Что говорит о нас наш дом

Сталкиваясь с какими-либо испытаниями, мы убеждены, что дома и стены помогают. О том, кто ведет себя неадекватно, говорим: «У него не все дома…» Устойчивые языковые формулы подкрепляют догадки психоанализа, проводя параллель между внутренним состоянием и тем, что находится внутри жилища.

Самое первое место нашего обитания — это материнское тело. Возможно, поэтому родительский дом ассоциируется с теплом и лаской матери, а мир, в который мы выходим из него, — с требовательным и энергичным отцом.

«В раннем детстве, вмешиваясь в наши отношения с матерью, отец словно «отнимает» ее у нас, но тем самым дает нам возможность развиваться, становиться самостоятельными, взрослеть, — говорит психоаналитик Андрей Россохин. — Позже взрослый мир окончательно «выманивает» нас наружу. Но мы знаем, что можем вернуться домой, как в материнскую вселенную, где нам будет комфортно и спокойно».

Именно это и делает родительский дом тем местом, в котором мы нуждаемся, о котором помним, куда бессознательно стремимся.

Впрочем, иногда мы испытываем к этому дому иные чувства. На отношение к нему влияют неразрешенные конфликты детства, старые обиды и невысказанные желания. От того, как складывались отношения с матерью и отцом, зависит, будем ли мы считать этот дом своим или чужим.

«Наше восприятие связано и с тем, как относились друг к другу родители, было ли для них важно сделать дом спокойным и комфортным, позволяли ли они нам в детстве иметь собственное пространство», — продолжает Андрей Россохин.

Если родители не запрещают маленькому ребенку создавать собственный дом, прятаться в сделанных из стульев и одеял «шалашах», если они с уважением относятся к подростку, не позволяя себе, например, входить к нему в комнату без стука, у детей формируется доверие к дому, особое ощущение безопасности и покоя. Став взрослыми, они будут по-прежнему чувствовать себя в родительском доме своими.

Входя в чужую квартиру, мы немедленно ощущаем ее запах. Неважно, приятен он нам или нет, — наша первая реакция непроизвольна: «Это не мой дом». Так же мгновенно мы реагируем на родной запах своего дома. «Я одиннадцать лет не приезжала на дачу, где провела детство, — рассказывает 30-летняя Кристина. — И когда я открыла дверь в свою комнату, то почувствовала, что она моя: пахло там по-прежнему».

Переезжая в новую квартиру или снимая дачу на лето, мы в первую очередь пытаемся избавиться от запахов, говорящих о жизни прежних хозяев: открываем окна, снимаем старые обои, моем стены, устанавливая ассоциативную связь нового места с внутренним образом нашего дома.

«Устойчивый чужой запах вызывает безотчетную тревогу, беспокойство и может стать причиной бессонницы и непонятного раздражения, — говорит Андрей Россохин. — Чтобы почувствовать себя дома, надо наполнить пространство запахами, которые мы бессознательно связываем с ощущением счастья и покоя».

Неважно, придется ли для этого регулярно жарить картошку, печь пироги или раскладывать по квартире плошки с пахнущими вишней стружками, — главное, чтобы новое пространство стало своим, приобрело ароматы родного дома.

Физические границы нашей индивидуальности — это в первую очередь оболочка нашего тела, а затем — стены дома. Они защищают нас, словно вторая кожа. В случае взлома или незаконного вторжения в квартиру жилище теряет защитную функцию, и мы ощущаем страх, недоумение, боль. Настоящий шок может возникнуть у того, кто воспринимает дом, в котором он живет, исключительно как свою крепость.

«Мою квартиру ограбили, и я страдала несколько месяцев, — рассказывает 40-летняя Инна. — У меня было ощущение, что меня физически осквернили, изнасиловали».

С точки зрения немецкого философа Мартина Хайдеггера, «быть, жить и думать» — это один и тот же процесс. Возможно, поэтому, ощущая угрозу своей психологической целостности, мы нередко болезненно реагируем не только на чужое вторжение, но и на шум на улице, потеки воды на потолке или попытку гостя переставить книгу с одной полки на другую.

