Бывшая 25-я, образцовая

Звуки моего послевоенного детства… Старьевщик с неподражаемым «Старье-берем», точильщик ножей у подъезда: «Примуса-керосинки починяем»… И конечно, патефон. В каждом доме, как и у поэта Галины Шерговой:

Зеленый  старый  патефон

Стоял у бабушки в столовой…

Мое нехитрое наследство,

Далекий мир и звуки детства…

Вы для меня послушно пели

– Бернес, Шульженко, Церетелли…

А еще коммунальные запахи жареной трески, щей из квашеной капусты. И двор с его бесконечными забавами: штандер, ножички, лапта. Ах, как я играла в лапту! Впрочем, двора не было: полоса асфальта, зажатая между пятиэтажными корпусами. Любимое наше место – груда угля, сброшенного с грузовика для котельной.

Хобби – открытки киноактеров. На тротуаре долго красовались слова, написанные мелом, огромными буквами: «Сева, не задирай нос, он и так курнос!» Мы были влюблены во Всеволода Ларионова, сыгравшего Дика Сэнда в «Пятнадцатилетнем капитане». Ларионов жил где-то рядом.Школа  с  ее  бесконечными  требованиями,  номер  175,  бывшая 25-я, «правительственная», как ее называли. Что ж, если были кремлевские ателье и столовые, санатории  и  поликлиники,  жилые  дома для элиты, почему бы не иметь и престижную школу?

Подобие такой школы уже существовало, в Москве, в районе Кропоткинской улицы: опытно-показательная школа имени П. Лепешинского, видного деятеля революционного движения. Она и создавалась для детей революционеров. МОПШКи – так называли себя ее ученики.

Но дети революционеров уже выросли, внуки еще не подросли. Зато подрастали дочери и сыновья партийных, ответственных работников, членов Политбюро, народных комиссаров. В общем Кремлевские дети.

Начиналась 25-я образцовая школа с гимназии Франца Креймана.

В 1858 году император Александр II подписал постановление, которое «разрешало лицам, чувствующим на то призвание», открывать частные школы. Одна из первых школа-пансион Франца Ивановича.

2 октября 1858 года священник Андриановской церкви отслужил молебен и дал свое пасторское благословение «вновь насажденному рассаднику   образования».

В первый день на занятия пришло всего шесть учеников. Через три года  учеников  было  свыше  60.  Классы  приготовительный и начальные. В маленьких комнатках на Первой Мещанской улице тесно, поэтому переехали в огромный дом на Пречистенке. Это позволило организовать пансион, полный и частичный. Полупансионеры оставались обедать, а пансионеры здесь жили. «Воспитанники будут пробуждаемы своими воспитателями в 6 часов, – говорилось в Уставе. – А зимою в 6,5 часов и после получасовой утренней молитвы станут пить чай».

Скоро «рассадник образования» встал на ноги. В 1865 году император Александр II высочайше соизволил даровать право «переименовать содержимый г. Крейманом частный пансион в частную мужскую гимназию». И вновь переезд, теперь уже с Пречистенки на Петровку, в дом Самариной, потом на Садово-Самотечную и, наконец, собственный дом, Пименовский переулок, 5. Великолепный двухэтажный особняк. Мраморный вестибюль, широкая раздвоенная лестница на второй этаж, хорошо оборудованный спортивный зал, двор, обнесенный забором.

Родители, подавая прошение о зачислении своего ребенка, подписывали обязательство: «Буду прилагать всевозможные старания, чтобы все распоряжения гимназического начальства были им в точности выполняемы, снабжать всеми учебными пособиями, вносить своевременно плату за обучение и одевать его по установленной форме».

Форма включала полукафтан из черного сукна, однобортный, чуть выше колен. Застегивался он на девять посеребренных пуговиц, такие же пуговицы были сзади и на карманных клапанах. Воротник скошенный, синего цвета, края обшиты узким серебряным галуном. Спереди,  на  воротнике,  пажеский  галун.  Шаровары  и  пальто  тоже из черного сукна. Пальто двубортное, на воротнике петлицы и пуговицы. Фуражка черная с синим околышем. Над козырьком посеребренный знак из лавровых листьев, между которыми крупные буквы М.Ч.Г.К.  –  московская  частная  гимназия  Креймана.

