Только что, сначала в ЦДЛ, на
Довольно увесистый, если подержать на ладони, в 930 страниц, том. Но куда более весом его вклад в сохранение исторической памяти самой знаменитой столичной улицы. Нынче с первого летописного упоминания об Арбате минуло уже 517 лет. Сегодня это не только сама улица, но и прилегающие к ней переулки, Приарбатье, целый городской район между Садовым и Бульварным кольцами.
Когда пытаюсь определить главное, что меня поразило в этой книге, густо насыщенной фактами, событиями, судьбами замечательных людей, о чем так точно сказано во «Вступительном слове арбатского старожила» Сигурда Шмидта, на память приходит очерк В. Чачина об Арбате в послевоенной «Комсомольской правде». В школе автору и его одноклассникам часто умозрительно объясняли, что улица, на которой они выросли и которую исходили вдоль и поперек вместе с впадающими в нее переулками, — это и есть один километр. Но по настоящему улица детства вошла в его сердце, когда в сорок первом он прошел этот километр в солдатском строю, снаряженный по полной боевой выкладке, уходя на фронт рядом с родным домом. Не было тогда еще песни: «За нами Россия, Москва и Арбат». Но это чувство уже родилось.
И оно, конечно, было знакомо другому старожилу улицы. В первом выпуске «Московского архива» воспроизведена его исповедь, впервые обнародованная когда-то в «Советской культуре» (она называлась «Нет задворок у Арбата»):
«От любви твоей вовсе не излечишься, сорок тысяч других мостовых любя... Ах, Арбат, мой Арбат, ты — мое отечество, никогда до конца не пройти тебя».
Я написал эти строки четверть века тому назад, как уроженец Арбата, как долгий его житель и как его солдат, вовсе и не полагая, что удостоен какой-то особой чести, а просто любя этот мир своего рождения, что свойственно всем нормальным людям, любя это кажущееся столпотворение кривых переулочков, втекающих в не менее кривую улицу, эти дворы и их обитателей и легко отличимый арбатский выговор с едва заметной претензией на небрежность, и специфический аромат арбатской зимы, и совершенно особую стилистику строений, содружество веков — особняки XVIII столетия и доходные громадины ХХ века, мягкий русский ампир и буржуазный модерн и вдруг послевоенный Вахтанговский театр, удачно вросший в этот мнимый архитектурный сумбур... Изысканность, строгость, лень, доброжелательность, хлебосольство и достоинство, но никогда высокомерие или чванство, я уж не говорю об уюте — уют, сам собой сложившийся, врожденный, теплый...«.
А еще он называл себя «арбатским эмигрантом». И не только потому, что, так сказать, топографически адрес его прописки был перемещен в Безбожный переулок. Но и потому, что сам нынешний офонаревший, превращенный в блошиный рынок Арбат эмигрировал в бездуховность от того «арбатства, растворенного в крови», которому этот человек сохранил верность до последнего дыхания. О тех, кто сделал его улицу сегодняшней, он с горькой иронией писал: «Арбат покроем туалетной плиткою,
о прошлом вовсе не скорбя,
нас не заставят даже и под пыткою
признать невеждами себя».
Булат Окуджава принимал самое живое участие в рождении «Арбатского архива». Вошел в редколлегию, дал свои стихи, сопроводив их запоминающимся эссе. Так же, кстати, деятельно помогал он возрождению памятника ученикам и учителям приарбатской
Альманах не лишен недостатков, преодоление которых — дело уже следующего выпуска. О них довольно резко говорила на презентации в РГГУ одна из его авторов, москвовед, старший преподаватель МГУ имени Ломоносова М. Реформатская. Тем не менее в расширяющемся и довольно турбулентном потоке новой историко-краеведческой литературы книга эта — знаковое событие. Таким «Арбатский архив» делает сопряжение двух исходно заложенных в нем принципов.
Первый: сохранение исторической памяти в личностном отражении, закрепление, увековечивание такой памяти уже само по себе — величайшая ценность. Чего мы за цейтнотом сиюминутных забот порой просто не осознаем. Но что, например, глубоко понимал Константин Симонов. Какой пронзительной болью за безвозвратную потерю живой памяти были пронизаны последние годы его жизни, когда он душу положил на сохранение «Солдатских мемуаров» Великой Отечественной!
