Музыку ХХ века в оперной программе нынешнего Зальцбургского фестиваля представляли не только Альбан Берг и Дмитрий Шостакович, но и «Лир» (1978) современного немецкого композитора Ариберта Раймана. Оперную адаптацию знаменитой шекспировской трагедии поставил в Зальцбурге австралийский режиссер Саймон Стоун. Рассказывает Алексей Мокроусов.
Когда год назад Маркуса Хинтерхойзера, тогда еще будущего интенданта Зальцбургского фестиваля, спросили, будет ли он заказывать новые оперы современным композиторам, он ответил, что вряд ли, ведь в мире столько отличных произведений, поставленных лишь один-два раза, можно легко ограничиться ими.
«Лира» 81-летнего Ариберта Раймана к редкостям, где-то там пару раз поставленным и забытым, отнести трудно. Напротив, статистика утверждает, что это самая популярная опера ныне живущего автора — после премьеры в 1978 году в Мюнхене ее уже ставили 28 раз по всему миру, от Франкфурта и Лондона до Сан-Франциско и Парижа (там событием прошлого сезона стала инсценировка Каликсто Биейто). И только в Зальцбурге музыка Раймана еще не исполнялась.
Успех понятен — Клаус Хеннеберг отлично адаптировал немецкое либретто для музыки, а Райман известен тем, что всегда пишет удобно для певцов, даром что первой его большой работой в музыкальном театре был балет на либретто Гюнтера Грасса. Сын профессиональной певицы и церковного музыканта, Райман учился в Берлине у Бориса Блахера (создавшего между прочим в 1940 году в Германии оперу «Княжна Тараканова») и у знаменитого протестантского композитора Эрнста Пеппинга. На создание «Лира» Раймана в свое время подвиг легендарный баритон Дитрих Фишер-Дискау, высоко ценивший его вокальные сочинения, он же первым и исполнил заглавную партию.
Мировую премьеру «Лира» в Мюнхене в свое время осуществили Жан-Пьер Поннель и Герд Альбрехт; сейчас для постановки в Зальцбурге пригласили восходящую звезду драматической режиссуры австралийца Саймона Стоуна, а австрийский маэстро Франц Вельзер-Мёст дирижировал Венским филармоническим оркестром.
Вельзер-Мёст столкнулся с типичной проблемой Скального манежа — несмотря на просторы, здесь маленькая оркестровая яма, при полном составе ударные приходится отправлять на боковые балконы. Дирижер решил использовать лишь один балкон, справа, и звуковой баланс от этого пострадал, хотя певцов было хорошо слышно.
У Стоуна в этом сезоне «золотой дубль» — в Авиньоне он показал спектакль по Ибсену, в Зальцбурге — оперу. По «Лиру» видно, что Стоун родом из драматического театра: кажется, убери из постановки музыку, и получится разговорный спектакль. Но максимально проявить актерские таланты певцов, даже выдающихся,— тоже редкое искусство, им-то Стоун владеет точно, это видно и по работе исполнителя заглавной партии канадского бас-баритона Джеральда Финли, и по певицам, исполняющим партии его дочерей, Гонерильи (отличное немецкое сопрано Эвелин Херлициус), Реганы (Гун-Брит Баркмин), но прежде всего Корделии — Анне Прохазке. Их профессиональные биографии не забудут зальцбургского «Лира», настолько яркое он событие для всего ансамбля; актерские успехи не меркнут даже на фоне выдающегося трагика и комика Михаэля Мертенса из венского Бургтеатра, приглашенного на разговорную роль Шута. А серьезность замысла — на фоне неожиданного явления Микки-Мауса с ворохом воздушных шариков, словно заблудившегося после презентации в супермаркете (шариками потом играет обезумевший король).
Стоун — мастер вводить в заблуждение. Поначалу кажется, что часть публики он рассадил прямо на сцене, и если не успеть сразу прочитать программку, то лишь по ходу действия поймешь, что полторы сотни человек на трибунах — статисты. Их по одному выдергивают охранники, чтобы искупать в море крови, разлитой по белой поверхности. Охранники, конечно, на диво оригинальный ход для представления насилия; кажется, их даже и изображал тот же самый миманс, что и в зальцбургском «Милосердии Тита»,— хорошо хоть, что без очередных беженцев на сцене «Лир» обходится. Но Стоун избегает опасности общих мест благодаря не только психологизму сольных работ, но и декорациям австралийца Боба Казинса. Опера начинается на настоящей цветочной поляне, вытянутой вдоль огромной сцены «Фельзенрайтшуле». Постепенно цветы вырывают все, безжалостно и бессмысленно, их место занимает кровь. В финале Казинс выстраивает огромный прямоугольник, поражающий совершенным белым цветом внутри, внутри него Корделия и ее несчастный отец, постепенно обволакиваемые туманом. Последняя сцена трогательна, как может быть трогательна только смерть на театре, она примиряет Лира с его безрассудством, хотя так и не дает ответа на вопрос о природе коронованного самоослепления. Ну нет здесь ответа, как ни ищи.
