Жизнь заключенных в СИЗО и так не сахар, и мы все к этому давно привыкли. Но то, что происходит сейчас в «Бутырке», - выходит за рамки понимания.
Изначально история «закрутилась» вокруг одного оперативника - Константина К. (фамилия в распоряжении редакции), который позволял себе «вершить судьбы» арестантов. Заключенные утверждают, что сотрудник оперчасти требовал от них следить друг за другом и писать доносы, а тех, кто не соглашался — подвергал репрессиям.
Пожаловаться на действия «узурпатора» было невозможно: обращения на имя начальника СИЗО и правозащитников пропадали как самолеты в Бермудском треугольнике. С этим тюремщиком столкнулся за решеткой даже «золотой мальчик» Александр Шарыго, обвиняемый в изнасиловании модели: сокамерники считают, что именно из-за прессинга он пытался покончить с собой.
Но история с Константином открыла трагедию куда более масштабную - в «Бутырке» некие силы навязывают заключенным свои «понятия». Перед теми, кто им не следует, открываются печальные перспективы...
А ведь еще несколько лет назад один из заключенных на суде прокричал, что сотрудник «Бутырки», некий Константин обманным образом заставил его подписать документ о сотрудничестве!
«Но я не хочу ни за кем следить и ни на кого «стучать», - выкрикивал парень. - Меня обманули и напугали! Помогите мне кто-нибудь, отмените контракт!»
Так именно благодаря этой истории и оперативнику Константину члены Общественной наблюдательной комиссии (ОНК) Москвы узнали, что такое «оперативный контракт».
Вообще с советских времен на СИЗО возложена функция раскрытия преступлений, совершенных не только внутри изолятора, но и вне его (вдруг, например, сидельцы в камере проговорятся о каком-то неизвестном криминальном эпизоде). Занимается этим оперативная служба, сотрудники которой подчас совсем молодые, без опыта и без достаточной подготовки. В итоге действуют они топорно: ради раскрываемости порой заставляют одних заключенных оговаривать других, манипулируют условиями содержания и т. д. Завербованные таким образом подследственные и являются участниками такого «оперативного контракта».
Одним из таких «молодых да ранних» и является Константин К. Если бы вы взяли в руки журнал посещений «Бутырки» членами ОНК за последние пару лет, то ФИО этого тюремщика (слово, оскорбительное для многих сотрудников ФСИН, здесь употребить вполне уместно) встретили бы там множество раз. Правозащитники регулярно фиксировали жалобы на него от заключенных из разных корпусов.
Только после вмешательства членов ОНК удавалось «снять с контракта» некоторых арестантов, которые не хотели «шпионить», но боялись огласки и репрессий. По словам арестантов, усердный оперативник бил их синей папкой для бумаг по голове и палочкой по пальцам. Причем подобного рода жалобы поступали от арестантов разного возраста, профессии и т.д.. В числе обращавшихся были интеллигентные люди, впервые обвиняемые по не тяжким статьям (соответственно, уровень доверия их словам достаточно высок). Все они одинаково описывали внешность и поведение сотрудника СИЗО. Особенно доставалось от него заключенным из категории «обиженные».
Вообще если в других изоляторах от тюремной субкультуры АУЕ (в переводе «Арестантское уркаганское единство») более-менее удалось отойти, то в «Бутырке» она сейчас чуть ли не на пике. Из писем, которые передают заключенные, вырисовывается опасная картина.
Цитирую: «При попадании на карантин новых заключенных здешние АУЕшники с ходу навязывают «дорогу» (межкамерную связь с помощью самодельных веревок) и спрашивают: «Кто вы? Откуда? Какая беда (то есть статья)? Давайте номер телефона родных». Зачем они это делают? Чтобы затянуть в свою хату «сладкого» заключенного, при деньгах, и качать их с него.
Деньги в «Бутырке» берут за все и за них можно практически все. Перевести человека из камеру в камеру стоит 15 тысяч рублей. «Ноги» (услуги того, кто носит телефоны) стоят 25 тысяч рублей. Это с приходом нового положенца Маги Большого (а сейчас - Васи Большого) они подорожали. Раньше было 10 тысяч плюс стоимость самого телефона.
