Почти пятьдесят лет назад на экраны вышел культовый фильм «Человек-амфибия». Страну словно охватила лихорадка. Девушки толпами дежурили возле дома, где жил красавец Владимир Коренев, исполнитель главной роли. Они писали ему письма, признавались в любви, высылали свои фотографии в стиле ню и просили лишить их девственности. В его бездонных синих глазах они искали что-то, чего, видимо, не могли найти у своих кавалеров. Что именно — попыталась выяснить Наталья Цыганова.
На мою просьбу об интервью он, смеясь, ответил: «И зачем я вам? Я ведь уже старенький!» Вот так реакция! Похоже, несмотря на недавний юбилей (в июне артист отметил семидесятилетие), Коренев по-прежнему в сумасшедшем фаворе у женщин. Впрочем, добравшись до Театра имени Станиславского, где актер служит без малого вот уже пятьдесят лет, я в этом убедилась сама. Все дамы, попадавшиеся нам навстречу (до гримерной комнаты Владимира Борисовича мы шли по каким-то длинным лабиринтам), при виде его буквально расцветали. Причем вне зависимости от возраста. И, как пятьдесят лет назад, утопали и растворялись в синей мгле его глаз.
Ну, теперь мне все ясно. Поклонницы до сих пор не дают вам покоя, вот вы, услышав по телефону женский голос, и решили отказаться от интервью. Так? Владимир Коренев (смеется): «Ну что вы! Просто я столько раз рассказывал о себе корреспондентам различных изданий, что, наверное, ни осталось ничего, о чем бы читатели вашего журнала не знали. Мечтаю, чтобы хоть раз меня спросили о том, о чем никто никогда не спрашивал».
Какой вопрос вы себе задали бы?
Владимир: «Любому человеку я задавал бы один вопрос: счастлив ли он?»
Вы счастливы?
Владимир: «Грех было бы сказать, что нет. С другой стороны, не могу ответить на этот вопрос однозначно. Ведь формулы счастья нет. По формальной логике счастье — это отсутствие несчастья. А значит — я счастлив».
Для вас важнее личное благополучие или профессиональный успех?
Владимир: «В иерархии моих ценностей профессия на третьем, а может, и на четвертом месте. А личная жизнь — на первом».
Странно звучит для известного актера, любимца зрителей.
Владимир: «Но это же они меня любят. Знаете, ведь и Пушкин родился не для того, чтобы писать стихи. Он родился, чтобы просто жить! А поэзия — это побочный продукт его жизни. Было бы чудовищно, если бы мы, например, занимались сексом только ради производства на свет потомства. Вы согласны со мной? Дети — это побочный продукт любви. Признаюсь вам честно, я актерством занимаюсь для себя, а не для зрителя. Мне нравится это делать, я получаю от этого удовольствие. И это единственное, что я умею делать более или менее прилично. И потом, относительно искусства могу сказать: оно от избытка сил, а не от недостатка. А если от недостатка, то это сублимация — перевод одного вида энергии в другой. Но тогда и искусство получается больное, тяжелое, депрессивное, замешанное на ненормальностях. Например, есть два великих режиссера — Тарковский и Феллини. Оба гении. И как патриот я должен больше любить Тарковского, но отдаю предпочтение Феллини. Потому что Тарковский меня вгоняет в депрессию, а Феллини из нее вытаскивает».
Актерство сегодня более выгодная профессия, чем раньше?
Владимир: «Да, наверное. Помню, после съемок в „Человеке-амфибии“ я остался должен Ленинградской студии тридцать пять рублей. Оказывается, они там что-то напутали и заплатили мне лишние деньги. Пришлось возвращать. Роль Ихтиандра в начале карьеры оказалась редкой удачей, она спасла меня (и соответственно мою семью) от нищеты, которая тогда была постоянной спутницей молодых актеров. Я умело пользовался своей популярностью — с удовольствием ездил на многочисленные выездные концерты. Что касается сегодняшнего дня, то за все нужно платить. Если ты хочешь денег, соглашайся на все, что предлагают. Но в этом случае ты уже сознательно идешь на снижение качества. Невозможно играть полноценно, отдаваясь своему герою, если у тебя на данный момент этих героев как минимум пять. А еще дополнительно съемки в телепроектах...»