«В этот момент мы можем испытывать злость и даже ненависть, — поясняет Андрей Россохин, — и чувствовать себя беззащитными, как ребенок, чьи родители забрались в ящик стола и прочитали его личный дневник».

Нашим поведением движут не только осознанные цели, но и бессознательные потребности. И свой дом мы обустраиваем в том числе и в соответствии со своими неосознаваемыми влечениями и врожденными инстинктами. «Каждое пространство связано с нашими внутренними импульсами и потребностями, — поясняет Андрей Россохин, — поскольку именно они становятся источником нашей психической энергии, направляют и побуждают наше поведение».

Наша жизненная энергия стремится к разрядке, и этот процесс, с точки зрения психоанализа, связан с реакцией разных участков тела человека. У каждой комнаты жилища в психоаналитическом смысле определенное значение.

Кухня и столовая — это места для удовлетворения оральных потребностей, которые связаны со ртом и относятся к питанию. Ванная и туалет — это области реализации анальных импульсов, связанных с продуктами жизнедеятельности, которые выходят из тела, иными словами — с понятиями грязи и чистоты. Мы нередко сохраняем эти места безликими, словно хотим предотвратить неизбежную загрязненность. А спальня предназначена для удовлетворения эротических желаний, фантазий и снов, для того, что мы желаем сохранить в тайне. В целом созданный нами дом повторяет и поддерживает нас.

Как и психика, наше жилище наполнено сознательным и бессознательным. Когда-то в домах были чердаки и подвалы, где стояли сундуки и коробки. Исследуя их содержимое, дети узнавали об истории семьи, о детстве родителей. Они учились понимать недосказанное и, казалось, забытое. Сейчас роль хранителей бессознательного играют шкафы и антресоли. Когда мы хотим забыть что-то, мы говорим «забросить в дальний ящик». Когда вспоминаем о секрете, употребляем выражение «скелет в шкафу».

С бессознательным дома можно обращаться по-разному. Иногда его вычеркивают из жизни семьи: у идеальной хозяйки вещи находятся на виду, все под ее контролем, а старые вещи, фотографии и письма скорее всего выброшены. «Этот пример иллюстрирует психоаналитическую метафору сознания, которое вытесняет в бессознательное все, что кажется ему ненужным, что мешает, — рассказывает Андрей Россохин. — Другая крайность — дом, который завален вещами и бумагами. Хозяин не контролирует жизнь в таком жилище, в нем правит бессознательное».

Но чаще в наших жилищах найдутся и предметы, которые открыто лежат на поверхности, и то, что спрятано в ящиках или на антресолях: дневники, игрушки, письма, связанные с прошлой жизнью… «Нашей памяти необходимы потайные пространства, — продолжает Андрей Россохин. — Они помогают почувствовать, что у жизни и дома не только одно — поверхностное — измерение, но и множество других. И ощутить, что жизнь намного глубже, чем иногда кажется».

Наше отношение к порядку во многом зависит от того, как складывались отношения с гигиеной в возрасте от полутора до трех лет. Родители, приучавшие ребенка к горшку, могли быть строги или безразлично уступчивы — их поведение, по мнению Зигмунда Фрейда, влияет на формирование особенностей характера: одни из нас неопрятны, расточительны и покладисты, другие аккуратны, скупы и упрямы.

Но даже одержимый порядком человек может оставлять себе пространство для «грязи». Так, явный аккуратист может неосознанно накапливать на ночном столике газеты и журналы, словно пытаясь сохранить для себя маленький уголок свободы.

Также и привычка к беспорядку не обязательно означает, что человек любит грязь. «Захламленный дом — это своеобразный хаос, вечное движение, но одновременно и протест против любой формы контроля над нами, — рассказывает Андрей Россохин. — Человек словно заявляет: если я уберу свой дом, это пространство перестанет быть моим. Такое поведение скорее всего говорит о давних конфликтных отношениях с властной матерью».

Когда мы анализируем эти отношения, начиная лучше понимать и родителей, и себя, то становимся более зрелыми и целостными — и таким же зрелым и целостным становится наш дом. Место, где мы чувствуем себя самими собой.