При всем том новый альманах — это прежде всего увлекательное «мемуарное» чтение. Арбат предстает в нем в десятках ярких, порой по своему детективных сюжетов, в зеркалах разных, я бы сказал, разноцветных личностных, субъективных сознаний. Жизнь замечательных личностей — в памяти не менее интересных самих по себе людей. Вот всего несколько таких «арбатских сюжетов».
Фантастическая биография Николая Михайловича Кишкина. Что мы раньше о нем знали из клеймивших его учебников истории? Что он был одним из первооснователей кадетской партии (среди этих первооснователей был и гениальный Вернадский), на два месяца стал министром Временного правительства и на один день, как раз накануне взятия Зимнего 25 октября 1917 года, генерал-губернатором Петрограда с чрезвычайными полномочиями, которыми, впрочем, не успел воспользоваться. Историк Н. Митрофанов так и начинает свой очерк-исследование «Гамбит доктора Кишкина»: «На Арбате было два доктора Кишкина. От одного остался рецепт в медицинском музее. От другого ничего не осталось». А между тем Николай Кишкин сыграл выдающуюся роль в развитии медицины и царской, и... советской России. Когда после многочисленных арестов, судов, ссылки в Солигалич он в начале
Екатерина Кускова предлагала ему покинуть Россию: «Николай Михайлович, Вам никогда не приходила мысль о загранице? Теперь НЭП. Пускают легче... Здесь ведь Вас доконают... А там — работа, Вы же прекрасный врач». Он ответил: «Да я там сразу же умру от тоски о Москве, о Большой Молчановке, о друзьях»...
От репрессивного катка его спасла разве что смерть в 1930 году.
Ключом к этюдам Виктора Липатова о художниках, живших и работавших на Арбате или в Приарбатье, естественно, стал арбатский «Московский дворик» Василия Поленова. Но как волшебно расширяется свет этого полотна за исторические и географические границы Арбата, раздвигая эти границы, в абрамцевских «Девочке с персиками» и «Девушке, освещённой солнцем» Валентина Серова! В звенигородских и тарусских видениях Виктора Борисова-Мусатова. В замысленном Павлом Кориным на далёком берегу Неаполитанского залива портрете Максима Горького.
Липатов подметил эту, в чём-то даже мистическую черту «арбатства, растворённого в крови»: проникать и в глубинные пласты истории, и далеко за пределы «арбатского километра России» (название одной из книг об Арбате). Что не только к художникам относится. К учёным, учителям, инженерам, писателям тоже. Да и вообще ко всем, кому судьба написала на роду быть в духовном родстве с этой точкой на Земле... А сколько тайн, оказывается, как поведал нам о том известный исследователь отечественной живописи Евграф Кончин, хранит в себе такой знакомый с детства портрет Пушкина кисти Тропинина, «домашний», в халате, с заветным, воспетым в пушкинских стихах перстнем на руке (украден в марте 1917 года из музея в Царском селе и до сих пор не найден)! Писан в 1827 году в Приарбатье, на улице Ленивке, где жил художник. Пушкин побывал в его доме дважды. Во второй раз в 1836 году, придя сюда для личного знакомства с Карлом Брюлловым, остановившимся в Москве проездом из Петербурга в Рим...
Тайна за тайной. Открытие за открытием. И порой уже трудно различить, где кончаются воспоминания и начинаются исследования. Именно так: субъективизм мемуаров мирно уживается в «Арбатском архиве» с образцами строго научных исследований, с политически неангажированным историзмом. И это второй основополагающий принцип.
Да, такова принципиальная позиция, исповедуемая, защищаемая, проводимая в жизнь научно-педагогической школой академика РАО Сигурда Оттовича Шмидта, начинавшейся, между прочим, со студенческого кружка в Историко-архивном институте, которым он руководил более полувека. Человек этот, объединяет в одном лице многие (подчеркну: не «представительские», а рабочие) роли. Он — один из «отцов» современного источниковедения, основатель и почетный председатель Союза краеведов России, почетный председатель Археографической комиссии РАН, главный редактор «Московской энциклопедии».
