Что такое счастье

Когда в юношеском возрасте я приехал в Москву из Пятигорска искать писательского счастья, литературная жизнь столицы представляла собой причудливую смесь различных творческих объединений, порой враждовавших друг с другом. Помню, что среди них выделялся так называемый РАПП — Российская ассоциация пролетарских писателей, которые были не прочь списать, сбросить с корабля русской культуры все достижения дореволюционного периода, — нечто похожее на тех, кто после перестройки и распада СССР в 1990-е годы жаждал предать забвению литературу советского периода, устроить по ней поминки. Мне, новичку и провинциалу, было трудно разобраться в хитросплетениях той литературной сумятицы. Я ориентировался на «громкие», известные имена. Но мои кумиры порой принадлежали к полярным группировкам. Что делать? К какому берегу пристать? А к плавающему «просто так», самостоятельно, никто интереса проявлять не хотел.

Но, видимо, не только меня смущала обстановка, сложившаяся в литературной среде. Она беспокоила и самих литераторов и руководителей страны, которые в то время уделяли много внимания ситуации в писательском сообществе. И вдруг я услышал, что в 1934 году готовится Первый объединительный съезд советских писателей. Конечно, я не мог рассчитывать, что стану делегатом исторического съезда, об этом и мечтать было невозможно. Однако, на мой взгляд, свершилось настоящее чудо, и я, вступивший к тому времени в группком литераторов, оказался в числе молодых, начинающих писателей, которых пригласили на съезд в качестве гостей.

Да, я присутствовал на том историческом съезде, проходившем в Колонном зале Дома союзов. Видел воочию тех, кого мечтал увидеть и с кем впоследствии судьба свела бок о бок. Слушал, затаив дыхание, удивительно интересные, насыщенные доклады Горького и Радека (кстати, доклад Радека был посвящён мировой литературе!), и мне казалось, что как писатель я взрослею буквально на глазах, начиная понимать, в какую серьёзную, интеллектуально насыщенную среду я вхожу и сколько мне ещё предстоит работать над собой, чтобы стать настоящим писателем. (Непосредственно в Союз писателей я вступил в 1937 году, ровно семьдесят лет назад.)

Первый съезд писателей потряс меня глубиной проникновения в проблемы литературного творчества. Взять хотя бы доклад A.M. Горького. Формально он назывался «О советской литературе», но молодая советская литература была вписана в такую широкую панораму русской и мировой классики, что я до сих пор не устаю поражаться колоссальной эрудиции Горького. Работая над этой книгой, я вновь начал перелистывать стенограмму Первого съезда и буквально не мог оторваться от доклада Алексея Максимовича — настолько он интересен и злободневен сегодня.

Чтобы не быть голословным, приведу несколько горьковских цитат, но предварительно вновь напомню: доклад назывался «О советской литературе». Между тем Горький говорил следующее:

«Начиная с фигуры „Тиля Уленшпигеля“, созданного в конце XV столетия, с фигуры „Симплициссимуса“ XVII, „Лазарильо из Тормес“, „Жильблаза“, героев Смоллета и Фильдинга — до „Милого друга“ Мопассана, до Арсена Люпена, до героев „детективной“ литературы Европы наших дней — мы насчитаем тысячи книг, героями которых являются плуты, воры, убийцы и агенты уголовной полиции. Это и есть настоящая буржуазная литература, особенно ярко отражающая подлинные вкусы, интересы и практическую „мораль“ её потребителей… На почве этой литературы, щедро унавоженной всяческой пошлостью, и в том числе пошлостью мещанского „здравого смысла“, — на этой почве выросли такие замечательные художественные обобщения, как, например, фигура „Санчо Панса“, как „Тиль Уленшпигель“ де Костера». И далее: «Как и на Западе, наша литература развивалась по двум линиям — линия критического реализма: Фонвизин, Грибоедов, Гоголь и т.д. до Чехова, Бунина, и линия чисто мещанской литературы: Булгарин, Массальский, Зотов, Голицынский, Вонлярлярский, Всеволод Крестовский, Всеволод Соловьёв — до Лейкина и Аверченко и подобных».

