В январе прошлого года мне поставили диагноз «биполярно-аффективное расстройство». За несколько месяцев до этого я потеряла работу, спокойствие, сон и тормоза. В феврале всерьёз задумалась над тем, чтобы уйти из жизни — она казалась слишком тяжёлой и ненужной, чтобы её продолжать. Психолог, услыхав такие речи, послал меня на три буквы — НИИ. Психиатрии. В круглосуточном стационаре клинического отделения меня посетило желание наконец рассказать о том, почему депрессия и другие душевные заболевания не лечатся советами взять себя в руки, поездкой за границу и покупкой новых туфель.

Заира

— Девочки, на обед!

Мы с Кариной берём кружки и идём в столовую. Навстречу нам еле переставляет ноги худенькая девушка.

— Здравствуйте, — шепчет она.

Карина ей кивает и тихо говорит мне:

— Я её помню, в прошлом году со мной лежала. Совсем тяжёлая.

Это Заира. Весь день она ничего не ест и лежит на кровати, скорчившись, как раненое животное. Только к вечеру, уступив мольбам матери, соглашается на йогурт. Мать Заиры в отделение не пускают, и она через прозрачную дверь наблюдает за дочерью, буквально распластавшись на стекле.

У неё по-дагестански тонкие черты лица и красивые медно-каштановые волосы. Она идёт по коридору с закрытыми глазами, прижимая руки к груди, будто молясь на ходу. И резко останавливается.

— Девушка, может, вы мне принесёте кипятку? — нерешительно спрашивает она, явно ожидая отказа.

Я приношу кружку с горячей водой в её палату:

— Обращайся, если нужно.

— Спасибо, — шепчет она.

У неё редкой красоты темно-карие миндалевидные глаза, но взгляд колючий и загнанный. И голос звучит как будто из подземелья.

В столовую она приходит последней, говорит тихо и вся сжимается, когда её переспрашивают. Когда ей приходится делить стол с соседями, Заира отворачивается к окну — ей мучительно есть под чьим-то взглядом.

Бывает, что на ужин её ведёт сердобольная соседка по палате.

— Надо есть, Заирочка... Да, не как дома, но надо потерпеть.

— Сколько ещё терпеть? — Заира опускает голову прямо в капустную солянку и плачет.

Ей невыносимо без привычной домашней атмосферы и уклада. Когда вечером ей пытаются уколоть феназепам, она испуганно отбивается и кричит. Медсестра зовёт на помощь напарника, но этим всё только усугубляет — Заира, не привыкшая даже сидеть с посторонними мужчинами за одним столом, впадает в истерику.

Она не может, как обычная девушка, пользоваться современными средствами гигиены — ей становится физически плохо от ощущения, что «кожа не дышит». Она до полуобморочного состояния, стоя на коленях в душевой, стирает свои вещи, потому что они недостаточно, на её взгляд, чистые. Она приходит ко мне с соком, которым непременно нужно меня угостить, ведь я вчера налила ей ряженки.

Мир для Заиры — как колючие заросли, через которые она пробирается, постоянно обдирая руки.

Вечером мы с Милой, соседкой по палате, играем в «пьяницу» в холле и слышим, как плачет Заира — на одной давящей на слух высокой ноте. «Нервы на пределе-е-е-е-е...».

— Человекам плохо, — негромко говорит Мила, не прекращая бросать карты на стол.

Они летят, как лепестки с ромашки: жить — не жить — жить — не жить — жи...

Артём Львович

— Свет вырубать? — спрашивает большая и грубоватая Нина.

Через секунду свет гаснет, и мы с Милой постепенно перестаём слышать всхлипы. Мила уходит смотреть телевизор, я иду спать — таблетка кветиапина (современный атипичный нейролептик) мягко клонит в сон. Я падаю и сразу засыпаю, но где-то под утро меня будит крик Жанны, длинный и жалобный.

— Кошмар, да? — спрашиваю я, приподнявшись на локте.

— Ага... Извини, — бормочет она.

Я хочу спать дальше, но не выходит. К тому же пружины кровати подо мной адски скрипят, а я боюсь разбудить чутко спящую Карину, поэтому затихаю в неудобной позе. Ещё два часа — и начнётся наш обычный день.

В семь утра сквозь стеклянную дверь в палату я вижу, как в туалет напротив идёт курить Нина. Сигарета зажата во рту, на голове большие наушники. За ней тянется «группа поддержки», и в туалете повисает дымовая пелена.

Я не курю, и любые посторонние запахи вызывают у меня раздражение пополам со слезами, но мне нужно почистить зубы, поэтому я иду в дамскую комнату и стараюсь дышать максимально неглубоко.

