В маленьком зале Московского драматического театра «Человек» помещается всего 35 зрителей, и попасть сюда сегодня практически невозможно. «Или… или…» – спектакль, поставленный режиссёром Фёдором Торстенсеном, оказался событием, неожиданно и эффектно стирающим усталость от множественного театрального бессмыслия. Этот спектакльпосвящён Ольге Ваксель – Лютику, как чаще её называли. Женщине, которую когда-то любил Мандельштам.

 

Тем, кому повезёт, доведётся увидеть пронзительную игру одной из самых ярких и, наверное, самых недооценённых актрис нашего времени. Когда-то, совсем ещё юной девочкой, Милена Цховреба восхитила Сергея Параджанова, снявшего её в последнем и лучшем из своих фильмов «Ашик-Кериб». С тех пор, настойчиво избегая маскульта, Милене удавалось никогда не снижать свою личную планку – актёры часто расплачиваются за этот выбор дорогой ценой.

 

Спектакль удивительным светом озаряет историю жизни Ольги Ваксель. Судьбу загадочной женщины, так противоречиво воспринимаемой и современниками, и литературоведами: одни видели в ней пустую, экстравагантную полуистеричку-полунимфоманку, другие – «гения жизнетворчества», «ангела, летящего на велосипеде».

 

В «Или… или…», кажется, вдруг становится яснее короткая и яркая история любви гениального поэта.

 

 

Об этой некогда прелестной и талантливой, «чертовски компанейской девушке» долгое время не было известно практически ничего, кроме важного – Осип Мандельштам посвятил ей несколько прекрасных лирических стихотворений («Я буду метаться по табору улицы тёмной…», «На мёртвых ресницах Исакий замёрз…», «Жизнь упала, как зарница…», «Возможна ли женщине мёртвой хвала?..»). Первой о посвящении, признающем, как много адресат стихов значил для поэта, свидетельствовала Анна Ахматова, а затем и брат Мандельштама Евгений Эмильевич.

 

Известно было также, что в 1932 году супруг-дипломат Христиан Вистендаль увёз Ольгу в Норвегию, где через месяц она вдруг застрелилась. А незадолго до смерти Лютик надиктовала мужу свои воспоминания, в 1960-х годах переданные сыну Арсению, оставленному ею в России. Для печати они, кстати, не предназначались. (Арсений Арсеньевич Смольевский умер в 2003 году. Он был филологом, писал музыку, прекрасно рисовал. И всю жизнь посвятил матери, по крупицам собирая память о ней – воспоминания, письма, стихи…)

 

Ольга Ваксель родилась в 1903 году в очень интересной семье. Среди прославленных предков, выходцев из Швеции, – знаменитые русские мореплаватели, – например, Свен Ваксель, открывший вместе с Берингом Аляску, Алеутские и Командорские острова. Прапрадед Фёдор Петрович Львов был поэтом, писателем, директором Певческой капеллы. Прадед Ваксель со стороны матери – известный русский путешественник и публицист, комендант форта Росс в Северной Калифорнии Александр Гаврилович Ротчев. Другой прадед – великий скрипач Алексей Фёдорович Львов, игра которого вызывала восхищение Мендельсона и Шумана (именно о нём слова Мандельштама «И прадеда скрипкой гордился твой род…»). В истории России он навсегда остался в памяти как автор гимна «Боже, Царя храни…».

 

Мать Лютика, Юлия Фёдоровна, была прекрасной пианисткой и композитором. Отец, Александр Александрович, служил в Кавалергардском полку, а после выхода в отставку стал предводителем местного дворянства. «Мой ветреный отец», – так называла его Ольга в своих воспоминаниях – «бородатого и меланхоличного, красивого и избалованного»… Родители разошлись в конце 1905 года, когда девочке не было и трёх лет, и её воспитывал отчим – её собственный дядя, кузен её отца. Алексей Фёдорович Львов служил начальником личного вокзала для семьи императора в Царском Селе.