А вот как Горький говорил о драматургии: «Если начать ход развития европейской драмы от Шекспира, — она снизится до Коцебу, Нестора Кукольника, Сарду и ещё ниже, а комедия от Мольера упадёт до Скриба, Польерана, а у нас после Грибоедова и Гоголя почти совсем исчезнет».

Или вот ещё: «Романтики буржуазии, начиная от Новалиса, это — люди типа Петра Шлемиля, „человека, потерявшего свою тень“, а Шлемиля создал Шамиссо, французский эмигрант, писавший в Германии по-немецки. Литератор современного Запада тоже потерял свою тень, эмигрируя из действительности в нигилизм отчаяния, как это явствует из книги Луи Селина „Путешествие на край ночи“; Бардамю, герой этой книги, потерял родину, презирает людей, мать свою зовёт „сукой“, любовниц — „стервами“… Установлено влияние Тургенева на литературу Скандинавского полуострова, признано влияние Льва Толстого на графа Полей, Рене Базена, Эстонье, Т. Гарди, в его романе „Тесс“, и на ряд других писателей Европы. И особенно сильно и есть влияние Достоевского, признанное Ницше…»

Вспоминаю, что на Первом съезде писателей слушал Горького затаив дыхание, — как, впрочем, и все делегаты съезда. Было что слушать! И вот что любопытно: в своём докладе Алексей Максимович не называл имена советских писателей, а говорил именно о литературе, вписывая её в контекст русской и мировой литературы в целом. Я снова и снова поражаюсь: какая потрясающая эрудиция!

Конечно, с позиции сегодняшнего времени не всё можно принять в анализе русской литературы, сделанном Горьким. В частности, он, на мой взгляд, несколько тенденциозно оценил творчество великого Достоевского. Но таков был его взгляд, ведь известно, повторюсь, что Лев Толстой не жаловал Шекспира. Главное же в том, что о советской литературе он говорил так, как никто ни до него, ни после него, — и надеюсь, читателям это стало ясно из процитированных мною отрывков доклада.

А ведь на съезде был ещё и доклад Карла Радека — специально о современной по тем временам мировой литературе. Такой подход позволял писателям почувствовать свою неразрывную сопричастность к великому мировому литературному процессу. К сожалению, что-то я не припомню, чтобы на последующих писательских съездах нашу литературу рассматривали в таком широком контексте. Видимо, запамятовал…

Но наряду с этим выступили с докладами представители почти всех союзных республик, которые подробно говорили о развитии национальных литератур. Впрочем, уже в тот период наметилась определённая тенденция, которая сегодня вызывает немалые трения в писательской среде: да, на Первом съезде были представлены доклады о развитии литературы во всех союзных республиках СССР, кроме… Российской Федерации. Иначе говоря, конкретного разговора непосредственно о русской литературе, такого, какой шёл применительно к литературам Украины, Белоруссии, Грузии и других республик, — такого разговора о литературе России на съезде не было.

Но, помнится, на съезде я, конечно, не обращал внимания на такие «частности». Меня особенно интересовали два направления — мировая литература, о чём я уже сказал, и, конечно, детская литература. Ведь доклад С. Маршака о детской литературе был поставлен вслед за докладом Горького! Маршак открывал второе заседание съезда. А первое заседание завершалось приветствием И.В. Сталину. Вот какое огромное значение придавалось в тот период детской литературе.

Доклад Маршака был блестящим. Он, в частности, говорил:

«Детскую литературу привыкли считать делом компиляторов, маломощных переводчиков и пересказчиков. В молодости я знал дюжего человека с Волги, надорвавшего в Питере своё здоровье беспробудным пьянством и болезненным самолюбием. Про него говорили, что он пишет детские книжки. Это был ремесленник, проклинавший своё бездоходное и бесславное ремесло. Помню и другого пьяницу, талантливого и самобытного математика, который ночи напролёт пил крепкий чай, задыхался в табачном чаду и писал книги для детей. А ещё были дамы. Дамы, к сожалению (в тексте „к сожалению“ выделено курсивом), не пьянствовали, а очень серьёзно, аккуратно и систематично писали повесть за повестью из институтского и деревенского быта или кроили из иностранного материала биографии знаменитых людей… А ребятам нужно было действие, нужен был песенный и плясовой ритм, нужен был юмор».

