Безруков на все руки

Он любит говорить много, прежде всего о кино и театре. Он немного пафосен, патетичен, но, несмотря на это, ему почему-то хочется верить. Накануне дня рождения «МК» разыскал актера в Тольятти.

Сегодня Сергею Безрукову исполняется 35 лет. Повод ли это всенародно праздновать да итожить то, что прожил? Применительно к этому артисту — несомненно. Да для многих он и не Безруков уже, а Есенин, Пушкин и даже Иешуа. Так и хочется крикнуть: «Ай да Безруков, ай да сукин сын!»

— Сергей, что вы забыли в городе «Жигулей»?

— Записываю есенинский диск со стихами и песнями. Так получилось, что с 95-го года их скопилось достаточное количество. А после выхода сериала «Есенин» возник своеобразный поэтический голод, потому что в фильме было слишком мало стихов. Я там их много читал, но все это сократили, потому как, наверное, посчитали, что стихи с телевизора слушать будет тяжело.

— Да, давно вы уже больны Есениным.

— Слово «больны» мне не очень нравится, так же как мне не нравится, что мы болеем за нашу сборную.

— А как же надо?

— Думаю, нужно выздоравливать за нашу сборную. Вообще «болеть» — слово нехорошее, лучше быть здоровым и сильным. Ну а что касается Есенина, то это прежде всего было увлечением отца. Он же сыграл поэта еще до фильма Урусевского «Пой песню, поэт», до Никоненко. Это был фильм-опера «Анна Снегина». Его юношеская страсть и увлечение передались мне. Первое стихотворение, которое я в своей жизни выучил, было есенинское «Белая береза под моим окном». Ну а дальше настал год 95-й, когда в Ермоловском театре я впервые сыграл Есенина на сцене. В фильме же этот образ более бунтарский, нежели воспроизведение в точности есенинской жизни. Сериал ушел в детективность: убили ли Есенина или он сам наложил на себя руки… Меня же всегда больше интересовало его творчество, философская глубина, мне это хотелось сыграть.

— Понятно, о Есенине, как и о других ваших персонажах — Пушкине, Иешуа Га-Ноцри, — вы можете говорить бесконечно…

— Но в жизни я совсем другой человек и никоим образом не приравниваю себя к своим героям. Это было бы глупо, нелепо и бестактно. И главное, чтобы шлейф от этих ролей не касался меня. Ведь, когда актер входит в роль, он немножко после начинает заигрываться. Важно, чтобы это не вошло в жизнь. После того как я сыграл Есенина, а до этого — Сашу Белого, то сразу же пытался от них отойти, потому что невольно что-то от моих героев во мне проявлялось. Это самое опасное в актерской профессии — когда ты в жизни начинаешь копировать тех, кого сыграл.

— Вы знаете, что некоторые подшучивают над вашими сценическими прототипами великих предков?

— Думаю, таких людей немного. Я часто катаюсь по стране, у меня много спектаклей, съемок, и по тому, как меня люди встречают, я этих шуток не наблюдаю. Конечно, всегда бывает прослойка циничных людей, которая может шутить над всем чем угодно. Мне же важна оценка зрителя. Наш зритель тем и хорош, что он верит. Но эту веру нужно завоевать.

Самое важное — не уронить свое достоинство в его глазах, не утратить эту любовь. Люди, которые приходят на мои спектакли, потом идут еще и еще раз. И фильмы пересматривают. А что касается людей циничных, завистливых… Так уж выходит, что практически любая моя работа является каким-то огромным всплеском, резонансом, а ведь не каждому это удается.

Я счастлив, что благодаря Господу Богу и своим родителям мне дано такое интуитивное чутье, когда я выбираю роли, которые потом взрывают общественное мнение. Эти роли — при всех различных реакциях — заставляют человека думать, размышлять, спорить. Это самое важное, что есть в творчестве. А самое страшное — когда актер сыграл роль, и она ушла в небытие, никто ее не заметил и никому она не нужна. Человек ведь потратил на это силы, эмоции, здоровье, свое время. У меня такого нет. Я трачусь, и мои роли находят отклик в сердцах. Причем роли разные. Я люблю устраивать над собой эксперименты — из огня да в полымя. И почему-то людям циничным и неверующим как раз по душе пришелся Иешуа Га-Ноцри. Это просто удивительно!

