Поднимаюсь
Хорошее изобретение человечества — мобильный сотовый телефон. Связываться можно друг с другом. Врать.
В метро еду, на остановке, когда не так шумно и ловит кое-где сеть телефон, слышу разговор.
— Да, я скоро буду, уже на эскалаторе на «Балтийской» поднимаюсь.
И плевать мне, что до «Балтийской» ещё две остановки и что говорящий вовсе не на эскалаторе, а сидит в вагоне метропоезда. И даже
безразлично то, что он нагло врёт кому-то на том конце провода, всё же не я с ним общаюсь. Беспокоит другое. Он врёт при всех! И на его морально-этические соображения, на его своеобразную совесть мне тоже плевать. Просто он делает всех вокруг, рядом, кто слышит, СОУЧАСТНИКАМИ своего вранья. Не знаю, как у других, а у меня такое чувство, что вижу опасность для кого-то, а предупредить не могу. Всё-таки хорошее изобретение человечества мобильный сотовый телефон — врать можно теперь прилюдно.
Подушка
Был у меня один знакомый. Леонид. Больше приятель, чем друг. И даже, скорее, просто коллега, чем знакомый. Он всегда, при случае, брал с собою подушечку — кусок грязного поролона, вырванного из какого-то кресла. Подкладывал её под попу везде. Особенно когда ездил на погрузчике. В принципе я его понимаю, на них все сиденья уже давно «не ахти», поэтому лишняя мягкость не помешает. Но каково же было моё удивление, когда в его машине, на водительском сидении я увидел… подушечку. Не поролон, конечно, а вполне нормальную, синюю, подушечку. Мне почему-то вспомнилась сказка о принцессе на горошине. Но ведь Леонид совсем не принцесса и даже не принц…
Поезд
В Автово давно уже сделали виадук, а вот людям, чтобы пройти мимо Красненького, обязательно надо перейти ж/д пути. Переходят. Иногда ждут.
Поезд с цистернами-бочками преградил путь. Стоял минут 5-ть. Особо нетерпеливые полезли через тележки. Мужчины. Ни одной женщины не было. А я стою и думаю — без последствий ли обойдётся?
Обошлось, без особых. Поезд просто поехал, а не успевший перелезть очередной торопящийся хитрец остался на вагоне. Спустя пару метров, правда, спрыгнул. Успешно.
«Неужели все такие дурные?» — подумалось мне.
Покушать
Иду по Гапсальской. Слушаю Наговицына, пишу sms-ку. Взгляд на экран, на тротуар — чтобы не упасть ненароком. Взгляд на экран, на… его замечаю метрах в пятнадцати от себя. Стоит у машины (вроде «девятка») и делает характерный жест правой рукой — «ням-ням», рука, подносящая ложку ко рту. При этом молчит и ничего не говорит. Видимо, потому что я всё равно не услышу. А может, не знает русского языка?
То ли кореец, то ли вьетнамец, то ли… узбек. Эти узкоглазые парни для меня все на одно лицо. Я сначала опешил, с трудом отвлекаясь от своих приятных занятий. Потом, когда наконец-то, через пару секунд, понял, что от меня хотят, уверенно показал рукою назад. На только что прошедшее мною Pizzisimo. Узбек, а может китаец, стал показывать на свою машину, тыча руками через заднее боковое стекло на баулы. Те лежали на заднем сиденье авто, были почему-то открыты, и в них была шерсть. Я понял его. Он не мог их оставить, а кушать хотелось. Ему бы фаст-фуд…
С характерным выражением на лице отмахнулся от него рукою. Где я ему найду пирожковую/шаверму/хычинную на Гапсальской. Тем более, я так занят. Даже не знаю, что он подумал. Какие мысли родились о петербургском гостеприимстве. Я же, идя дальше и вспоминая его отчаянные жесты-указы на большие челночные сумки, хохотал на всю улицу. Мне было просто смешно.
Поливалки
Рано утром иду на работу. По улице Восстания едут поливальные машины. Одна за другой. Вода разбрызгивается на тротуар. В 6-ть утра людей почти нет. Одна из машин сигналит. Впереди, метров за 20-ть, из подворотни выруливает пьяная компания. Ребята врассыпную, кто-то не успевает и попадает под «дождь». Смех, веселье. Совсем не холодно, стоит лето. Почему-то вспоминается ДЕТСТВО.
