Я бы хотел вам признаться, что всё, написанное до этого момента, было чистой правдой. За тем исключением, что Стивен, упоминаемый мною, должен был быть описан поподробнее.
Потому что несколько читателей не совсем поверили в его подлинность. Один из них даже сказал следующее: «В твоём рассказе Кению можно легко заменить на, допустим, автомойку. И ничего не изменится».
Я стал думать, почему же так вышло. Ведь Стивен на самом деле существовал, он правда кениец, более того мы поддерживали с ним связь до самого проявления вторичных половых признаков, совпавшего ещё и с некоторыми дуновениями судьбы, приведшими меня в закулисье театра с напяленной в район таза балетной пачкой белого лебедя.
Видимо, это оттого произошло, что я недостаточно описал, как он оказался в этом подмосковном городке и чем в этом месте занимались его родители. Учитывая ещё и тот факт, что он задержался там надолго, как минимум по факту того, что активную дружескую связь я поддерживал с ним до 16 лет.
Я знаю, что его отец работал при посольстве России в столице Кении Найроби. Насколько я могу восстановить разговоры внутри его семьи, которые я слышал, находясь у него в гостях, он хотя был человеком довольно сметливым, ловким, умным, должность его была скорее курьерского звена. Может быть, как раз поэтому он так хорошо ездил на велосипеде. Высшего образования у него не было.
Зато оно имелось у его матери, которая была местной. Её звали Дарья, его звали Патрик. Она работала в пресс-службе волейбольного клуба «Искра». Впрочем, волейбол — это отдельная история, и в одном из следующих текстов я расскажу вам, как Тарас Хтей пытался поставить мне правильный удар на подаче.
Ещё, конечно, проблема в том, что я пытался следовать чудно́й интонации, каковой требует рассказ о детстве. Таком же чудно́м и весёлом, как всякое путешествие на край ночи с огарком свечи, дотлевающим в бутылке из-под ликёра «Vana Tallinn», оставленной кем-то в недопитом виде у подножия памятника маршалу Неделину, гибель которого была столь же сказочна, сколь трагична и жестока. Он сгорел при взрыве испытательного образца ракеты на Байконуре.
Я недосказал про вторичные половые признаки! Дело в том, что Стивен, как и всякий африканец, совершенно не обращал внимания на их нахрапистые появления в раннем возрасте. Они захватывали его физиологию рывками. Например, в эти наши два года он уже с безмятежным выражением лица ходил за воспитательницами, шевелившими бёдрами словно наливными яблочками.
Я не обращал на это совершенно никакого внимания, в то время как ему это уже почти что наскучило. Неудивительно, что в 16 лет, когда мы играли с ним в баскетбол, его действительно интересовало, как забросить трёхочковый, не отрывая ног от земли, а не то, как непринуждённо взять за плечи Аню Талалову, чтобы заглянуть ей в глаза...
Всё это я веду к тому, что однажды мы со Стивеном нашли на комоде в игровой комнате яслей фотоаппарат. Мы забрали его себе и решили припрятать в углу моего шкафчика. Фотоаппарат принадлежал воспитательнице. После того как она обнаружила его пропажу, она подняла вверх дном все вещи в яслях. А когда ничего не нашла, построила нас всех, в смысле – детей, шеренгой.
Она мыслила в правильном направлении, решив, что его утащил кто-нибудь из нас. Но была нежно воспитана и потому не могла дать выход гневу. Мы стоили в шеренге, как арестанты вдоль Соловецкого озёра, закуривая последнюю сигарету, но в ней не было столько зла, чтобы поворачивать нас спинами.
Сначала она просто жалостливо смотрела на нас – в надежде, что кто-нибудь из этих несмышлёнышей узнает во взгляде просьбу о помощи, выйдет из шеренги, возьмёт её за руку и отведёт в схрон.
Потом она заплакала, видимо, поняв, что этот частный случай – проявление общей линии в её жизни. Не было того, кто мог бы её защитить.
И тогда я вышел из шеренги, коснулся её руки и отвёл к своему шкафчику.
После этого она меня всё-таки отшлёпала. Этот случай стал для Стивена предметом подколов в мою сторону на долгие годы. Я приобрёл статус дамского угодника, в силу этого от дам и огребающего.
Но странно было другое.
Мне как будто понравилось. И сам сюжет, и, что важно, его детали.
Ведь по большому счёту я пострадал за искусство. Сначала я украл, потом я вернул, потом я поплатился. В процессе я испытывал все основные чувства: любопытство, страх, вину, сожаление, сочувствие, любовь, очищение... Плюс, чья-то рука наконец-таки коснулась моей задницы.
А фотоаппарат тот мне потом подарили. Это была мыльница «Зенит». При выпуске из яслей эта воспитательница мне её отдала – видимо, она как-то переосмыслила ту ситуацию.
К сожалению, я так ей ни разу и не воспользовался. Более того – позднее, уже около восьми лет мне было, я обменял её на оранжевую футболку сборной Голландии по футболу и книжку «Приключения капитана Солнышкина». И ничуть не жалел. Но цепь была запущена ею.
Её звали Света. Светлана Александровна.
Глеб Буланников
