– Не надо фотографировать, — с порога предупредил, коренастый старик, а потом очень даже любезно предложил пройти в квартиру.
В двухэтажном совхозном доме в поселке Хеимтали Виляндского уезда проживает в полном одиночестве кавалер трех орденов, участник войны, ветеран МГБ старший лейтенант запаса Рудольф Александрович Сыйсаск.
— Я город не люблю, а здесь живу уже 49 лет. Леспромхоз, где я работал трактористом, дал эту квартиру, а когда бабка померла, остался один. Лет двадцать уже живу один… Тяжеловато стало, не то что раньше — колхоза нет, совхоза тоже. Одни старики здесь. В том году почту закрыли, ближайший продуктовый магазин в соседнем поселке, а я ходить не могу. Но жить можно — дочка помогает, и сын из соседнего уезда приезжает каждый выходной.
Спрашиваю, получает ли старик как участник войны российскую пенсию, по здешним меркам солидную. Не обделяет ли своего ветерана ФСБ…
Сыйсаск неожиданно заплакал.
— Да не помогает мне никто, а зачем? Кто я для них?
Отплакался. Утер слезы, повысил голос:
— Пойми, СССР нет, нет родины больше. Все! А эти…
Показав рукой куда-то за спину, Сыйсаск выругался, потом вытер слезы с лица.
И потом, то ли от злости, то ли в порядке личной мести, старик Рудольф выдал массу подробностей о моральном разложении нынешних чекистов, о крышевании бизнеса, о предательстве и коррупции в рядах наследников Дзержинского. Он говорил долго, не отрывисто.
— У нас такого быть не могло. В МГБ была железная дисциплина, порядок. Проверять нас в райотдел (Сааремаa. — Здесь и далее примечания Г. Б.) приезжали кадровики, тогда «кадры решали все», — со смыслом сказал чекист. — Никакой личной жизни, только работа, спиртное даже ни-ни, а работа была сам знаешь такая пыльная, что без этого никак. Но тогда присяга была! Я присягал родине, понимаешь?! Знаешь, какую мы, чекисты, клятву давали раньше?! «Обязуюсь выполнять все приказы начальства безукоризненно, а если нарушу клятву, то пусть меня покарает суровая рука товарища», — и дальше на одном дыхании он отчеканил всю чекисткую клятву (а может, присягу?).
— И мы выполняли все приказы партии и правительства безоговорочно. Да и с этим… — отводя взгляд и выдержав паузу, сквозь зубы процедил: — И с депортацией так же!
Он немного отдышался.
— Молодой я был, неопытный, потом долго пытался забыть этот ужас, после этого вся жизнь пошла наперекосяк, кошмарил, ночами не спал… Запил горько, не помогло, не ездил больше никогда на остров, по старости забывать стал… Год назад приехал ко мне следователь из района (оперативный сотрудник КАПО, полиции безопасности), взял подписку о невыезде, и тут у меня все перевернулось, и опять старое вспомнилось. Ты знаешь, я хотел покончить с собой… не могу, не хочу жить, но дети …
Не успел закончить, комок застрял в горле, по лицу потекли слезы, старик снова и надолго заплакал.
На Сааремаа
Уездный отдел МГБ (УО МГБ) тогда располагался в старом особняке Kuressaare Uus 22 и состоял из начальника, двух его заместителей, старшего и младшего оперсоставов. Работал в отделе и гражданский персонал: служащие, кассиры, машинистки и вахтеры. Руководящий состав был сформирован из старых большевиков, проверенных сталинистов. Начальник уездного отдела Загребалов. Кемеровский рабочий, служил со знаменитым Паукером, прошел школу ОГПУ в зловещем 4-м отделе и работал в УНКВД Ленинграда в суровые дни блокады. Заместитель Евсеев. Из пензенских крестьян, окончил курсы бухучета при колхозе. Послужной список: служба в РККА, политработа, прошел все ступени оперативной работы в особых отделах армии и флота. Старший оперсостав и руководители направлений тоже комплектовались опытными чекистами, выпускниками разных спецшкол ОГПУ-НКВД, работавшими на территории СССР. Такими были руководители направлений (направленцы): главный контрразведчик Пузырев, главный борец с бандитизмом Гурьев, за борьбу с идеологическими диверсиями, «врагами народа» и т. д. отвечал Миронов.
Вслед за чекистами в отделе появились идейные коммунисты, бывшие коминтерновцы. И люди, которые ушли по разным причинам с отступающими частями Красной армии в 1941-м и вернулись с ними в 1944-м. Эти мстили всем и вся, терять им было нечего. Таким был следователь УО МГБ Александр Соломонович Луури.
