда я любил «пошутить», делая аранжировки: например, вся аранжировка «Прогулок по воде» — это практически калька со вступления гениальной вещи Баха «Страсти по Матфею», там та же тональность, тот же размер и фактически те же музыкальные фигуры. Но никто этого, конечно, не заметил — раскусить меня могли только музыковеды, а они вряд ли слушали «Наутилус Помпилиус».
