В прокат выходит «Боже мой!», новый фильм Арно Деплешена, в котором режиссер реконструирует реальное расследование убийства старушки, некогда произошедшее в его родном Рубе. Ни аллюзии на Достоевского, ни мастерство главных актеров фильма Рошди Зема и Леа Сейду не помогли этому эпизоду из криминальной хроники стать художественным высказыванием
Видимо, устав рассказывать «слишком фантастические» истории, Арно Деплешен, тридцать лет назад объявленный «Кайе дю синема» надеждой французского кино (восемь из его тринадцати полнометражных фильмов с тех пор участвовали в конкурсе Каннского фестиваля), пошел на странный эксперимент. «Боже мой!» (в оригинале — «Roubaix, une lumiere», «Рубе, одна свеча») — не фирменная фантасмагория с черепами, обнаруженными в дипбагаже, возвращениями с того света и шпионскими миссиями в экзотической Белоруссии, а инсценировка расследования убийства в провинциальном городке Рубе на границе с Бельгией, которое до Деплешена в режиме реального времени уже запечатлел Моско Буко в синема-верите «Рубе, Центральный комиссариат, текущие дела» (2008). Несмотря на квазидокументальный характер фильма Деплешена, ему вполне подошло бы название в духе романтических советских шестидесятых: «Комиссар» или «Баллада о комиссаре».
Комиссар очень любил лошадей, утирал слезы изнасилованной школьнице и примирял с родителями бунтующую семнадцатилетнюю беглянку. Хотя, как и положено настоящему комиссару, считал, что детям лучше расти в приютах на государственном коште, чем в семьях социально опасных элементов.
Комиссар носил лицо в глубоких и скорбных складках. Такие лица с легкой руки Владимира Заманского вошли в моду в советском кино 1970-х: Игорь Ледогоров, Анатолий Азо, Эммануил Виторган.
Комиссар смотрел на мир скорбным, неподкупным взором. Он никогда не повышал голос на арестованных: для этого у него были специально обученные товарищи. Он угощал арестованных сигаретами и водой, но не скрывал, что будущее их ужасно.
Комиссар всегда, с первого взгляда, с первой реплики знал, кто именно из людишек, попавших в его поле зрения, виновен. Но в ответ на просьбы коллег раскрыть секрет сверхъестественной интуиции удивленно улыбался: не знаю, как-то так оно само получается. Будь он героем советского фильма, сказал бы, что руководствуется классовым чутьем.
Комиссар был бесконечно одинок. Свое одиночество он выбрал сам, ибо одиночество — синоним его работы. Когда-то у него была большая и, наверное, дружная семья, но она бросила его, вернувшись на заморскую родину. Остался один племянник, да и тот уехал бы, но сидит в тюрьме и считает дядю гадиной. Для полноты семейного счастья не хватает лишь упоминания о том, что племянника посадил лично комиссар,— но нет, не он, как-то не сложилось.
Живи он в СССР, его назвали бы «верным дзержинцем». А во Франции у него нет шансов даже на ту канонизацию, которую он, по мнению Деплешена, безусловно, заслужил. Ведь комиссара зовут Якуб Дауд (Рошди Зем), он родом из Алжира и французский выучил только в школе заштатного Рубе. Он напоминает соплеменникам, что еще на их памяти на дверях дискотек было начертано: «Собакам и арабам вход запрещен». Жизнь, безусловно, изменилась к лучшему, но диалектику никто не отменял. Теперь на улицах выкаблучиваются — в полном содружестве с подонками титульной национальности — дети тех, кого на дискотеки не пускали.
«Боже мой!» — чистой воды агиография, иконописный портрет комиссара полиции, персонажа, которого десятилетиями если не компрометировали, то уж точно без всякой позолоты изображали лучшие французские режиссеры от Мориса Пиала до Оливье Маршаля. Даже непонятно, как такой Дауд не запятнал своей ризы в Рубе, родном городе Деплешена. Ведь Рубе — это диагноз. В бывшем «французском Манчестере» проживает менее 100 тысяч человек — меньше, чем сто лет назад. Каждый третий — безработный, это в 2,5 раза больше, чем в среднем по Франции. Подушный годовой доход меньше среднефранцузского в два раза.
Преступность — соответствующая. Горящие на обочине автомобили — привычная деталь городского ландшафта. Две маргиналки-любовницы (Леа Сейду и Сара Форестье) зверски задушили 83-летнюю соседку, чтобы украсть у нее банку кошачьего корма, упаковку темного пива и пару початых флаконов моющих средств. Раскрутке девиц на то, чтоб они заложили друг друга, отведена львиная доля фильма. Если кому-то нравится музыка допроса, басы «злых» следователей и бельканто «добрых», то это фильм для них. Ну и еще, возможно, для будущих полицейских, изучающих технику и технологию допросов. Хотя им гораздо интереснее и полезнее оригинальный фильм Буко, где и полицейские, и убийцы — настоящие: без невыносимой «человечинки» во взорах слуг закона, без артистически выдавленных слез преступниц, без дребедени нервных жестов и шмыганья носом, которые французы принимают за правду жизни.
Какой смысл в старательной инсценировке уже запечатленной реальности — решительно непонятно. «Боже мой!» не напоминает, как может показаться, дурное реалити-шоу — это и есть дурное реалити-шоу. То, что преступность социально детерминирована, никакой не бином Ньютона. Деплешен говорит, ритуально помянув Федора Михайловича с Родионом Романовичем, что ему, всегда отождествлявшему себя с жертвами, захотелось взглянуть на мир глазами «палачей». Но в таком случае нельзя ли было выбрать палачей поинтереснее, чем эти две бессмысленные твари? Что? Деплешен увидел в Клод и Мари «своих сестер»? Против этого совсем уж смешно возражать: принцип «родственников не выбирают» работает только в жизни, но не на экране.
Михаил Трофименков