— «Мастер и Маргарита» — мистическое произведение. С людьми, которые играют в таких постановках, как правило, случается что-то нехорошее, ужасное…

— Я много переосмыслил в себе после того, как сыграл Иешуа, по-новому взглянул на себя, на все то, что делаю, на свое творчество, на жизнь. Теперь я всегда стремлюсь к тому свету, умиротворению, которые у меня были, когда я играл эту роль, настолько мне было просто по-человечески хорошо. Я не играл высшие силы, божественные. Этот персонаж был для меня просто добрый человек, со всей добротой и любовью к ближнему. Я в жизни тоже к этому же стремлюсь.

Меня многое цепляет, задевает, порой происходит то, чего бы я не хотел. Но я каждый раз пытаюсь вспомнить состояние доброты, которое у меня было на съемках «Мастера и Маргариты», и пытаюсь этому следовать в жизни.

Честно признаюсь, не всегда это получается. А бывают роли, до этого сыгранные, которые, наоборот, могут всколыхнуть страсти, кипящие в душе. Я же живой человек…

— Помню, еще одна наша общая знакомая, нежно вас любящая, сказала по поводу фильма о Пушкине: «Как мне жалко Сережу Безрукова, когда ему приходится натягивать этот ужасный парик».

— Я могу сказать только о спектакле «Александр Пушкин», который идет в Ермоловском театре уже шесть лет подряд. Я знаю мнение пушкинистов с Мойки, 12, которые всегда приходят на спектакли, когда мы на белые ночи приезжаем в Питер играть в БДТ. Я знаю мнение хранителей музея в Михайловском, в Петровском по поводу спектакля и моей роли.

Но я не хочу никого обижать, а уж тем более петь дифирамбы в свой адрес. Что касается моих сцен в фильме, то я пытался в них быть настоящим и подлинным. Мне пришлось сыграть смерть Александра Сергеевича в том самом кабинете, где он скончался. Были еще сцены ревности, приступы ярости. Все, что происходит в кадре, со мной реально происходило. Исполнителя роли Геккерна я буквально за шкирку спустил с лестницы, после чего у меня сильно заболело сердце. Мне на самом деле захотелось уничтожить этого человека. Ведь в жизни Александр Сергеевич именно так, с приступами безумной ярости и выпроводил Геккерна, причем в выражениях не стеснялся. А если читать воспоминания, то ярости у Пушкина было, может, гораздо больше, чем у меня в кадре. Когда я играл Есенина, некоторые возмущались: «Как же так, он дерется с самим Пастернаком, да еще в кровь!» А я призываю людей просто больше читать. Есть же воспоминания Всеволода Рождественского, где он писал, что Пастернак с еще каким-то поэтом держали Есенина, а бил его кто-то третий…

— И все-таки какой же у вас рецепт, чтобы не сойти с ума и не твердить всем и каждому: вот, мол, я с Пушкиным и с Есениным на дружеской ноге?..

— Рецепта нет. У меня просто есть голова на плечах, поэтому никуда и не заносит. Я себя никем не мню и не представляю. Я же играю не только великих, но и огромное количество рядовых граждан, и бандитов, и милиционеров. А есть же еще герой в «Иронии судьбы-2» Ираклий — абсолютно типичный менеджер компании, отнюдь не великий. Мне нравится пытаться разбирать человеческий характер. А если он и великий, то все равно человек. Мне интересны внутренние метаморфозы, которые происходят с человеком. Интересно играть людей, которые находятся в своем пограничном состоянии.

— Но про артистов часто говорят, будто за образами своих персонажей они теряют себя. Вы все время то о Есенине, то о Пушкине, но я-то говорю с вами, а не с Пушкиным…

— Я актер, и у меня к 35 годам уже есть определенный опыт. Хотя учиться этой профессии можно до старости. Но какой я человек — об этом знают лишь мои родные и близкие, моя супруга Иришка, мои родители. Читать всякие небылицы, которые у нас пишут, особенно близким людям, всегда бывает очень смешно. Прежде всего я актер, который порой забывает себя. Я совсем не отдыхаю, все время трачусь. Но так и должно быть. Есть моя мхатовская школа, есть мой отец, есть Табаков, актеры, которым я доверяю. Коль уж мне суждено быть в этой жизни артистом, то, наверное, этому нужно следовать. Я никогда не смогу успокоиться и всегда буду экспериментировать. Актер не может постоянно сидеть дома на диване и смотреть телевизор.

— Да вы фанатик!

— Да, фанат профессии, сцены, театра.

— Но, может, в этом фанатизме вы сублимируете, убегая таким образом от настоящей жизни?