Правила для учащихся строгие, но разумные:

• Если кто из воспитанников нуждается в деньгах для непредвиденных и необходимых расходов, он может попросить их у директора, но отнюдь не должен занимать у товарища.
• Без позволения воспитателя воспитанники ничего не могут покупать или выменивать. В особенности запрещается без его позволения покупать лакомства или посылать за ними.
• Все письма, отсылаемые или получаемые пансионерами, должны проходить через руки директора, который, если найдет нужным, вскрывает их в присутствии воспитанника.
• Воспитанники не увольняются из школы на семейные праздники, каковы дни рождения, именины родителей или близких родственников, потому что число праздников и без того уже значительно.

Среди преподавателей – дочери основателя гимназии Анна, Эмилия, Екатерина, почетные гражданки, а также сын Рихард.

Долгое время учителя работали без отметок и классных журналов. Потом отметки ввели. 5, 4 и 3 – тут все ясно. Двойка означала не совсем удовлетворительно, единица – вовсе неудовлетворительно. А вот как расшифровывались оценки за прилежание-поведение: 5 – отлично, 4 – хорошо, 3 – добропорядочно, 2 – не совсем одобрительно, 1 – худо.

В 1901 году Франц Иванович передал все права на содержание и управление гимназией сыну Рихарду. После революции гимназия была закрыта. На ее месте возникла школа номер 38 Краснопресненского района. Просуществовала она недолго. В августе 1931 года вышло Постановление ЦК ВКП(б) «О начальной и средней школе». В одном  из  пунктов  –  создать  образцовые  школы,  «поставив  их в более благоприятные материальные условия и сосредоточив в них лучшие педагогические силы».

Так  школа  превратилась  в  25-ю  образцовую.  Директор  Нина Иоасафовна Гроза.

В музее современной истории России (бывший музей Революции) я нашла фотографии 1928 года. Нина Гроза вместе с Кларой Цеткин в Кисловодске. Цеткин в вязаной кофте, с палкой, Гроза – в косынке, завязанной сзади. Словом, рабфаковка.

Вот парадный подъезд… Маленький тихий переулок забит машинами. Не по торжественным дням, по рабочим. Детей возили на занятия и с занятий, даже если они жили близко от школы. Положено! И, конечно, охрана, в машине, на улице. Среди подъезжающих машин можно было видеть драндулет с номером Г-12–09. Это машина Крупской, которая благоволила школе.

Надо ли объяснять, что главная достопримечательность – дети Сталина? Впрочем, Василий учился здесь всего несколько лет,  до этого его возили в 20-ю школу. Говорят, был несносен, вел себя вызывающе. Школу лихорадило. В книге О. Смыслова о сыне вождя приводится письмо, которое сотрудник Главного Управления Госбезопасности К. Паукер направил И. В. Сталину: «Хорошо было бы Васю перевести в другую школу… У меня намечена 25-я школа на Пименском (так и написано: Пименском. – Е.М.) пер. (Тверская). Там очень строго, большая дисциплина… В эту же школу можно поместить и Светланку».

Паукер… Не раз я потом встречала эту фамилию. Не на последних ролях был человек. Экономка и няня, которые первыми увидели лежащую неподвижно Надежду Аллилуеву, вызвали Авеля Енукидзе, друга семьи, секретаря ЦИК СССР, Полину Жемчужину, подругу покойной, и Паукера, коменданта. Паукер вошел и в комиссию по организации похорон.

В 1937–1938 годах были арестованы почти  все  родственники жен Сталина, первой и второй. Они погибли. Были расстреляны Александр Сванидзе, Авель Енукидзе, а также комендант Кремля К. Паукер – он слишком много знал.

Василию Сталину «большая дисциплина» тогда не помогла. В 1937 году его из школы ¹ 25 перевели во 2-ю спецшколу, где готовили будущих артиллеристов. И снова учителя мучаются. Один из них, В. Мартышин, не выдержав, написал письмо Сталину. Пожаловался. Сталин прислал ответ, в котором посоветовал «требовать построже, не бояться шантажа». Ну а результат? Приказом наркома просвещения срочно был снят с работы Н. Макеев, работавший помощником директора школы по учебной части. Досталось и самому В. Мартышину: «В списке преподавателей спецшколы ¹ 2 на 1938/1939 г. я не числюсь».

О Светлане все говорят добрые слова. Одни вспоминают, как играла она роль русалки в школьном спектакле, другие – как, будучи студенткой МГУ, проходила практику в этой же школе. А сама Светлана в книге «Двадцать писем к другу» пишет, что «охранник

«терроризировал» всю школу, где я училась. Он завел там свои порядки. Я должна была надевать пальто не в общей раздевалке, а в специальном закутке возле канцелярии, куда я отправлялась, краснея от стыда и злости. Завтрак на большой перемене в общей столовой он тоже отменил, и меня стали уводить куда-то в специально отгороженный угол, куда он приносил из дома мой бутерброд».