Ну а младший оперсостав комплектовался из фронтовиков, проверенных в боях. Поскольку в то время не существовало ни «Альф», ни «Вымпелов», брать вооруженных бандитов, членов подполья и скрытых «вредителей» в министерствах «территориалам» приходилось своими силами. Рудольф Александрович Сыйсаск даже в свои 80 выглядит внушительно: крупный старик, сажень в плечах и здоровенные кулаки. Ну, естественно, младший оперуполномоченный МГБ, обслуживающий «землю», обязательно должен был знать язык местного населения для оперативно-агентурной работы. Население острова, со слов Сыйсаска, в то время практически не понимало языка победителей. Наверно, по этой причине, кроме «русского эстонца» Рудольфа Сыйсаска, в отделе появились другие эстонцы — поволжские, сибирские и абхазские, чьи предки были переселены на необъятные просторы бывшей Российской империи еще во времена Екатерины.
Операция «Прибой»
В таком составе встретил уездный отдел МГБ по Сааремaа утро 24 марта 1949 года. Этот год станет трагическим не только для эстонского народа, но и для многих рядовых исполнителей преступного приказа. Приказа, подписанного лично предсовмина Сталиным (постановление Совета министров СССР от 29 января 1949 года «О выселении населения из Балтийских республик»). Маховик репрессий был запущен наверху, и остановить его было невозможно. 14 марта 1949 года в отдел МГБ под грифом «совершено секретно» поступил циркуляр: «План по мероприятиям реализации дела «Прибой» по Сааремаавскому уезду». Утвержденный министром МГБ ЭССР генерал-майором Куммом (Boris Kumm) и уполномоченным МГБ СССР Ермолиным, план предписывал: «Необходимо поднять контингент утвержденных по Сааремаaвскому уезду — 280 хозяйств. Всего установлено и оформлено учетных дел на 370 хозяйств в которых насчитывается 1115 человек из них резерв 90 хозяйств». (Стиль и орфография сохранены.)
Далее в документе говорится о дополнительных силах из партактива, местных органов и войск МВД, истребительном батальоне, а также приданных силах из ВМФ СССР.
Сейчас, когда судят только бывших сотрудников МГБ, судьи, прокуроры, да и историки часто забывают об участии других активистов выселения жителей, а в депортации активно участвовали местный партийный и комсомольский актив. Участвовали армия и флот СССР.
Тот же Сыйсаск знал не больше других участников этой масштабной военной операции. Да, списки составлял, но не для выселения. Рудольф Александрович пояснил: «Моей задачей было выявлять антисоветский элемент, получать оперативную информацию с «земли» о настроении на вверенной мне территории и бороться с бандитизмом. Все оформленные дела передавал в отдел. О депортации населения даже не догадывался». 23 марта 1949 года его вызвали в отдел. На месте сбора, в уездном культурном центре Куресааре, он встретил всех сотрудников уездного отдела милиции. Тут находились даже особисты (военные контрразведчики) из местного военного гарнизона, командиры и политруки пограничников. Телефон отключили на АТС. У коммутатора стоял часовой. Звонить могли только партийные и советские руководители уезда и УО МГБ, знавшие пароль. До утра никого не выпускали. Всем сообщили, что на острове будет «массовая коллективизация». Кормили там же, в зале. Утром 24-го на улице он увидел незнакомую военную колонну, совершенно новые «Студебеккеры», солдат и офицеров из оперативного полка и войск специального назначения МГБ, которых раньше в здешних краях он не видел. На острове уже находились другие крупные силы МГБ, приданные конвойные войска МВД, два погранотряда и база морчасти погранвойск Ленинградского погранокруга. В тот день город был пуст, ни одной живой души, помнит, что только выли собаки. И погода стояла отвратительная, надвигались огромные тучи. На рейде в гавани Куресааре стоял сторожевик ВМФ с нацеленными на остров пушками.
Депортация
Военных нагнали больше, чем когда освобождали острова от фашистов, вспоминает Рудольф Александрович.
— На войне я и не знал что такое НКГБ (старое, еще меркуловских времен, название. — Г. Б.), знал, что были особисты, знал, что есть заградотряд, они у нас при эстонском корпусе постоянно были, чтобы мы не сбежали. Все-таки не доверяли нам. Но эти ребята не из органов, они простые солдаты, командованию подчинялись. …Когда война закончилась, мы в Клoоге стояли, и меня послали на курсы председателя колхоза, а там особист подходит и предлагает работать в МГБ. Говорит, военная служба, форма, борьба с бандитизмом и с диверсантами, ну я и согласился.
Спрашиваю, многих ли лесных братьев выловил. Отвечает: какие лесные братья на Сааремаa, там и лесов нет, одни камыши и поля.
— Было одно дело. Хелпе Илп ушел из дома, не ночевал. Однажды он украл мотоцикл у председателя исполкома — нас, милицию и даже пограничников из местного отряда подняли, окружили место, где он с такими же отщепенцами ночевал. Ну пограничники открыли огонь по палаткам, где люди спали. Вот этого Хелпе и записали в «братья». В 1949 году депортировали ведь не бандитов, не пособников и даже не служивых у немцев, их уже тут в Эстонии в помине не было. Все депортированные были родственниками или когда-то сами работали в буржуазной Эстонии. А где им тогда было работать? В основном были неграмотные крестьяне или зажиточные хуторяне. Да какая там классовая борьба?!