— Да, порой то, что я себе не могу позволить в жизни, позволяю в своих ролях. С помощью этих ролей пытаюсь открыть какие-то неожиданные ящички в своей душе и чего только в них не находить. В жизни-то я спокоен, реализован, и никакой сублимации мне не нужно. Во мне нет никакой ущербности. Но, знаете, как же интересно в себе открывать какие-то неожиданные проявления. Иногда удивляешься: оказывается, и это во мне есть, и даже вот это! Так я пытаюсь разобраться в самом себе. Да, порой залезаешь и в нелицеприятные уголочки души, но это своеобразное лечение, ведь, откопав совершенно неожиданно что-то в себе самом, ты пытаешься с этим бороться. Я не могу о себе говорить как о сверхположительном человеке. Если бы мы все были ангелоподобными, то к чему тогда стремиться?

— Никогда не становилось страшно от самого себя?

— Бывает… Иногда какие-то проявления, которые я нахожу в себе, просто ужасают. Вот я не подозревал, что у меня могут быть приступы ярости, негодования. То есть того, чего в жизни и близко не могло быть. Откуда оно берется, непонятно. Но я стараюсь это оставлять в ролях. Самое важное, чтобы то, что я увидел и даже испугался, не продолжить в своей жизни.

— Актеров еще называют «сукины дети». Тоже считаете себя «сукиным» ребенком?

— Ребенком — безусловно, а что касается другого эпитета, то он для меня неприемлем. Ведь есть же чувство долга и порядочности. А если этого нет, тогда, наверное, «детей» так и называют. Я все-таки склоняюсь к тому, что актер должен оставаться ребенком. Ведь верить в предлагаемые обстоятельства, в то, что ты сейчас не ты, а кто-то другой, способны только дети. А что касается порядочности и ответственности, то они должны быть. Нельзя быть флюгером в этой жизни. И в актерской профессии все должно быть по-настоящему: если в кадре играешь страсть — это должно быть искренним, если слезы — то настоящие, а не влагоизвлечение. Никогда нельзя заниматься обманом. Ну а в жизни-то мы действительно все не ангелы…

— Вы хоть иногда чувствуете себя младше своего 18-летнего пасынка?

— Вот сейчас на Свердловской киностудии я снялся в фильме, который, наверное, будет называться «Золото», по произведениям Мамина-Сибиряка. Там молодой актер Макс, ему 14 лет, играл моего сына. Так на съемках я с ним возился и дурачился, будто мы ровесники, потому что нужно было найти общий язык, чтобы в кадре были настоящие отношения отца и сына. Порой я глядел на себя со стороны и думал: «Ну, вроде бы абсолютно взрослый парень, которому 35 лет, а на самом-то деле чистый ребенок». Интересно, как на меня смотрели со стороны?..

— Жена вас тоже считает большим ребенком?

— В чем-то да, хотя у меня есть абсолютно мужские обязательства, которые я на себя беру. Актер должен быть в кадре ребенком, а в жизни — мужчиной и понимать, что на тебе семья, должен элементарно зарабатывать деньги.

— Насколько для вас важен бытовой комфорт?

— Конечно, есть некие привычки, но если потребуется, готов жить в различных условиях. Я не из категории тех капризных звезд, которые пишут сами себе какие-то умопомрачительные райдеры. Есть элементарные вещи, которые просто необходимы для того, чтобы в кадре быть в целости и в сохранности, выспавшимся. Вот мне не нравится, когда водитель курит, у меня от этого голова болит. Тогда я стараюсь попросить его очень вежливо, чтобы он воздержался от курения. Просто я некурящий и не переношу запаха дыма.

— И все же: как часто приходится «включать звезду»? Вот вас что-то раздражает, и нужно поставить человека на место…

— Нет во мне такого. Даже самому неловко. Иногда думаю: «Ну, надо повести себя как звезда»… Хотя слово «звезда» в этом отношении я не понимаю. Есть звезды на небе, а мы люди. И когда люди включают ту самую «звезду», почему-то мне становится неприятно. А сам я «звезду» не включаю — и от этого иногда мучаюсь. Хотя, если крыша у меня съедет, есть люди, которые мне ее поправят. Да, порой необходимо о себе как-то жестко заявлять, чтобы уважали. Только уважение ко мне присутствует и без этого.

— Но вы же наверняка часто встречаетесь с обычным человеческим бытовым хамством. И как в этом случае спастись?