Вот так говорил на Первом съезде писателей Маршак, впоследствии мой наставник, и те, кто читал детские стихи Сергея Михалкова, начиная с «Дяди Стёпы», — а читали многие, очень многие! — думаю, почувствовали в них и действие, и ритм, и юмор. Поэтому я с полным основанием могу сказать, что Первый съезд советских писателей оказал на меня, молодого литератора, огромное творческое влияние, именно после съезда началось осознанное формирование моего писательского «я».

Думаю, даже уверен, что такое мощное влияние съезд оказал не только на меня, а на целую плеяду молодых в тот период советских писателей, которые впоследствии составили гордость нашей литературы.

Именно тот Первый съезд литераторов, на котором был образован Союз писателей СССР, я считаю началом своей общественной деятельности в писательском сообществе. Да, не будучи делегатом, я не участвовал в голосовании, не принимал конкретных решений. Но сама атмосфера съезда, бесконечные кулуарные дискуссии, встречи с коллегами, подчас незнакомыми, — всё это создавало определённую среду, позволяя таким, как я, молодым литераторам косвенно тоже участвовать в выработке единой точки зрения относительно будущего писательского Союза.

Мне был в то время двадцать один год. И с тех пор, вот уже на протяжении более семидесяти лет, я активно участвую в жизни нашего писательского сообщества.

Я пять лет возглавлял Московскую писательскую организацию, а затем Союз писателей России — целых двадцать лет! Теперь вот являюсь председателем Исполкома Международного сообщества писательских союзов, по существу, наследника Союза писателей СССР, объединяющего писательские организации, образовавшиеся в странах постсоветского пространства. Много, очень много утекло воды за это время в наших литературных течениях. Менялись эпохи, отношения, по-разному показывали себя люди — не только в литературе, но и в жизни, — бывало, что друзья и поклонники становились завистливыми недругами. Всё было… Был период, когда я добровольно покинул общественное писательское поприще, поскольку не желал участвовать в том раздрае, который наступил после распада СССР. Но потом писатели сами вновь потребовали моего возвращения — несмотря на мой уже весьма почтенный к тому времени возраст.

Но вот о чём я хочу сказать сразу — как о главном! — я всегда, даже будучи председателем правления Союза писателей России, поддерживал очень тесные отношения с писателями тогдашних союзных республик, а ныне независимых государств, образовавшихся на постсоветском пространстве. Когда-то существовал термин «братские литературы». Не знаю, в какой мере он точен, но речь шла о повышенном внимании к литературам народов СССР. Поэтому я не просто лично знал, а крепко дружил с такими выдающимися представителями братских литератур, как Расул Гамзатов, Чингиз Айтматов, Кайсын Кулиев, Исхак Машбаш, Давид Кугультинов, Абдижамил Нурпеисов, Чингиз Абдуллаев, Алим Кешоков, Нодар Думбадзе, Григол Абашидзе, Абдулла Арипов, Магомед Ахмедов, Аскар Хакимов, Надырбек Алымбеков, Сильва Капутикян, Зорий Балаян, Грант Матевосян, Нурлан Оразалин, Анар, Олжас Сулейменов, Тулепберген Каипбергенов, Равиль Бикбаев, Николай Чергенец, Максим Танк, Хута Берулава, Мустай Карим, Танзиля Зумакулова, Борис Олейник, и со многими, многими другими. Кто-то из них, увы, уже покинул сей бренный мир, и на смену им пришли другие их соотечественники, преемники, тоже ставшие моими друзьями. С иными долголетняя дружба продолжается по сей день.