Дворянская усадьба
Коллеги и друзья отзываются о вас как об очень добром человеке...
Владимир: «Неудивительно, ведь меня и мою сестру Наташу (она старше меня на полтора года, кстати, тоже окончила ГИТИС, театроведческий факультет, сейчас работает библиографом в Центральной театральной библиотеке) воспитывали в любви. Мои родители безумно любили друг друга, их союз был очень прочный. А это, как правило, закон природы: в крепких семьях вырастают и крепкие дети, со стержнем внутри. Родители почти никогда не расставались. Они вместе переезжали с одной морской базы на другую (отец был военным). И мама была „при муже“, отец имел возможность ее содержать (мужчина вообще должен содержать женщину!). Такой вот правильный расклад семьи... Пока они катались по стране и загранице, некоторое время нас с Наташей воспитывала бабушка, от которой мы получили огромный заряд доброты и нежности».
Ваши светские манеры — как будто в дворянской усадьбе воспитывали — тоже заслуга родителей?
Владимир: «Конечно. Мой отец, Борис Леонидович, был замечательный человек. Один из самых образованных, интеллигентных офицеров в нашей армии того времени. Он служил контр-адмиралом на Черноморском и Северном флотах, знал несколько языков. Читал лоции на голландском языке. Когда служил в Китае военным советником, помогая КНР создавать флот после войны, научился говорить даже на сложном для восприятия китайском. Он смог привить нам с сестрой не только манеры, умение вести себя в обществе, но и правильные взгляды на жизнь. Прекрасно одевался, изумительно умел сочетать вещи, шил костюмы только у самых хороших портных. Обожал живопись, литературу, театр. К чему и нас с Наташей приучил. А мама привила гостеприимство, дружелюбие и умение всегда высоко держать голову, не унывать».
А внешность такая вам от кого передалась?
Владимир: «Да не считаю я себя прямо-таки сказочным красавцем! И никогда не считал... Скажем так: я никогда не страдал комплексом неполноценности и одновременно никогда не был нарциссом. Не знаю, от кого мне досталась моя внешность. Я не похож ни на маму, ни на папу. Бабушка моя вообще была бурятка, с пергаментной кожей и раскосыми глазами. Папа — да, красивый, статный мужчина. И, кстати, выше меня. Помню, я уже вымахал до ста восьми-десяти семи сантиметров, а он все равно смотрел на меня и вздыхал: „В кого ты такой низкорослый?“
Когда я стал известным актером, а он приезжал ко мне в гости, мы отправлялись гулять по Тверской улице. И женщины смотрели тогда не на меня, а на него. Мама моя — ярко выраженная хохлушка с девичьей фамилией Орличенко. Такая толстенькая, пушистая, мягкая. Она была хохотушкой, великолепно готовила. И меня этому научила. Я готовлю очень хорошо, у меня на даче целая полка кулинарных книг. И вообще из всех радостей, что у меня есть, это еще и возможность вкусно покушать. Я сибарит, люблю чрево-угодничать — обжора, в общем».
Страх любви
У вас огромный опыт прожитых лет. В чем, по-вашему, смысл жизни?
Владимир: «Жизнь сама является смыслом. И счастье, по-моему, это простые человеческие радости».
И для вас это...
Владимир: «...жена, любимая дочка, обожаемый внук. И вот, кстати, про себя я могу сказать: все, что есть во мне хорошего, квинтэссенцировалось в то, что я замечательный дед!»
Ваша супруга Алевтина и дочка Ирина — актрисы, служат в одном театре с вами. Внук Егор тоже собирается продолжить династию?
