Она не была святой.
Она не была матерью Терезой.
Елизавета Глинка была дочерью удивительной женщины, Галины Ивановны Поскребышевой. И вся жизнь Лизы видится мне сквозь это волшебное стекло.
С Галиной Ивановной мы познакомились случайно. Я купила книгу о домашнем консервировании, она мне страшно понравилась, на другой день захожу в книжный магазин, а там – встреча с автором этой книги. Мы познакомились, она пригласила меня в гости – так началась наша многолетняя незабываемая дружба.
Галина Ивановна без малого полвека работала врачом правительственной «Скорой помощи». И при этом всю жизнь с увлечением стряпала. В один прекрасный день она написала небольшую книжку о кулинарии, а дальше все было лишь делом времени. Очень скоро ее кулинарные энциклопедии превратились в настоящие бестселлеры. Все потому, что она была единственной и неповторимой. Во-первых, ее рецепты действительно никогда не повторялись и каждая новая книга была абсолютно новой. Во-вторых, эти рецепты были рецептами врача: она стала изучать науку о здоровом питании и достигла в этом невероятных успехов. И в-третьих, надо было только сделать так, как было написано в рецепте – и все всегда получалось. Я сейчас подумала: как интересно, что и медицинские, и кулинарные рекомендации называются одним словом: рецепт.
В свое время Галина Ивановна рассказала мне, что ее дочь Лиза тоже стала врачом, вторым браком вышла замуж за американца русского происхождения Глеба Глинку и живет в Америке.
– Посмотри, – сказала она и достала из бумажника фотографию. – Видишь, какая? Я за нее все время беспокоюсь.
На фото была молодая женщина с огромными глазами.
– А почему беспокоитесь?
– Она все время что-нибудь на себя взваливает. Люди живут, а она все время на посту, все кому-то помогает, понимаешь?
В один прекрасный день она предложила мне поехать с ней к Лизе в Вермонт. Лиза с мужем была в какой-то длительной командировке, а младший сын Алеша ходил в школу, надо было за ним присмотреть.
Дом стоял, считай, в русском лесу, только очень ухоженном. На втором этаже находилась потрясающая русская библиотека, а весь первый этаж до потолка был забит упаковками одноразовых простыней, пеленками и всякой медицинской утварью.
– Не дом, а госпиталь, – повторяла Галина Ивановна, виртуозно перемещаясь по кухне. – И в гараже тоже все до потолка…
Таких пельменей, таких котлет и супов мне больше есть не доводилось. Я и рецепты вермонтские до сих пор храню, а что толку?
Лиза тоже изумительно готовила. Но только узнала я об этом позже, когда мы познакомились в Москве. Бывало, я вспомню, как мы с Галиной Ивановной ходили в лес или копали картошку – да, Галина Ивановна все время что-нибудь выращивала, а американские соседи в обморок падали от того, что она за картошкой или какой-нибудь сиреневой морковкой идет не в магазин, а на огород – и Лиза говорит: ну-ка, расскажи, что ты еще в моем доме делала?
У Галины Ивановны был уникальный, больше никогда мне не встретившийся дар сострадания. Причем она тут же начинала помогать, очень часто совершенно посторонним людям. И все свои гонорары с удовольствием тратила на этих людей, нередко зная их только по имени.
Однажды она ехала в такси и обратила внимание на нездоровый вид водителя. Она сказала ему, что у него диабет и проблемы с почками, тут же пригласила его к себе, нагрузила пузырьками со своими настойками, расписала лечение и дала денег на лекарства.
Некоторое время он возил ее, а потом пообещал приехать и исчез. Как выяснилось, запил.
Я спросила: вам не обидно? Она ответила: ну и что ж теперь, никому не помогать? Потом то же самое сказала мне Лиза: да, время от времени ее обманывают, ну и что? Ведь это быстро забывается.
Однажды Галина Ивановна на съемке очередной телевизионной передачи потеряла сознание. Ее привезли в больницу, сделали операцию – если не ошибаюсь, это был инсульт. Лиза сказала, что ее во что бы то ни стало нужно перевести в институт Бурденко. Я полетела туда, договорилась и Галину Ивановну перевезли. В последний раз я разговаривала с ней в палате, она гладила мою руку, смеялась над тем, что у меня красный нос, и говорила, что все будет в порядке.
А на следующий день Лиза позвонила мне и сказала, что Галина Ивановна в коме. Почему-то мне запомнилась, что я находилась в Красногорском суде, вылетела на улицу, как бесноватая бросалась на все такси, а везти в Москву никто не хотел. С дороги я постоянно ей звонила и говорила, что подъезжаю. Какое это имело значение? Для меня имело. Она ждала в кафе и сказала, что у меня истерика, которая очень мешает маме.
Она думала, что через месяц-два все встанет на свои места, по крайней мере постоянно мне об этом говорила. Ей нужно было возвращаться в Америку, а оставить маму она не могла.
Лиза приходила к матери каждый день, нередко мы ходили вместе, а когда она бывала там без меня, она неизменно повторяла: у мамы все в порядке, она передавала тебе привет.
Галина Ивановна пролежала в коме полтора года. Именно в это время, если не ошибаюсь, Лиза и создала свою «Справедливую помощь». С тех пор прошло восемь лет.
Когда я видела Галину Ивановну с закрытыми глазами, такую спокойную, тихую, мне всегда казалось, что сейчас она, наконец, проснется и снова куда-то полетит. Как она любила говорить: чего зря лежать-то? Она была феноменально трудоспособна, и этот дар Лиза получила от нее в полной мере. Сидя у Лизы на кухне, я только успевала поворачиваться: проносясь мимо, она успевала ответить на письмо, полученное по электронной почте, быстро объяснить что-то по телефону, через минуту договориться о встрече и так – круглые сутки.
Галина Ивановна постоянно благодарила судьбу: за то, что всю жизнь занималась любимым делом, за то, что выйдя на пенсию, стала работать в десять раз больше и к ней постоянно шли, ехали и звонили люди. И Лиза тоже часто повторяла, что благодарна судьбе за все.
А судьба оказалась предательницей. Какое счастье, повторяю я с той роковой минуты, когда стало известно, что самолет разбился, какое счастье, что Галина Ивановна не дожила до этого дня. Такое непереносимо страшное счастье.
Людей, которые умеют помогать, очень мало. Потому что помогать трудно. Благодарят за помощь редко, но тот, кто на это рассчитывает, ничего в ней не понимает. Помощь – это благодать быть нужным. Многие ли из нас могут этим похвастаться?
Сейчас будут повторять: мы никогда не забудем Лизу Глинку. Это ритуальные заклинания, чтобы не сойти с ума. Все забывается, и никто над этим не властен. И только люди, которые остались живы благодаря чьей-то протянутой руке – это настоящая память. Вот почему ее не забудут. А для меня она навсегда останется Лизой Поскребышевой.