Помощь
Взял я как-то погрузчик из гаража. Еду к раздевалке, до смены время ещё есть. Тут Серёга меня криком-свистом останавливает. С ним какой-то человек рядом.
— Вадик, мы у тебя литров пять соляры сольём. Надо.
А мне что, помочь-то надо. Припарковал в тёмное место, крышку даже открутил и в раздевалку пошёл.
— Я не видел ничего, — это я этому незнакомцу. — Крышку на баке после закрой.
Вот в России всегда так. Просят — почему бы не помочь. Может, душа отзывчивая у народа? Попробовали бы вы в Европе с такой просьбой к кому-нибудь подойти.
Поп, толоконный лоб
Через дорогу какую-то перехожу, затем по тротуару начинаю идти и замечаю… Его нельзя было не заметить. В чёрной рясе, шапочка на голове, борода до пуза, а пузище до колен. Идёт. Поп. Или, может быть, священник, ксендз… А-а-а, одна сатана. Несмотря на бороду, которая должна старить, на вид все 25-ть. На таком пахать и пахать. «Не рано ли он стал пузико отъедать?» — говорит голос про себя, а память вспоминает слова:
У попа была собака. Он её любил. Она съела кусок мяса. Он её убил…
Поп
Подъезжаем с женой и с ребёнком к Лен-экспо. Паркуемся. Только отходим от машины, рядом тормозит огромный джипарь. Больше и длиннее «хаммера» на половину. Задерживаю взгляд. Открывается дверь водителя, показывается нога в дорогой обувке, становится на проезжую часть дороги, вскоре её накрывает ряса, показывается священник. Молодой, несмотря на бороду, лет 30-ти. Из соседних дверей появляются ещё трое. Одинаковые, как оловянные солдатики, только черты лица разные. Все с брюшком, все в чёрном, все, естественно, бородатые и у каждого в руке по барсетке. Обгоняя нас, топают в Ленэкспо. Может, на выставку, может, по «делу»…
Бизнесмены от церкви. И как можно делать деньги на вере? На религии? На Боге? По-моему, это так низко. Словно делать деньги на горе. Или на детях. Делать деньги на потребностях ДУШИ… Что за еврей это придумал, Аврам или Авраам?
Поп
Сижу как-то на кухне, яичницу кушаю. Телевизор включён, по каналу «Культура» какой-то фильм советский, годов 60-х. Уплетаю за обе щёки глазунью и смотрю. Вот главная героиня села в самолёт, летит, опаздывает, часы ищет, чтобы время посмотреть. Рядом поп в рясе сидит, дремлет. Она его мантию на руке оттягивает в сторону, глазеет на стрелки и говорит, в фильме, «уже девять часов». Оператор же, всё это время, секунд 9-ть выдерживает кадр. В нём крупным планом часы священника. Золотой браслет, золотая оправа (и это в Союзе, в 60-х!), судя по всему, хорошая марка.
Н-да-а-а… Как это всё не совместимо. Та роскошь, в которой утопают «слуги божьи», и их речи, и их бумажные цели — сеять доброе и справедливое. Как-то не по-человечески, что ли…
Поп
Та-а-ак… где же это было… Ах, да, в Лужском районе. Уж не помню, что там за церковь «заброшенная» нас заинтересовала, все вопросы к жене, это она этнограф, архивед и историк, но приехали. Мы. Ворота впереди, за воротами стройка кипит — храм/церковь ремонтируется. Перед воротами большой «лексус» с московскими номерами. Ну, думаем, турист какой-то, любитель церковной архитектуры, приехал. Вышли, к воротам идём, взглянуть хотим на историю, на дар нам, потомками данный. Не успели дойти, не успели пройти. Ворота приоткрылись, один в рясе другого в рясе пропустил, ворота прикрыл. Этот другой к нам навстречу потопал, румянец на щеках, так и сочится сквозь тёмный ковёр волос. Идёт.
— Дети мои, храм божий находится на ремонте. Приходите осенью, когда силой божьей ремонт завершится, — это он изрёк, дойдя до нас.
Изрёк, сел в «лексус» и уехал. Вот он каков оказался «турист».
— Наверное, из Москвы с проверкой приезжал, — предположила Вика.
— Наверное, с божьей помощью и «лексус» у церкви появился, — предположил я.
Ваш Вадим Гасенко