Владимир: «Нет, он не хочет быть артистом. И я даже доволен этим. Пусть занимается тем, что ему нравится. Правда, ему всего пятнадцать лет, и пока он еще не определился, что же ему интереснее всего. Увлекается многим: футболом, компьютером... Похож ли Егор на меня? Он лучше меня. Умный, добрый, красивый, крепкий парень. Кстати, уже сейчас выше меня ростом, да и ботинки у него
Среди тех, кто составляет ваше счастье, вы в первую очередь назвали жену. Ваши чувства к ней не остыли до сих пор? Владимир: «Наташа, любовь — это редкая штука. Это настоящий дар божий! И есть единственное определение любви, на мой взгляд. Любовь — это вечный страх лишиться того, кто с тобой рядом. Потому что если ты останешься без этого человека, жизнь потеряет смысл. И вот когда ты осознаешь присутствие в себе этого ужаса, можешь с уверенностью сказать себе: я люблю. Это единственный критерий, которым любовь проверяется, а все остальное — лишь что-то похожее на любовь: похоть, симпатия, притяжение... Все что угодно, но только не любовь. А любовь — штука глубокая, очень ответственная, больная, страшная. Ты все время с этой любовью носишься. И она для тебя — все!»
Вам-то повезло — вы любили и любите. В следующем году с супругой отметите золотую свадьбу. Помимо любви в чем еще секрет семейного долголетия?
Владимир: «Это вам лучше Алевтину Константиновну спросить, потому что это ее заслуга. Я ведь тот еще фрукт! Это только кажется (и часто пишется), что Коренев белый и пушистый. Характер мой далеко не сахар. Я в большой степени эгоист, как всякий человек, который занимается искусством. Да и вообще у меня много недостатков... Но, видимо, она из тех великих женщин, которые способны ради чего-то (наверное, ради любви и качеств, которые она во мне видит и ценит) терпеть все это...»
Правда, что именно она предложила вам в загс пойти?
Владимир (смеется): «Да-да, именно так! Конечно, женила! И правильно сделала, иначе бы тетки меня разорвали на куски. И очень хорошо, что предложила она это до съемок «Человека-амфибии». Иначе я не знаю, что бы там было... Мы ведь встречались четыре года. И вокруг меня постоянно вились девчонки. Даже преподаватели посмеивались. Однажды известный актер Георгий Конский съязвил: «Этот ваш Коренев кончит жизнь как Рафаэль Санти!» — «А как кончил жизнь Рафаэль Санти?» — поинтересовалась не менее известная и обожаемая нами, студентами, Ольга Андровская. «Помер от полового истощения, скончавшись на своей любовнице!»
В общем, Алле надоело смотреть на все это безобразие. И она мне сказала: «Иди домой и подумай. Если завтра придешь к такому-то времени, то мы с тобой пойдем и подадим заявление в загс». И я, конечно же, пришел«.
У вас ведь были красивые партнерши. Наверняка возникало желание с кем-то из них закрутить роман?
Владимир: «Если вы хотите про Настю Вертинскую сказать, то меня вообще удивляет, как такие слухи могли появиться. Она была тогда совсем девочкой — пятнадцать лет, училась в школе! В перерывах между съемками сидела, уткнув нос в учебники!»
Да помимо Вертинской хватало кинодив, и в театре тоже...
Владимир: «Как бы я вам ни ответил, вы все равно не поверите, а читатель — тем более. Ничего не было. Ни-че-го».
Душа и тело
Вашей жене можно только позавидовать. Получается, вы настолько стойкий и безгрешный...