Мы уже писали («Новая газета» №№ 44 и 90 за 2007 г.) о том, каким конкретным содержанием наполняет школа Шмидта это понятие — историзм. Но поскольку сия информация пока проходит мимо глаз, ушей и мозгов наших официальных кругов, не грех и напомнить.
Уже второе десятилетие российские СМИ с периодической повторяемостью сотрясают дискуссии о том, каким быть учебнику истории, являя собой непримиримые сшибки позиций, поскольку у каждой спорящей стороны, у каждой партии — свои Пимены. Да и как тут быть толерантными, если, положим, как это случилось 17 лет назад, на одном конце арбатского километра отмечают
И вот Сигурд Шмидт предложил при передаче исторических знаний новым поколениям опираться на неопровержимые, на мой взгляд, аксиомы-постулаты:
«Первый. Перенацеливание преподавания с государственно-политических акцентов на культурные, общественные, на повседневную жизнь: в каких домах жили наши предки, каков был их домашний обиход, что и на какой посуде они ели, какие были у них орудия труда, оружие, средства передвижения, какие расстояния между городами...
Преподавая историю, можно и важно обращаться к той ее части, которая менее идеологизирована, сравнительно нейтральна — к культуре, науке, технике, быту и общению людей, их семейным устоям. Надо переходить от освещения истории узкими лучиками наших политических карманных фонариков к расширению общего светового круга жизни.
Второй. Соединение преподавания истории с краеведением... Нашими методиками, разработанными в «золотое десятилетие» отечественного краеведения
Возвращение к этому принципу, грубо попранному у нас сталинским разгромом российской школы краеведения, — основа возрождения чувства историзма в нашем народе, в стране, в нашей системе образования.
Думается, что школьный учебник отечественной истории в связи с этим должен существовать в двух ипостасях, быть как бы «двойной звездой». Одна из них — в виде базового учебника, не очень объемного, содержащего основные факты, события, имена общероссийского масштаба. А вторая — региональный учебник (для Центра России, Поволжья, Дальнего Востока и т.д.), в котором — общие методологические подходы, но материал в основном местный.
Понять, что такое ход истории, разобраться в сложном триединстве: человек — природа — культура, в том, что сейчас относят к экологии, культурологии, экологии культуры, легче, обращаясь к визуально, на расстоянии собственного взгляда, окружающей тебя жизни. Все становится личностнее, ближе. И поэтому понятнее.
И, наконец, третий. Критерии истинности, умение докапываться до истины, распознавать и защищать ее в историческом контексте. А это невозможно без системы обоснований, воспитывающей умение творчески и честно мыслить. Чрезвычайно важно, чтобы человек еще в школьные годы усвоил не конъюнктурный (когда важность тех или иных событий, личностей меняется в зависимости от направления политического ветра), а научный, источниковедческий подход к прошлому. Этот подход предполагает обоснования степени доверия к исторической информации.
Юношей и девушек со школьных классов надо учить отличать в истории истину ото лжи, уметь анализировать, какая доля правды, достоверности содержится в тех или иных исторических источниках. Учить пониманию: от того, на основании каких данных делаются выводы о прошлом своей страны, во многом зависит будущее и ее, и их самих. При таком подходе изучение истории становится сферой не только исследовательской мысли, но и формирования нравственных принципов личности".
На встрече в Кремле, где речь шла о новых учебниках истории, я, к сожалению, среди приглашенных не увидел С.О. Шмидта. Тон задавали там другие лица. Но вот вышел "Арбатский архив«-2. И сразу стало очевидно, что он в яви, во плоти отвечает на острейшую общественную потребность. Для мыслящих молодых людей, не сбитых с толку всякими магическими «считалками» типа ЕГЭ, такая книга станет и учебником истории, и примером того, как надо обращаться с исторической правдой.
* Арбатский архив: Историко-краеведческий альманах. Выпуск II. — М.: Наука, 2009. Редколлегия: С. Шмидт (главный редактор); В. Бессонов и Н. Митрофанов (составители); А.Бобрович, А. Задикян, В. Козлов, А. Мельников, Н. Михайлова, А. Музыкантский, А. Нефедов, А. Садиков.
Ким Смирнов
