Человек и закон

Тексту, разумеется, не моему. Русский классик Николай Лесков несколько раз обращался к одной и той же истории. Истории, которая, видно, его очень растревожила. В своем рассказе «Загон» (а «загоном» он называл то состояние России, когда вокруг нее выстраивают «китайскую стену», призывают «обособиться, забыть о существовании других западноевропейских государств») он описал эксперимент, который провел в своих поволжских владениях граф Перовский еще на рубеже 40—50-х годов XIX века. Тогда заволжские степи только начали осваивать для земледелия и поэтому переселили туда орловских и украинских крестьян. Привезли и иностранных «спецов», которые должны были поставить дело. И первое, на что обратили внимание иностранцы, — так это на то, насколько устарели русские сохи и бороны. Они заставляли крестьян выбиваться из сил и не давали нужного результата. Средневековые деревянные орудия буквально губили плодородный слой земли.

Владелец поместий, граф, близкий к императору советник, решил, как сейчас бы сказали, устроить полевые испытания. Из Англии заказали три легких металлических плужка Смайли, в которые запрягалась всего пара коней (для сравнения: в украинский плуг надо было запрячь пять пар волов). И когда граф в окружении специально вывезенных из Петербурга чиновников приехал к месту событий, его ждали поставленные «на старт» русская соха-«ковырялка», тяжелый малороссийский плуг, запряженный в «пять супругов волов», и «легкий, способный смайлинский плуг на паре обыкновенных крестьянских лошадок». Причем английским плужком был специально поставлен управлять подросток.

Пробы «самым наглядным образом показали многосторонние преимущества смайлинского плужка» (в кавычках — фразы самого Лескова). Перовский обрадовался, заявил иностранцам-управляющим, что теперь добьется технической модернизации по всей России, что «великое дело сделано».

А потом решил выступить перед крестьянами. Он говорил им, что все они смогли убедиться в преимуществах чужеземной техники, и теперь жизнь пойдет по-другому. Тут вышел один старичок и спросил: «А эти плуги немцы (в смысле иностранцы. — А.Б.) делают?» Граф ответил: «Немцы». — «Те самые немцы, которым мы зерно продаем?» — «Ну, можно сказать, те самые». — «А у кого же мы будем зерно покупать, когда станем пахать такими плужками?»

Многомудрый Перовский не нашелся, что ответить. Свитских чиновников патриотизм крестьян привел в полный восторг. В столице они донесли о нем Николаю I. Государь тоже пришел в восторг и несколько раз публично пошутил над Перовским, поставил ему патриотизм его же крепостных в пример. И устыженный граф забыл о модернизации, «великом деле», уволил иностранных специалистов. А сами плужки Смайли Лесков лет через двадцать видел брошенными в каком-то загоне в пензенских поместьях графа.

Вот и вся история. Проиллюстрировать мы ее хотим снимком самого начала XX века. Уже император Николай II осматривает в действии все те же пароконные английские плужки. Его окружают сановники в сюртуках и цилиндрах. Важные люди изображают заинтересованность. После Перовского прошло более 50 лет. Воз на том же месте. В том же загоне.

Кто же виноват? Может, Перовскому надо было всего лишь остроумно ответить, и история в России потекла бы по-другому? Тем более ответить было что. К концу первой четверти XIX века урожайность зерна в Англии была выше, чем урожайность в России, в 7 раз. Просто англичане, увлеченные промышленным переворотом, перестали вкладываться в сельское хозяйство. Они предпочитали покупать хлеб за границей, освободив ресурсы для фабрик и заводов. И с этого времени Россия действительно стала житницей Европы. Правда, в самой империи не было года (вплоть до 1913-го), чтобы в какой-нибудь из губерний не возникал локальный голод. Не голодомор, конечно. Но голод. А так как государство не влияло на внешнюю торговлю, то такие бедствия не останавливали поставки хлеба в Европу.

И то, что Россия кормит весь мир, был законный предмет гордости и императора, и крепостных. А тут выясняется, что мы землю пашем хуже каких-то «немцев»…

Лесков несколько раз, по-разному возвращался к этой истории. Она его — человека, жившего в русской провинции и знавшего свою страну лучше многих столичных собратьев; человека, далекого от левой, недовольной властью разночинно-студенческой среды, — зацепила не на шутку. И чем старше он становился, тем строже он пересказывал события уже полувековой давности. Тем жестче осуждал подобный «патриотизм», видя в нем одну из черт своего народа.

Но разве мы изменились за последние полтора века? Разве мы не напоминаем тех же сволоченных на новое место крестьян, которые не хотят жить в новых, заранее приготовленных каменных домах, а все время пытаются построить привычные срубы без дымоходов. Слепнущих от этого, но по-прежнему считающих, что сажа — лучшее лекарство для глаз. И чьим бесконечным упрямством пользуются самые косные власти и помещики (еще один сюжет из того же «Загона»).

Если говорить по-взрослому, то тем противным дедушкой, «срезавшим графа», как и огромным большинством всех нас, движут страх перед миром и комплекс неполноценности. Разве старичок не видел результатов «забега», не понимал что к чему? Все понимал. Но против натуры пойти не мог.

Этот страх и почему-то не умирающий комплекс неполноценности, так легко переходящий в спесь, — разве не он лежит в основе и преклонения перед Западом, когда нам плохо, и его полного отрицания, когда получше? В тех отношениях старшего и младших братьев, которые СССР демонстрировал к странам «народной демократии», а Россия сейчас — к странам СНГ?

Мы вовсе не хотим ни на кого нападать (по крайней мере, в это хочется верить), но страх, что нас недостаточно уважают, заставляет нас вести себя так, что на Украине реально боятся войны с Россией из-за Крыма! И в основе всей этой никому не нужной риторики — те самые черты, которые бестрепетно высветил один из лучших знатоков национального характера Николай Семенович Лесков.

Эти неизжитые, подростковые по сути комплексы и позволяют самым разным властям столетиями водить Россию по кругу, не отвечая на вызовы времени. При необходимости — забрасывать врага трупами. Не нести по сути никакой ответственности… Достаточно погладить по шерстке, убаюкать, при необходимости добавить страха — и все в порядке.

Как изжить эти изъяны, как вырваться из заколдованного круга, как прорваться в завтра? Разумно ли требовать от правителя терпения, риска идти против «коллективного бессознательного», когда ему гораздо удобнее и безопаснее этого не делать? Похоже, нет ответа. Как не было его и у Лескова.

А сегодня в «ФА» мы размещаем фантастически красивую фотографию Анри Картье-Брессона, которую он сделал в 1972 году, путешествуя по СССР. Это дорога где-то под Иркутском. Снимок, как и все у Картье-Брессона, настолько прекрасен, что примиряешься с тем, что он мог бы быть снят на этой же дороге в этом же месте и сто, и двести лет назад. Собственно, в этой надвременной сущности и есть его привлекательность. Если отбросить заметные на снегу следы от автомобилей и покосившиеся телеграфные столбы, то трудно отличить эпоху развитого социализма от эпохи, когда известный российский фотограф Николай Свищов-Паоло запечатлел двух дореволюционных крестьян. Между двумя снимками почти сто лет. Но время как будто остановилось. Неужели навсегда?..

Александр Будберг