Сами «продольные» (дежурные по коридору) говорят, что на работу в «Бутырку» очередь как в самую коммерческую организацию. Когда была проверка УФСИН, был «прогон» от братвы: «Не кричите, не налаживайте дороги». Выходит, что воспитательно-педагогическую работу в СИЗО ведет исключительно АУЕ. Все приспосабливаются к порядкам АУЕ, как могут».
Но вернемся к нашему «герою». Однажды члены ОНК даже провели с ним разъяснительную беседу, указав на недопустимость подобных методов работы.
- На беседу он пришел с той самой синей папочкой, которую описывали заключенные, - рассказывает бывший член ОНК Анна Каретникова.
Константин обещал пересмотреть свое отношение к заключенным, но слово не сдержал.
- Меня заставили оговорить моего сокамерника, - рассказывает 22-летний Эмиль Муравлев, которого члены ОНК опрашивали в середине января 2017 года в камере № 20. - Якобы тот всех агитирует после освобождения ехать воевать в Сирию. Это было вранье, и я отказался. В итоге я отправился в камеру с худшими условиями, затем в карцер.
Я писал несколько заявлений на имя начальника СИЗО и в ОНК, но они не доходили до адресатов. Пришлось побывать даже в корпусе, где содержатся осужденные к пожизненному сроку, причем мне сказали, что здесь меня никто из правозащитников не найдет и не поможет. Сам он (Константин К. - прим. Авт.) составил на меня уже 12 рапортов о якобы имевших место с моей стороны нарушениях.
Общение с Константином не прошло бесследно и для «золотого мальчика» Александра Шарыго, обвиняемый в избиении и изнасиловании модели Анны Лисовской. После того, как оперативник «заморозил» его (жалобы Александра не доходили до адресата), тот пытался покончить жизнь самоубийством. В итоге попал в психиатрическую больницу, где провел 5 дней.
- Потом он вернулся в камеру и сотрудник его больше старался не доставать, испугавшийся последствий, - рассказывают сокамерники Шарыго.
Конфликт между Александром и Константином, очевидно, мог бы закончиться весьма плачевно, если бы Шарыго не выпустили на свободу: предельный срок содержания под стражей у него истек.
Кстати, на своей страничке в соцсети Шарыго разместил фото из камеры СИЗО. То есть у него за решеткой был телефон с интернетом. Но! Приносят телефоны за решетку не заключенные, а сотрудники. И наказывать надо их, а не арестантов, которым они любезно свои услуги предоставляют.
Зато начальник «Бутырки» Сергей Телятников грудью встал на защиту оперативника Константина: считает, что тот - хороший работник, борется с преступностью за решеткой, и, в частности, с проносом телефонов.
А вообще, как выражаются правозащитники, «Бутырка» - самая черная карта из колоды московских централов. Большой, сложный изолятор, где сидят представители многих диаспор, где ведутся войны «за лучшие нары и Канары» (адвокаты рассказывают историю, как один арестант, чтобы выжить в «Бутырке» переписал на другого человека имущество, в числе которого было несколько островов на популярном архипелаге). Управлять им надо тонко, как оркестром.
- А вместо этого что произошло? - восклицают правозащитники. - По сути всю власть в СИЗО взяли в руки оперативники. И все решают здесь они. С другой стороны, мы наблюдаем резко возросший объем недовольства "рядового" спецконтингента, так называемых "мужиков" на обнаглевшее и живущее по ложным понятиям АУЕ.
Один их последних случаев - арестанта сокамерники избили за то, что он хотел читать книги и заниматься обжалованием решения по своему уголовному делу (кстати, этот человек сам добился отмены в кассации, теперь будет пересмотр). Еще одного «выжили» из камеры за то, что он заявления писал по своему делу в ФСБ. Это кто когда запрещал по своему уголовному делу жаловаться?! Это в каких понятиях, в каких «укладах» такое прописано? В том то и дело, что нигде. И у нас есть подозрение, что это придумали те же оперативники.
Правозащитники намерены инициировать изменения в законодательство, которые позволят упразднить оперчасти в СИЗО. Ну а судьбой Константина и других оперативников «Бутырки» займутся во ФСИН, куда отправлены официальные обращения.
Комментарий зам директора ФСИН России Валерия МАКСИМЕНКО:
- В отношении всех изложенных фактов будет проведан служебная проверка. Особенно мы изучим, насколько достоверно то, что заявления в адрес ОНК и вышестоящие инстанции, уничтожались. Это грубейшее нарушение закона.