Спрашиваю про теорию новых «соотечественников», что эстонцы друг на друга доносили.
— Ну, были, конечно, всякие. Местные были лояльные, но это не значит, что они сотрудничали. Были и такие, которые говорили, что мы оккупанты, которые насилуют женщин…
— А такие факты были?
— Конечно, солдаты совершали, они считали, что они победители и им все разрешено, но мы боролись с этим.
Насчет повального сотрудничества сегодня, конечно, сильно преувеличивают. В архиве Истории памяти (есть такой в Эстонии) хранится документ-таблица, где четко видно, что при наличии 32 штатных мест в уездном истребительном батальоне не могли набрать и пятнадцати. А в докладной записке под грифом «Сов. секретно» «Об итогах реализации дела «ПРИБОЙ», подписанной начальником УО Загребаловым, сказано: «Из числа действующей агентуры УО МГБ попало под операцию 5 человек». На служебном жаргоне чекистов это значит, что со всего уезда к операции удалось привлечь только 5 осведомителей или сексотов. Прямо скажем — немного.
Депортация прошла в два дня.
Погрузкой в порту Яга-Раху (Jaagarahu) руководил замначальника уездного отдела Евсеев. Коллектив чекистов работал слаженно, без обеденного перерыва. Распределяли людей в трюмах угольного сухогруза «Вишера». Второй корабль был выдавший виды грузовой парусник «Лаанемаа» (Laanemaa) с сырыми трюмами.
(Район Сааремаа состоит из двух островов — сам Сааремаа и Муху, соединенные мостом. Понадобились корабли, потому что на материк тогда ходил только маленький катерок. Выгрузка проходила на Палдийской базе ВМФ. Уже отсюда товарные вагоны уходили на восток. См. фото.)
Чекисты с пограничниками по очереди принимали армейские ЗИСы, чекистские «Студебеккеры» и полуторки «Ашки» (Газ-А), и даже колхозные повозки. За два дня погрузили 1028 человек, из них 307 детей, что составляло одну треть тогдашнего населения острова Сааремаа.
Сыйсаск вспоминает:
— Мужчины молчали, женщины держали маленьких детей в руках и испуганно смотрели на нас. Паники не было, только вот дети не понимали, что происходит, и плакали. Детский плач и рев подхватывали пограничные псы. Вот так по очереди, то дети начнут, и собаки продолжат, или наоборот.
Собаки пограничников скулили, лаяли и вообще при детском плаче вели себя неадекватно. Собаки, выросшие на погранзаставах вместе с детьми политруков и командиров, явно сочувствуя малышам, массово игнорировали команды «охранять!» (колонну) и в целом саботировали постановление Совета министров СССР.
Во время сортировки людей к Сыйсаску подбежал парень, схватил за китель: «Ты изверг, душегуб!» Он требовал освободить из колонны невольников беременную девушку — его гражданскую жену, кричал: «Ты же погубишь ребенка». Стоявший в оцеплении пограничник, увидев, что у «местного» чекиста проблемы, передернул затвор. Тогда Сыйсаск сделал то же самое. Они стояли и орали друг на друга: опусти ствол! На крики прибежали другие офицеры, стали разнимать Рудольфа с офицером-пограничником. Ситуацию при помощи мата «разрулил» подоспевший Евсеев, пограничника послал, а девушку освободил по настоянию Сыйсаска. При многочисленных, между прочим, свидетелях. Рудольф Александрович рассказывает, что тайно освободил и другую женщину, знакомую буфетчицу из Куросааре.
Такие вещи не оставались незамеченными. Система не прощала своим таких шалостей. За связь с местной девушкой из органов уволили младшего оперативника УО МГБ по Сааремaавскому уезду «абхазского эстонца» Кристяна Кобальта. И Рудольф не стал долго задерживаться. В 54-м году положил на стол партбилет, еще через неделю его уволили из органов по сокращению.
Эпилог
Сыйсаск продолжает рассказ:
— Мы, чекисты, — атеисты. В Бога не верим, и он не верит в нас, но все-таки хочу извиниться перед жертвами. Перед людьми — просить прощения. Я суда не боюсь. Пусть будет что будет. Хочу успокоить душу, пойти на остров и поклониться. Но вот ходить не могу!
И он опять заплакал: «Простите меня, 10 лет не пил, а сейчас горло пересохло». Тут он одним махом осушил граненый стакан. За упокой жертв репрессий, между прочим. «Закусите», — говорю. Молчит. «После первой не закусываете?» «Да нет, — говорит, — после первой не закусывают в кино, а у нас по-другому». И запел:
Выпьем за Родину,
Выпьем за Сталина,
Выпьем и снова нальем.
Никита Петров
Опубликовано 6 декабря 2015