После завтрака ко мне приходит врач — молодой ординатор Артём Львович. Он на два года младше меня. За ним стоит серьёзная, остепенённая дама — Наталья Максимовна, психиатр, который назначает мне терапию и контролирует лечение. Артём Львович ей помогает.

— Ну как ваши дела? — спрашивает доктор.

Совсем ещё мальчик, с модной стрижкой и крутыми часами, он похож на деловую птичку.

Я выкладываю всё — как у меня трясутся руки, как в приступе раздражения я вчера кричала на санитарку. Он кивает и записывает.

— Это всё?

— Не всё. Ещё я вас хочу.

Артём Львович улыбается:

— Ну, повышенное либидо в маниакальной фазе — это естественно. Прошло только полторы недели, терапия ещё не в полную силу действует.

Я открыто и с интересом смотрю ему в глаза — у меня то состояние, когда стираются привычные границы, уходит смущение и страх. Я себя чувствую невероятно привлекательной и сексуальной — у меня накрашены ресницы, и я знаю, что это мне идёт. Даже моя привычная бледность кажется мне особенно соблазнительной.

Напротив меня сидит симпатичный мужчина, и мне хочется совершить какое-нибудь безумство — удрать вместе с ним из больницы, танцевать всю ночь, пить, заниматься разнузданным сексом и всячески упиваться ощущением полной жизни и свободы.

Мне кажется, что я не хожу, а летаю. Сердце выскакивает из груди, мне хочется на волю, расправить крылья и прорезать ими небо. Я уверена: за что бы я сейчас ни взялась, у меня всё получится. Мои проблемы кажутся мне ерундовыми и надуманными. Конечно же, я могу их решить. Я могу всё и даже больше. То, что я нахожусь здесь, — ошибка, просто ошибка...

Сутки спустя я не могу встать с кровати. Подушка медленно пропитывается солёной жидкостью, моя соседка Карина заламывает руки от беспокойства, снова приходит Артём Львович. Он садится ко мне на кровать, так как я не в силах выйти в коридор.

Моя жизнь кажется мне настолько пустой и никчёмной, а я себе такой слабой и беспомощной, что мне хочется уснуть и не просыпаться никогда. Внутри меня зияет холодная чёрная дыра, и я медленно, но верно в неё проваливаюсь.

Люди, которым я дорога, друзья, хобби — всё кажется тупым и бессмысленным. Мне нужно умереть, чтобы избавить себя от этих мук, но я не знаю, как это сделать. Меня изнутри как будто что-то раздирает когтями, я чувствую, как из меня вытекает жизнь, только наружу льётся не кровь, а бесполезные слёзы. Я напоминаю себе живой труп.

Врач мне что-то говорит, но я его не слышу. А через несколько часов я играю с девочками из соседней палаты в карты — и звонко, бешено хохочу над их шутками. Слёзы высохли. Мне снова запредельно хочется жить.

Жить/не жить

Суть моей болезни заключается в поочерёдной смене двух противоположных состояний — мании и депрессии. Они то резко, то плавно сменяют друг друга, делая мою жизнь похожей на качели: либо мне становится неестественно хорошо, либо чрезвычайно плохо.

В мании люди с моим диагнозом похожи на листок, который подхватывает бешеный вихрь. Они бездумно совершают рискованные поступки — тратят большие суммы денег, ведут беспорядочную интимную жизнь, бросают хорошую работу, спонтанно разводятся или женятся. Их жизнью в этот момент управляют не они сами. Подлинная реальность откатывается на задний план, вместо неё предстаёт другая, искажённая, волшебно прекрасная.

В своей реальности «маньяк» чувствует себя уверенным и всесильным. Это чувство пьянит, даёт ощущение безграничной свободы и власти не только над своей жизнью — над всем миром. Способность получать удовольствие от секса, еды, развлечений, потребность в острых ощущениях возрастает в разы, и жизнь кажется насыщенной и полной как никогда. Пока состояние не сменяется на депрессию, и из счастья вы не летите прямиком в чёрную пропасть тоски, тревоги, ощущения полной бессмысленности не только своей жизни, но и всего мира.

Оба этих состояния опасны для жизни. При мании риск суицида даже выше, чем при депрессии, потому что на ощущении внутреннего подъёма гораздо легче совершить необдуманный поступок:

 

Я могу летать, я ловкий и сильный! Ха, это всего лишь шестой этаж.

 

В депрессивной фазе лишить себя жизни сложнее, потому что для этого нужно как минимум обдумать способ самоубийства и встать с кровати, а думать и вставать с кровати тяжело — это и спасает.

Я принимаю таблетки — карбонат лития, который должен стабилизировать колебания фаз и довести моё состояние до «золотой середины». Мне нужно принимать его всю жизнь. Но и литий не гарантия постоянного стабильного настроения, где вопроса «жить/не жить» не существует...

Окончание

Екатерина Зайцева