В музее, в фонде Н. Грозы, всего две групповые фотографии, где, если верить подписям, есть Светлана. Если верить… Потому что на одном снимке, действительно, девочка с челкой. А на  другом  – дыра.

• Здесь, наверное, и была Светлана, – объяснили мне сотрудники. – Вырезали! Края неровные, видимо, работали маникюрными ножницами.

Что  ж,  пришлось  поверить  надписи.  А  вот  еще  фотография:

«Дети преподносят цветы медалистам». 1946 год. Светланы, конечно, нет – давно закончила школу. Медалистов не видно. Просто девочки с цветами. В первых рядах маленькие, сзади – постарше. Подождите, подождите…

• Конечно, это вы, – смеются сотрудники. – В последнем ряду. Вы совсем не изменились…

Сама по  себе  фотография  мало  интересна:  таких,  групповых, у директора, наверняка, было много. Но почему именно эта сохранилась? Почему передана в музей?

И еще одна достопримечательность школы. В 1937 году на экраны кинотеатров вышел фильм «Юность поэта». Крупные буквы на афишах, на титрах: «В роли Пушкина ученик 25-й московской образцовой школы Валентин Литовский».

• Он был на год старше меня, – рассказывала Лидия Либединская,

которая тоже училась в этой школе. –  Я  в  шестом  классе,  он  в  седьмом. Смуглый, курчавый, в самом деле, арапчонок. Фильм снимался в Ленинграде, поэтому в школе ему пришлось взять «академический отпуск». Успех картины был грандиозный. Валю, когда он вернулся, мы на руках носили. В 1941 году он погиб на фронте.

Школа процветала. Старались шефы, гордые доверием и возложенными на них обязанностями. Шефы мощнейшие: чугунолитейный завод, Народный Комиссариат лесной промышленности, театр имени Ленинского комсомола, издательство «Известия».

У «Известий» была великолепная зона отдыха в Рязанской области, Спас-Клепики. Доктор исторических наук Александр Некрич, поступивший в школу в 1927 году, вспоминает, как отдыхали они там, в пионерском лагере, вместе с Васей Сталиным: «Нам был подан отдельный вагон. Полки были застелены белоснежным накрахмаленным бельем, никогда после такого белья в советских поездах я не встречал. Затем нас перегрузили в уже ожидавший на узкоколейке поезд, а последнюю часть пути мы проделали в санях. Жили мы в очень удобных комнатах. Нас кормили изысканно: было все, начиная от икры на завтрак и кончая неописуемыми воздушными пирогами. Шеф-поваром в Спас-Клепиках был китаец, бывший личный повар командующего Особой  дальневосточной  армией  командарма В. К. Блюхера. Не будь среди нас детей руководителей, нас бы так не принимали и не потчевали».

На учителей школы сыпались блага-льготы, награды-привилегии.

15 июня 1935 года огромное событие: «Постановление Моссовета «О 10-летии существования 25-й школы Октябрьского района». Но ведь 25-я школа существовала всего четыре года! Надо ли говорить, что  юбилей  прошел  прекрасно!

Однако и этой школе не суждено жить долго. «Бомбу» подложил завуч, Александр Семенович Толстов. Он был неравнодушен к хорошеньким девочкам-старшеклассницам, и весной, накануне выпускных    экзаменов,    шепнул    одной    из    них    темы    сочинений.

«Пошушукались», – сказал бы Алексей Крученых.

Знает одна – узнал весь класс. Ничего не подозревавшая Анна Алексеевна  Яснопольская,  преподавательница  литературы,  была счастлива:   сочинения   написаны   прекрасно.   Светлана   Аллилуева в своей книге вспоминает, что «уроки Анны Алексеевны Яснопольской, лучшей в Москве преподавательницы литературы, согревали и сердце, и ум». Не буду спорить: сама у нее училась.

Казалось бы, все хорошо. Однако несколько учеников, в том числе, Александр Некрич, отправились в ЦК. Борцы за справедливость. Рассказали и про темы сочинений, и про поведение Василия Сталина; даже повара-китайца упомянули.

Тут все странно: их приняли. Их слушали. Им поверили. 20 апреля 1937 года Совет народных комиссаров пришел к выводу: практика выделения образцовых школ, «находящихся в особом положении по отношению ко всей массе обычных нормальных школ является несостоятельной». А потому преобразовать их в обычные школы.