И на то есть одна очень веская причина: я убеждён, что советская литература как таковая складывалась не только из лучших произведений русских писателей, но также из замечательных достижений киргизов, таджиков, узбеков, грузин, казахов, всех народов нашей тогдашней страны, из их книг, переведённых на русский язык. Теперь речь идёт о литературах независимых стран постсоветского пространства, однако в писательском деле, если иметь в виду творческую составляющую, изменилось не так уж много: по-прежнему лучшие произведения национальных литератур, переведённые на русский язык, становятся достоянием мировой культуры. Этот принцип и лежит в основе деятельности Международного сообщества писательских союзов, в исполком которого входят представители ныне независимых стран и республик России.

И как раньше, так и теперь я испытываю огромное удовольствие от общения со своими коллегами, представителями национальных литератур, потому что считаю их произведения теми живыми соками, которые питают и великую русскую литературу. Между прочим, это семидесятилетнее общение для меня, в моём понимании, тоже входит в понятие счастья.

Я не перечисляю здесь замечательных русских писателей, которых знаю всех до единого, поскольку двадцать лет возглавлял Союз писателей России. Многие из них выросли на моих глазах, с другими, уже маститыми, признанными, я просто дружил и продолжаю дружить по сей день. (Хотя разочарования, конечно, случались, снова хочу напомнить, что жизнь есть жизнь, и она иногда разводит былых сотоварищей; это процесс в какой-то мере естественный.) Но одно могу сказать со всей определённостью: нынешний глава российских писателей Валерий Ганичев, на мой взгляд, достойно продолжает славные традиции писательской организации России, имеющей отделения практически во всех регионах страны.

А заговорил я об особом своём пристрастии к национальным литературам потому, что считаю именно разноязыкую постсоветскую литературу самой мощной скрепой нового единого духовного пространства, складывающегося на территории бывшего СССР. К сожалению, эту непреложную истину не до конца понимают (или не хотят понять?) те руководящие деятели, которые сегодня пекутся о создании общего гуманитарного пространства в странах СНГ. Переводы лучших произведений национальных литератур на русский язык и лучших русских книг на национальные языки — это прекрасный способ сохранить взаимообщение народов.

Возвращаясь к биографической линии, я с грустью и разочарованием вынужден вспомнить о самом трудном периоде наших писательских тревог и забот, совпавшем с распадом СССР. Тогда распадалось, рушилось всё! В том числе, конечно, и Союз писателей… Разрушительные процессы в стране приобрели катастрофический характер, и я не хотел в них участвовать. А потому ушёл с поста председателя правления Союза писателей РСФСР. Ушёл добровольно, вопреки много и напористо уговаривавшим меня остаться, коих было предостаточно, поскольку мой государственный авторитет, по их мнению, мог бы притормозить процессы распада.

Однако я понимал, что эти процессы необратимы и неостановимы. Потому и ушёл; как говорится, заперся дома в четырёх стенах, с тоской наблюдая по телевидению за развитием событий и выслушивая по телефону сетования коллег.

Однако формально я всё ещё числился членом правления существовавшего в ту пору Союза писателей СССР. И на моих глазах некие личности, фамилии которых мне называть не хочется (они недостойны того, чтобы войти в историю!), принялись разваливать Союз писателей СССР. Причём разваливать самыми недостойными приёмами и методами, с самыми низменными целями. Достаточно, например, сказать, что первым «указанием» людей, самостийно захвативших власть в Союзе писателей, я бы уточнил — дорвавшихся до неё, было письмо директору автомобильного магазина (в то время писатели, как и в других организациях, покупали дефицитные «Жигули» по разнарядке), в котором из списка вычёркивались «плохие» писатели, не поддержавшие переворот в СП СССР, а вместо них вставлялись в списки другие писатели, из «своих».

Вот такое было лихое времечко!

В Союзе писателей фактически наступило безвластие. Один весьма и весьма известный поэт, пытавшийся самовольно, без решения съезда взять на себя функции руководителя, отправился в отдел кадров, заглянул в писательскую картотеку и принялся, исходя из своих политических пристрастий и собственных литературных вкусов, делить всех литераторов на «наших» и «ненаших».