 

Война, революция, надвигающийся голод, страшная в своей отвратительности личная история, разодравшая жизнь надвое, – в 11 лет над девочкой надругался немолодой офицер, лежавший в Дворцовом лазарете, где работала старшей хирургической сестрой её мать… В 18 лет Ольга выходит замуж за весьма приличного человека – преподавателя математики Арсения Фёдоровича Смольевского, но вскоре понимает, что не любит. Он добивался её, преследовал, шпионил, угрожал, даже отнимал ребёнка…

 

Подобная история повторится ещё не раз – она словно вовлекала других за собой в некий круг обречённости, из которого многим было очень трудно вырваться. В бесчисленном круговороте мужских лиц (врач, моряк, скрипач…), отраженных в её мемуарах, некоторые останавливают на себе интерес читателя, другие не запоминаются вовсе… Однако один из них приковывает пристальнейшее внимание.

 

 

Семья Лютика была дружна с Максимилианом Волошиным. Весной 1916-го, а затем – летом 1917 года Ольга с матерью жила у него в Коктебеле. Именно там она познакомилась с Мандельштамом. Лютик была подростком, но, видимо, столь очаровательным, что запомнилась всем – не зря Осип Эмильевич, уже вернувшись в Петербург, навещал девочку в институте. Неравнодушен к юной Ольге, к примеру, был и её троюродный брат Николай Гумилёв, руководитель кружка поэтов в Институте живого слова (ей было уже 15), проводивший «сепаратные занятия» с Лютиком в своей «квартире африканского охотника, фантазёра и библиографа».

 

Спустя несколько лет, осенью 1924-го, Ольга Ваксель и Мандельштам случайно встретились на улице, и он привёл её к жене – домой на Морскую. Все трое стали общаться очень близко, даже слишком: «Всё началось по моей вине и дикой распущенности того времени», – писала спустя десятилетия Надежда Яковлевна Мандельштам… Именно поэтому в 1967 году её крайне взволновала весть о том, что мемуары Лютика появились у сына в Ленинграде.

 

«…Всё выходит наружу, да ещё в диком виде, – ужасалась Надежда Яковлевна в письме к литературоведу Александру Гладкову, которого просила во что бы то ни стало достать для неё эти записи.– …Я бы хотела знать подробно, что в этом дневнике (вместе с эротикой)». Не зря переживала – Ольга писала о ней с симпатией, но откровенно.

 

Надежда Яковлевна ответила Лютику жёстко: в её «Второй книге» (1972 г.), как и в письмах знакомым, Ольга Ваксель предстаёт плаксой, истеричной нимфоманкой, почти душевнобольной. «Дура была Ольга – такие стихи получила»… «Единственная её особенность: она ходила по Ленинграду и давала всем и всё».

 

И вдруг – между столь ядовитых строк – следуют признания: Лютик «была не только красавицей, но очень нежной и тихой», или «Ольгу он помнил всегда…». «…Я никогда не забуду диких недель, когда Мандельштам вдруг перестал замечать меня и, не умея ничего скрывать и лгать, убегал с Ольгой и в то же время умолял всех знакомых не выдавать его и не говорить мне про его увлечение, про встречи с Ольгой и про стихи… Пустой взгляд и пустые слова, которыми мы тогда обменивались, и сейчас ранят меня». В книге об Ахматовой период этого романа жена поэта характеризует так: это «трудное время единственного серьёзного кризиса в наших отношениях с О.М».

 

«В жизни брата увлечение, а может быть, и больше – любовь к одной женщине оставила особенно глубокий след, – также писал об этом Евгений Эмильевич Мандельштам. – Это была Ольга Ваксель – Лютик. Большое чувство к Лютику нашло отражение и в творчестве Мандельштама-поэта…». Иначе было с самой Ольгой – в записях она едва ли уделяет этому роману большее внимание, чем своим отношениям с другими мужчинами.

 

Оценки разошлись жёстко – «или… или…». Полубезумная нимфоманка (бесконечный ряд мужчин, метания, депрессии, крайняя эксцентричность) или «беззащитная принцесса из волшебной сказки, потерявшаяся в этом мире»? Не нужно спешить выносить приговор Лютику – это очень не простая история. Именно поэтому однажды возникла идея описанного выше спектакля: 35 зрителей – 35 присяжных, и, возможно, к концу действия они придут к совсем неожиданному решению этой удивительной литературной загадки.