В конце мая в «Правде» появилось сообщение: «Проверкой установлено, что во время проведения выпускных экзаменов в 25-й школе Москвы дирекцией школы было допущено явное очковтирательство, выразившееся в том, что учащимся 10-х классов были заранее сообщены темы испытаний по письменным работам и на самих испытаниях ошибки учащихся по русскому языку преднамеренно исправлялись. Такими неправильными методами дирекция школы, которую Наркомпрос считал образцовой, стремилась дать преувеличенную оценку знаний учащихся».

В общем практику осудили. Александра Толстова с работы сняли. Нина Гроза получила выговор с предупреждением. И очень скоро новое назначение – директором соседней школы ¹ 172, на улице Чехова. В 1951 году она торжественно отметила 40-летие своей педагогической деятельности.

А школа ¹ 25 перестала существовать. Появилась новая, 175-я.

Правда, во всех справочниках и документах долго еще продолжали писать: «Бывшая 25-я, образцовая». Директором назначили Ольгу Федоровну Леонову, руководителя класса, где училась Светлана Сталина. Может, дочка вождя замолвила словечко? Леонову быстренько сделали Депутатом Верховного Совета СССР, потом наградили орденом.

Эксперимент с образцовыми школами закончился. Но начался другой – раздельное обучение мальчиков и девочек. Эксперимент напрямую связан с моей школой.

Серго  вызывали  на  допросы  несколько  месяцев.  Наконец: «Выходи с вещами! Но сначала подпиши одну бумагу». В бумаге говорилось, что он обвинен в заговоре против Советской власти. И амнистирован. Отказывался: «Я же ни в чем не виноват». Это никого не интересовало: если не подпишу – обратно в камеру. Подписал. За воротами его ждали мама и брат Вано. Братьев наказали административной высылкой из Москвы в Узбекистан.

В 1949 году Сталин спросил Анастаса Ивановича Микояна:

• А где твои два сына? Что они делают?

Узнав, что мы студенты, недовольно покачал головой:

• Разве они заслужили право учиться?

Резонанс все это дело получило огромное. В результате – постановление Совета народных комиссаров СССР о том, что «совместное обучение  мальчиков  и  девочек  в  средней  школе  создает  некоторые затруднения в учебно-воспитательной работе с учащимися, что при совместном обучении не могут быть должным образом приняты во внимание особенности физического развития мальчиков и девочек».

Началось великое переселение учащихся. Тогда-то я и пришла в 175-ю школу. В третий класс.

Светлана Сталина уже окончила школу. А Светлану Молотову помню. Она  и  приемная  дочь  Вячеслава  Михайловича,  кажется, Соня, сидели за особой партой. У Светланы был сильный сколиоз, поэтому парту сделали на заказ, с высокой спинкой. И еще над углублениями для ручек были металлические крышечки. Эта парта долго пылилась в подвале школы, на складе. Потом уборщица решила выбросить: «Кому нужна такая рухлядь?»

Мой класс на редкость демократичен. Единственная знаменитость – Мира Кнушевицкая, дочь Наталии Шпиллер и Святослава Кнушевицкого, народных артистов СССР. В других классах – Вера Булганина, Вера Пронина, Нина Буденная, Фанни Димитрова, дети Маленкова, Поскребышева… Английский язык преподавала Елена Михайловна Булганина.

Каждый год, в марте, в моей школе день встречи. В 2012 году мы с одноклассницами решили пойти. Собралось пять седых девочек:

• Здравствуйте, мы выпуск 1951 года.

Трудно  поверить,  но  мы  были  не  самые  старые.  Одна  женщина молча сидела в сторонке. Потом подошла к нам:

• Из моего класса никто не пришел. Можно, я с вами? Я окончила школу в 1949 году.
• Ой, – обрадовалась я. – Там училась Верка Булганина!
• Это я…

В моем классе 1943 года более сорока девочек. Многие еще не знакомы друг с другом: пришли после объединения-разъединения. Помню, выходим из школы с Ирой Авгушевич. Маленькая, темноволосая,  неразговорчивая.

• Ну, до завтра. – говорю я. – Мне налево, а тебе? Ты где живешь?
• В глазной больнице. Напротив школы.
• Живешь, спрашиваю, где?
• В глазной больнице. Моя мама врач.

Глупая или голову морочит? Нет, действительно, в глазной больнице, на улице Горького. Знаменитая больница. В годы войны она была превращена в эвакогоспиталь ¹ 5011.