Именно так изначально создавалось писательское объединение «Апрель», которое выделилось из Союза писателей.

Тем не менее борьба продолжалась. Вместо развалившегося секретариата Союза писателей решили создать Совет старейшин. Мне было уже под восемьдесят, и писатели решили, что на роль председателя Совета старейшин лучше всего подойду  я. Скажу откровенно: колебаний на этот счёт у меня было немало. Но всё-таки уговорили!

А потом произошло самое неприятное.

В 1991 году разрушители задумали собрать бывший секретариат СП и официально распустить его, предъявив несправедливые обвинения в связях с ГКЧП. Но никто из секретариата Союза писателей на это расправное заседание не явился.

Пришёл я один.

Мне не хочется сейчас вспоминать обстоятельства и перипетии того тягостного заседания, на котором верховодил всё тот же известный поэт, который делил писателей на «наших» и «ненаших». Скажу только, что я чётко и ясно высказал свою позицию, не поддался ни на какие посулы — а кое-кто очень настойчиво добивался моего перехода на позицию раскольников! — и ушёл с этого заседания хотя и не победившим, что в той накалённой, эмоциональной атмосфере было абсолютно невозможно, но зато и непобеждённым. Ушёл при своём мнении, которое оказалось пророческим.

Я уже упоминал ранее, что в тот период на меня обрушилась лавина клеветнических выпадов, меня практически не печатали, радикалы от литературы и политики, ссылаясь на мой нешуточный возраст, задумали полностью списать меня с корабля общественной жизни, а заодно вычеркнуть моё имя из литературы и истории государства и как автора гимна, и как автора детских стихов, в том числе «Дяди Стёпы».

Что мне было делать? Что я мог противопоставить рьяным поборникам разрушительных тенденций? Драться, по существу, было не с кем — достойных соперников не стало, да и, как говорится, площадка для драки исчезла, всё распалось. И в 1992 году я написал небольшую автобиографическую книжку с эпатирующим радикальную публику названием: «Я был советским писателем». Я уже упоминал о ней, в те годы «расцвета демократии» мне удалось издать её с колоссальным трудом, в малоизвестном издательстве, на плохонькой серенькой бумаге. Но та книжка с таким «громким» названием стала как бы моим манифестом, свидетельством того, что новоявленным манкуртам не удалось сломить меня. Мне было очень важно показать людям, моим читателям — и детям, и взрослым, — что не все в нашей стране считают советское прошлое «чёрной дырой», что истинная демократия даёт возможность по-новому оценить это прошлое — не только с плюсами, но и с минусами. Однако отправлять его на свалку истории, как в своё время поступили большевики с дореволюционной Россией, абсолютно недопустимо.

Та книжка стала моим вызовом тем, кто пытался искусственно расчленить историю России, лишить наш народ исторической памяти. Я намеренно пошёл на этот рискованный шаг, как бы вызывая огонь на себя.

Эти события происходили не так уж давно, менее пятнадцати лет назад, и сохранились в памяти многих. Автобиографическая книжка «Я был советским писателем» наделала очень много шуму, причём не только в литературных, но и в политических кругах. А я испытывал не страх за последствия этого издания, а сильнейший душевный подъём — я снова чувствовал себя в строю.

И неслучайно на своём съезде писатели, собравшиеся со всего постсоветского пространства, избрали меня председателем Международного сообщества писательских союзов, которое стало в новых условиях как бы преемником Союза писателей СССР и ставило своей целью объединить литературные силы стран СНГ, не позволить окончательно разрушить наше общее духовное пространство.