Владимир: «Я небезгрешен. Здесь дело в другом. Во-первых, я вам уже говорил про любовь, как я ее понимаю. А у меня была и есть любовь к Алле. Во-вторых, мне не нравились абсолютные красавицы. Почему-то всегда казалось, что в них какой-то изъян. В-третьих, у меня никогда не было проблем устроиться как мужчине — вы понимаете, о чем я. Желание-то обычно возникает тогда, когда у тебя этого нет, а у меня всегда было изобилие. И, наверное, даже пресыщение. Но с другой стороны... (Надолго замолкает.) Наша профессия отчасти страшная вещь. Если ты актер, то должен уметь влюбиться в партнершу, с которой играешь. Был такой великий английский трагик Эдмунд Кин. И вот как-то ему сообщили, что умер его отец, которого он очень любил. От жуткого горя Эдмунд страшно закричал. А потом остановился и повторил этот крик. Он хотел запомнить ужас морального потрясения и реакцию человека на него, чтобы потом сыграть. То есть, понимаете, не испытав эмоции, ты вряд ли сыграешь их достоверно. Вот сколько раз я за своего героя переживал любовные истории? И на тот момент я абсолютно примеривал все это на себя, как собственную жизнь. И любил, и страдал. Вот в этот момент я изменял жене или нет? Не знаете, что сказать... Вот и я не знаю».
Алевтина Константиновна, насколько я знаю, недолго ревновала вас к поклонницам.
Владимир: «Недолго. Она же поняла, что я от нее не уйду, и все, успокоилась. Но первое время ей тяжело приходилось. Ведь правда: и за руку в подъезды затаскивали, и помадой стены расписывали (за свой счет ремонт приходилось делать), и газеты поджигали в почтовом ящике, и фотографии в обнаженном виде присылали, и предложения делали... Хотя мне все это нравилось — хорошо же, когда тебя любят. Знаете, я в антрепризе играю пожилого Дон Жуана, который все умирает и никак не умрет. И вот приходит к нему монах исповедовать: „А эти 617 женщин, которых ты соблазнил?!“ На что мой герой отвечает: „Монах, соблазнить их невозможно, они сами кого хочешь соблазнят“. В девяноста девяти случаях из ста инициатива исходит от женщины».
Но вас-то сотни раз соблазняли! Как человек с ярко выраженным мужским началом мог устоять?
Владимир (загадочно улыбается): «А я и не устаивал, может. О своих грехах — не грехах расскажу лишь священнику на смертном одре. (Смеется.) Я всегда знал: в моей жизни есть что-то, чего нельзя разрушить. Порой говорят: „Хочешь избавиться от греха — поддайся ему“. Не знаю... Не зря ведь есть заповедь: „И в мыслях не пожелай“. По-моему, вот как раз „пожелать в мыслях“ — это более страшная измена, чем физическая. Что там секс — гимнастика, не более. А вот когда ты перестаешь любить и душой жаждешь другого человека — это страшно».
Сейчас известные люди часто бросают своих жен, с которыми прожили не один десяток лет, ради молоденьких любовниц.
Владимир: «Ну, я бы так никогда не сделал. Я же не дурак: ну кому я нужен в моем возрасте? Может, и нужен, но я же понимаю, что это не любовь. Это мезальянс, и сколько я их видел за свою жизнь — почти все кончались плохо. А стану совсем старый, буду развалиной, и что? Она плюнет и уйдет. Нет, надо вместе уходить из жизни с человеком, с которым ты прожил жизнь. Тогда все нормально: и с совестью, и с душой, и с телом».
Может существовать дружба между мужчиной и женщиной?
Владимир: «За свою жизнь я понял: лучшие друзья — это женщины. Вернее, так: мой опыт говорит о том, что лучшие мужчины — это женщины. Вы более мужественны. Мужики слабее. У меня больше друзей именно женщин, а не мужчин. Мне с ними проще. Может быть, потому, что женщины для меня сделали все. Они меня создали, научили видеть, любить и понимать этот мир. У моей сестры были подружки, и я рос, можно сказать, с ними. Я наблюдал за ними, они делились со мной всеми своими женскими тайнами. Так что я о вас, женщинах, знаю очень и очень много. Только вот никогда и никому не скажу, что именно».