— Я ненавижу быдло, хамство, хотя «ненавижу» — это слишком серьезное слово. Лучше сказать, не принимаю. Как с этим бороться — честно говоря, не знаю. Может, воспитанием? Все-таки артисты, как бы это по-советски сладко ни звучало, тем, что они делают, воспитывают зрителей. В советское время в кино и в театре был положительный герой, и ничего в этом плохого нет. А отвечать хамством на хамство вряд ли можно. Это человека не вылечит.

— Но в свое время вы получили по полной программе за романтизацию бандита Саши Белого.

— Нужно просто разобраться, каким он был и что с ним стало. Вроде бы такая бравада, романтика, а в результате — трупы друзей. И вместо депутатства в Госдуме, обилия денег, связей человек стал заложником всех этих бандитских идей, «ответок». В результате — потеря семьи, которую он в спешке должен был отправлять в далекую страну, да и сам растворился. Абсолютно страшный урок для всех. Правда, молодежь этого не понимала и пыталась подражать Саше Белому. Если всмотреться, то только слепой не увидит страшного урока и наказания, которое происходит в фильме.

— Как происходят артистические карьеры остальных ваших друзей по «Бригаде» — Дюжева, Майкова, Вдовиченкова?

— Периодически мы встречаемся, иногда что-то о них я узнаю из прессы. С Володькой Вдовиченковым, который недавно в «Тарасе Бульбе» сыграл Остапа, периодически пересекались, хотя и не впрямую. А с Димкой Дюжевым спустя 8 лет мы снялись в лирической комедии «Каникулы строгого режима», фильм выйдет в будущем году. И вот с Димкой через столько лет мы опять оказались вместе, будто родные люди. Годы проходят, а отношения остаются — и это здорово!

— Это здорово, но, с другой стороны, включишь телевизор, а там — все время Дюжев.

— Димка мне периодически звонил, спрашивал: «Серег, мне сейчас предлагают в рекламе сняться — скажи, стоит?» Я рад, что от некоторых реклам его отговорил. Но он взрослый человек, у него семья, ребенок. Так что наставником мне для него быть не нужно. Он вполне взрослый мужчина и вправе поступать так, как он сам того хочет и желает.

— Но Сергея Безрукова в таких передачах не видно. Вот вам в программе «Две звезды» не предлагали что-то попеть?

— Предлагали, но это не мое. У меня есть театр, кино. Еще есть радио. Только что мы с Олегом Павловичем Табаковым записали большой радиоспектакль «Анна Каренина». Там задействована практически вся трупа «Табакерки». Марина Зудина — Анна, а я — Вронский. Но тех моих коллег, которые участвуют в каких-то телешоу, я не осуждаю.

— У вас вообще есть друзья среди актеров?

— У меня замечательные отношения с Костей Хабенским, мы с ним вместе кочуем из картины в картину. Мы и эсэмэсками переписываемся, и созваниваемся, пересекаемся, хотя не могу сказать, что часто. По иронии судьбы получилось так, что с Лизой Боярской мы после «Иронии судьбы-2» сыграли сначала в «Адмирале», а теперь вместе на сцене. Спектакль называется «Сирано де Бержерак». Я — Сирано, а Лиза — Роксана. Честно говоря, я никогда не предполагал, что мне предложат такую классную роль. Но вот предложили!

— Как сейчас вспоминается «детство золотое», когда вы еще озвучивали программу «Куклы», пародировали Бориса Николаевича, в частности?

— Вспоминается как бесшабашность и азарт. И время было бездумное, но обаятельно бесшабашное. Когда нужно было заявлять о себе. Тогда все спорилось, ладилось, и приходилось завоевывать театральный и киношный мир. Каждая новая работа — бой. Нет, сейчас тот азарт не утрачен, но тогда я испытывал какой-то щенячий восторг, упоение в бою. А озвучивая «Куклы», даже немного причислял себя к великим диссидентам. Мы говорили то, чего нельзя было говорить, и боялись, что нас рано или поздно посадят или чего хуже — расстреляют на глазах у всех.

— А сейчас вы хотя бы для себя не пробуете пародировать Путина или Медведева?

— Сейчас мне с лихвой хватает творчества. Тогда я снимался не так много, и в театре роли были не главные. Что касается голосового хулиганства, то у меня и это есть: скоро в мультфильме «Сказ про Федота-стрельца, удалого молодца» по Леониду Филатову я буду озвучивать Федота.

Александр Мельман