Вот так я снова вернулся в строй, хотя никак не предполагал, сколько усилий и нервотрёпки потребует от меня эта общественная нагрузка. Я всегда был (и остаюсь!) человеком доверчивым, очень доверчивым. Я вижу в людях прежде всего хорошее, а потому нередко ошибаюсь в них, позволяю им злоупотреблять моим доверием. Ну тут уж ничего не поделаешь, диалектика жизни неотменима: мой секрет (умение чувствами и мыслями возвращаться в Страну детства) связан с детской чистотой помыслов и не предполагает коварных обманов, свойственных иным взрослым людям. Впрочем, об этой скучной и тягостной стороне жизни говорить почему-то не хочется, ведь она связана с бесконечными судами и сутяжничеством, потому что кое-кто из деятелей Международного сообщества писательских союзов едва не продал знаменитое здание Союза писателей, известное как «Дом Ростовых». Были подделаны все документы, все подписи. И самое поразительное — то, что фиктивное заседание Исполкома МСПС, которого в действительности не было вообще, но на котором якобы было принято единогласное решение о продаже здания, по документам (как сказано, фиктивным!) состоялось не когда-нибудь, а именно в день моего девяностолетия.

Вот это подарочек!

Правда, такая дата была обозначена авантюристами неслучайно: ведь на мой юбилей съехались литераторы практически из всех независимых государств, чьи союзы писателей входят в МСПС. Вот любители авантюр и решили избрать этот день для подделки документов. До сих пор по этому поводу длятся судебные процессы, и мне как председателю Исполкома МСПС приходится тратить огромную долю своего времени да и нервов на то, чтобы писательская организация успешно противостояла проходимцам, которых уже и из членов Союза писателей давно исключили. Но дела судебные тянутся долго, неторопливо, хотя главное нам сделать уже удалось: «Дом Ростовых» мы в целом сумели отстоять от посягательств различного рода дельцов.

Снова и снова приходится повторять: увы, такова жизнь! И в мои немолодые годы мне вновь приходится стоять на баррикадах. В который уже раз!

А моё девяностолетие писательская общественность отпраздновала с размахом. Впервые мой юбилей отмечали не в Колонном зале, как было начиная с шестидесятилетия, а в Большом Кремлёвском дворце — только он смог вместить огромное число приглашённых. Потом наверху был подобающий случаю банкет… Но особенно запомнилось, как со сцены мой давний друг и товарищ, знаменитый художник-карикатурист Борис Ефимов, который примерно на десять лет старше, назвал меня… «мальчишкой».

Вот что ещё сказал мой старый друг:

«Сергея Владимировича Михалкова я знаю лет шестьдесят, не меньше. И когда мне предложили открыть его юбилейный вечер в Кремле, я, конечно, сразу согласился. Надо отметить, жизнь идёт, но Михалков остаётся Михалковым. Он мне не сам позвонил, для этого он слишком крупная фигура. Позвонили от него: «Сергей Владимирович просит вас… У вас есть смокинг?»

Просто чёрный костюм его, очевидно, не устраивает. Из чего я сделал вывод: юбилей обещает быть на великосветском уровне. Я честно признался, что смокинга отродясь не имел. Ну тогда, сказали по телефону, мы к вам подъедем. Приезжает портниха, привозит смокинг, начинает примерять — выясняется, рукава длинны, в спине широковато, но быстро всё подгоняется по фигуре. И как апофеоз — мне подбирают галстук-бабочку. А я даже не знаю, как его повязывать, за сто два года жизни так и не научился. В мою молодость в них щеголяли одни пижоны. Короче, суета, но ради Сергея Владимировича я готов потерпеть и «бабочку». Надо же соответствовать моменту, когда выйду на кремлёвскую сцену поздравлять юбиляра, да ещё в окружении двух длинноногих красавиц.

Я приготовил маленький спич. Знаменитая актриса Малого театра Александра Яблочкина, благополучно дожившая до ста лет, отмечая своё восьмидесятилетие, пригласила всех гостей прийти к ней на её девяностолетие. А когда справляла девяностолетие, пригласила всех на свой столетний юбилей. Многие в зале, естественно, скептически улыбнулись. А когда актриса праздновала столетие, она вышла на сцену и сказала: «Рада, что до моего юбилея дожили одни оптимисты». Вот и я хочу выйти на сцену Кремлёвского дворца и пожелать Михалкову на правах старшего друга: «Серёжа, поскольку я оптимист, я жду приглашения на твой столетний юбилей».